А мы все шли, и пустошью, и лесом, и городом, и берегом, и бродом, и вышли в осень, и осела осень дорожной пылью, шелестом, круженьем. Мы подошли к селению, отрезав пути назад, в другое время года, и вот мы здесь, но через слово – были, поскольку нам не запретить движенья. В селении все женщины бесплодны – ни голоса, рождающего ласку, ни песен, ни наскального рисунка, ни очага, зовущего согреться. Их дети нерожденные бесплотны – как все их нерассказанные сказки, как отзвуки серебряного звука иглы, всегда царапающей сердце. В селении полно случайных духов, танцующих мышей и малых троллей, ловушек, веток с мертвым листопадом, замшелых пней, камней с прожилкой кварца. Мы шли здесь тенью, отблеском и слухом, пересекая выжженное поле,/ возьми свое – нам лишнего не надо, не двигайся, счастливо оставаться/. Мы высоко, лоскутным одеялом с горы земля - истаявшая ветошь, сквозные дыры в коже чернозема стирают память без предупрежденья.
Бесплодные, не ведавшие яблок,
внутри себя не знающие света,
оставшиеся в непроизнесенных,
о чем вам спеть,
предчувствуя рожденье?