Посвящается очень дотошному моему поклоннику, из за которого было удалено пять стихов в течение недели. Этот стих, кстати, тоже удалялся три раза по пункту 3.7(нецензурная лексика).
Дорогой мой неизвестный почитатель, специально для тебя удалил одно четверостишие, и пару-тройку поправил, надеюсь теперь в произведении остались только литературные слова и немного тюремного жаргона, который не является ненормативной лексикой, а соснуть возможно и леденец (каждый думает в меру своей испорченности)! Извини, любезный, но суть стиха не изменилась, как впрочем, невозможно поменять и твою гнилую натуру.
С уважением!
Быв рифмоплётом–стукачом,
Себя мнил богом на стихире...
Хлестал доносом, как бичом,
С ноутбуком прятавшись в сортире.
Сев на толчок, аки на трон,
Поднапускав дурные газы,
На сайт впустить старался вонь,
Ту, что вдыхал из унитаза...
«Закон нарушен, вижу мат,
Тут, как-то слишком негативно,
Здесь пошлых множество цитат»...
Стучал короче, продуктивно!
Однажды на бачке деталь
Сломалась, от сего ведомо
Вода рванула через край,
Позатопив почти полдома.
Был безработен «полубог»,
Из денег –лира и фанфары…
Ремонта оплатить не смог
И за долги попал на нары.
Там первым стал среди козлов
И на рукав приштопав лычки,
Родное вспомнил ремесло,
Стуча на зеков по привычке.
Не парясь от лихой сумы,
Обжился в хате помаленьку
И к модератору тюрьмы
(Иль «куму») забегал частенько.
С параши на братву строчя
Свои коварные доносы,
Он рифмами рубил с плеча,
Забрызгивав «дальняк» поносом.
Логично делав дела два,
Душонку облегчал «блатную»:
Строченьем в спецотдел письма,
Для зеков же –кишку прямую.
По жопе обожав шлепки,
Давно не знающей запора,
К «Смотрящему» на блудняки
Ходил не ведая позора.
А тот, не будучи ханжой,
Свою тюремную подругу
Поделит с честною братвой
И в хоровод её, по кругу...
Сей действо, лучше ста отрад!
Лишь жаль, что не менялись позы...
Зато, коллекция помад,
Весною, веточки мимозы.
Поэт не ведал беспредел,
Кто сушку даст, а кто цигарки,
Бельё кружа'вное имел –
Вся близость только за подарки.
А для святого ремесла
(За сладострастные минеты),
Братва ему подогнала
Бумагу голубого цвета.
Пусть по понятиям «шестой»,
Но всё же в этой хате тесной
С судьбой своею непростой,
Он был единственной невестой.
В заду поэта, каждый день
Ютилось «кожаное шило»:
Очко болело? –Не совсем…
А так сказать, приятно ныло...
«Обижен», но обиды без,
Победно брызгая слюнями,
Под «шконку» он частенько лез,
Попальцевать перед «шнырями».
Повествовал издалека:
«Что мол в натуре я –всевышний!»
При сём подпукивав слегка,
С себя спуская воздух лишний.
И про «стихиру» всё раптал:
«Доносы в праведном посуле
Писал, не на'жив капитал,
Вознаграждение лишь «дуля!»
И где их премиальный фонд?
Нет! Быт на воле злополучный,
Сейчас я секси и бомонд...
Выходит на тюряге лучше».
«Здесь Туз не бьёт (учил «Шныря»),
Ведь мы козы'рные шестёрки,
Выходит, слушайся меня»…
А сам ведя блатные тёрки
Всё, на «дальняк» смотрел с тоской,
Где раз по восемь на недели,
Стучал на всех: «Такой, сякой!»
И где всегда его имели…
Разгорячась от болтовни,
Набрав под «шконкой» вдохновения,
Для новых, творческих страниц...
Великий по обыкновению
Впуская в хату аромат,
От съеденной на завтрак каши,
Чеша попутно рыхлый зад,
Попёрся в сторону параши...
Чего дождётся там поэт?
Привычного от зеков баса:
«Сосни-иии, за пачку сигарет»…
А может своего Пегаса?