Она была одна. В толпе – но одинока.
Не подпускала к сердцу никого.
Всегда – сурова, а порой – жестока.
Не пробуя ни дать, ни взять у жизни ничего.
Молчали близкие. Враги вскипали:
Не говорили правды и боялись лгать.
А, впрочем, правда ей нужна едва ли.
Что было нужно – по глазам могла читать.
Умела многое, но просто не желала
Гореть, искриться и играть огнем.
Любовью ее сердце не пылало.
И было мрачно, холодно и пусто в нем.
Ей страх неведом был. Не знала состраданья.
И мимика лица ее была бедна.
Ее не мучили не страсти, ни желания.
Имея все и вся, всегда была одна.
И красоту, и ум носила молча.
Без ложной скромности, гордыней не больна.
В тиши от ран душевных незаметно корчась,
По жизни шла без радости. Одна.
Все было: женихи, родные,
Враги – под боком. Преданнейший друг.
Счет в банке. Вилла. Горы золотые.
Прислуга. Только не было подруг…
Другая жизнь, проблемы и заботы.
Несла ответственность за всю семью и за дела.
С подругами встречаются после работы.
А у нее вся жизнь работой без конца была.
Да и не нужен был ей глупый лепет
О драгоценностях, о тряпках, девичьих делах.
Не испытав реальный материнский трепет,
Отцом и матерью для всей семьи была.
Сурова, не нежна. Но – справедлива.
Без сантиментов лишних, без излишних слов.
Предвосхищая стычки, сухо прозорлива.
Как пастырь – для доверенных голов.
Ее душа была для всех закрыта.
Один лишь был допущен в этот храм.
Читая письмена тоски, что глубоко разлита,
Входил туда лишь по ее желанию. Не сам.
Был другом преданным. Был преданным слугою.
Всегда. Везде. Как – правая рука.
Лишь по ночам не слышала дыханья за собою.
И с ним, единственным, пожалуй, не была резка.
Жених назойливый преследовал настырно.
Проходу не давал. Навязывал себя.
Их семьи много лет соседствовали мирно,
Храня свой ареал. Других не теребя.
Играли свадьбы. Вместе пировали.
Партнерствовали в деле, заключив союз.
И «урожай» богатый часто собирали,
Неся по долям криминальный груз.
В общем – обычный клан. И жизнь его – обычна.
Но только для иных. Отнюдь – не для нее.
Хоть и несла свой крест смиренно и привычно,
Но не желала быть кичливым вороньем.
Нет, белой не была. Тем более – святою.
Хоть не любила эту жизнь – к закону не рвалась.
Усталым вожаком вела всех за собою.
И чаша горькая сия ей тягостно далась.
Никто не слышал, как она смеялась.
Никто не видел даже малых слез.
Ни вражьих подлостей, ни смерти не боялась.
И жизнь не укоряла за шипы от роз.
Она была холодным, неприступным камнем.
Тяжелый, жесткий панцирь сковал ее нутро.
Жестоким ядом боли путь был ее отравлен.
И полотно судьбы жизнь соткала хитро.
О чем мечтала и чего хотела…
Она уже не помнит. Там – лишь серый прах…
И только молчаливая улыбка на губах осела,
При глубоко пронзительных, нерадостных глазах.