Вечернее. Заперли парами, точно замком.
Твердили: «вы тоже стоите на букве закона».
Мы месим пять лет неминучий прокисший закон.
Бежим к остановке – доценты открыли загоны.
Всеядный автобус глотает не глядя. В салон
Протиснемся, чуя, кого взял в свидетели Бахус.
Проносится в мыслях осенний приливный псалом,
А после по зебре старушку веду, улыбаюсь:
Хозяйственный и арбитражный хлеба восхвалив,
Она утверждает: хорошим юристом я буду,
Железной дорогой прибудет багдадский калиф.
Я вспомнила враз Иисуса, Даждьбога и Будду.
Крещёная, да. Только знаю волшбу «мутабор»,
Могу по заказу звереть поразительно прытко.
Просмотры железной дороги – уже перебор,
«Идти на работу туда» – изощренная пытка.
И вот назидания: в рельсы стучаться самой,
Учить бух.учет и молиться, лелеять иконы.
Я «простомария», я просто хотела домой,
Туда, где кончается власть проливного закона.
Не в эту квартиру, где кошка рассыплет Катсан,
Откуда мне нужно брести побыстрей да подальше.
Без права на возглас ответный печатный: "Как сам?",
Без права на всё, что исходно не ведало фальши.
Отныне пою на латыни. Латунский, ладонь!
Латунных весов не удержит Фемида, и тыльный
Обрушится вопль на головы пыльных мадонн.
Эй, аист! Неси нас обратно. Пустые святыни.
Не помнить о каждом – кому сколько сахара класть.
Кусать и царапать, но сниться, не делая хуже.
Под утро публично презрев растворимую власть
Смеющийся дождь торопливо вытаптывал лужи
Классическим подвигом женским – изъев семь хлебов,
И посохов семь изломав, сапоги семипарно
Стоптав, а железной дорогой измерив любовь.
Алло, я соскучилась. Веришь ли, я неисправна.
Ты помнишь? Цветочком алело из горла алло.
По мнению сплетниц, я больше не буду дворнягой.
Я знаю, что право налоги на воздух плело.
На улице пахнет мелиссой, туманом и брагой.