Когда ты умираешь постепенно,
себе отмерив срок среди живых,
какой же страстью необыкновенной
одарит вдруг полузабытый стих.
Тропою дум, прекрасных и простых,
ты входишь в мир с его доступной далью,
наполнив жизнь свободой и печалью
дней ускользающих и золотых…
Так, в осенью исхлестанном лесу,
где хаос глин и сосны быть устали,
прямых стволов высвечивая суть,
глубокий снег вдруг скроет все детали.
Уже неважно, что недолог срок
и, может быть, мы слишком трудно жили;
тебя обнимет легкий ветерок,
со дна души сгребая толщу пыли,
и сразу все, чего ты тайно ждал,
все, в глубине любимое тобою,
придвинется, как слюдяной кристалл,
мир озаряя тенью слюдяною…
Так хорошо, что, если б дальше жить,
наверное, и не жил бы иначе!
Но тут придется смерти отступить,
ты скажешь: «Повезло!» - и вдруг заплачешь.
И обнажится зревшее давно;
сквозь вешние нетронутые дали
тебя потянет пыльное окно
к тем берегам, где не было печали.
Сюжет главы дополнить торопясь,
ты позабудешь свой обет недавний;
живая жизнь – по горло, не скупясь! –
наполнит повесть музыкою славной.
Прошедшее, не получив названья,
покажется не стоящим вниманья:
мол, будет время вспомнить и вернуть.
И впереди маячит новый путь.
А то, что было мороком познанья,
лукавой сказкой, лишь игрой в прощанье,
перелистает том до основанья,
действительностью став… когда ни будь!