волк остался бы жив,
если бы в дремучем лесу
не заговорил с незнакомой девочкой в красной шапочке
как будто героиня книг де Сада,
с кошачьей безысходностью в глазах
ты рождена, с собой не зная слада,
любя отталкивать, от скуки истязать.
наверно, в прошлой жизни и похлеще
была ты варваром, красавцем, палачом,
на римских улицах насиловала женщин
и груди вырезала им мечом.
а я рождён под глупою звездою –
доверчивый бычок в корриде чувств:
гонюсь, как за мира'жем, за тобою,
хоть знаю и – нож в спину получу.
когда в истерике по камню улиц гулких
ты убегала, оттолкнув меня,
я целовал помаду на окурках
и вмятину на кресле, где, дразня
мой страшный пыл своим холёным телом –
нога на но'гу, тусклый лёд зрачков –
ты словно просто так и между делом
едва приоткрывала верх чулков.
и взгляд – всегда исполненный презренья.
ещё ни разу я не ощущал
ни одного к тебе прикосновенья,
чтоб он меня тоской не умертвлял.
а где-то там, и я про это знаю,
как ты терзаешь походя меня,
тебя от скуки так же распинают
на скомканных несвежих простынях.
исчезнешь, вспомнишь. позвони'шь от скуки.
и снова лжёшь легко и без стыда.
и кажется, что эта боль и муки
не прекратятся больше никогда.
но будет день,
когда любой ценою
меня найдя, измученная вся
какою-то животною тоскою,
ты в дверь мою войдёшь, как тень скользя.
и сбросив с плеч всё то, что жгло и ныло,
как шубку, отогреешься душой
и вспомнишь всё, что прежде с нами было,
и станешь тёплой, нежной и ручной.
от ног до губ вся задрожишь в смятеньи,
и, руки для объятья протянув
мне, как дитя, присядешь на колени.
и я тебя с любовью оттолкну