В безлюдном проулке стоит на посту японский городовой.
Вишнёвые ветры метели метут над выбритой головой.
Он жёсток, и быть не умеет другим - весь в панцире от и до.
Подкован на обе японских ноги по линии бусидо.
Готов беззаконие в крошку рубить, рассеять катаной тьму.
Распутать комплот, потянувши за нить - как вальс станцевать ему.
Он знает: прекрасная дама живёт в созвездии Хохломы.
Во взгляде её и веселье, и лёд, зовут её Мать Кузьмы́.
Дрожа и змеясь, выбирается стон из пепельно-серых губ.
Туземным хитом называется он про яблоки на снегу.
- Пускай я не ведаю слов о любви, но сердце не камень, друг!
Ты сможешь вьюнком молодым обвить меня - пожилой бамбук.
На жгучий, горчащий приправами плен, прекрасная, обреки!
Безмолвно паду у любимых колен, как будто мешок муки.
Ползя, я поранюсь о звёздный наждак, колени до дыр сотру!
Она отвечает спокойно так:
- Чувак, не стой на ветру.