Ты не думай, все запишется.
Не простится. Ты не жди.
Все неслышное услышится.
Пряча тайное, колышется
Сердце-ладонка в груди.
Иван Савин. 1925.
Две недели счастья – разве это мелочь? Сколько угодно можно говорить о том, что перед казнью не надыщищься, но любые каникулы – это так прекрасно… Особенно для того, кто не чаял месяц назад вообще когда-либо увидеть солнечный свет. Две недели в конце лета, в собственном поместье – когда-то в детстве об этом приходилось только мечтать. Эстрелладо наслаждался ими вполне сознательно, разгуливая ясными днями по лесам и садам, а вечерами пропадая в библиотеке замка. Его никто не беспокоил – слишком обескуражила большую часть населения страны версия о вмешательстве в его судьбу архангела Рафаила, а те, кто относился к ней если не с иронией, то со здоровой долей скептицизма, сами понимали, что вваливаться без приглашения в чужой дом не стоит. Да и частое присутствие там вечерами Великого Инквизитора сильно смущало тех, кто хотел бы нанести визит самостоятельно. Хотя весть о счастливом возвращении молодого командующего армией не то с того света, не то просто из рук не в меру ретивых палачей, и о примирении его с царствующей семьёй, облетела всё королевство, дикая напряжённость в умах и сердцах, достигшая апогея, убавилась не намного. Конечно, все вздохнули с облегчением – и даже обрадовались. Но и только. Ползли самые невероятные слухи – от заявлений о святости молодого гранда до утверждения, что тот связался с нечистой силой. Множились якобы свидетели сопутствующих чудес и прорицатели – чтобы в скором времени поисчезать бесследно, несколько недель спустя. Цены не падали, королевских слуг не переставали игнорировать, тихий саботаж продолжался, пусть уже и без истеричного ожидания катастрофы. Впрочем, несколько банкиров возобновили в столице свою деятельность, а лавки перестали закрываться – но глухое молчание из королевского дворца продолжало удручать население.
Эстрелладо всё это пока не волновало – он словно пытался надышаться горным воздухом за все те дни, что мучился на каменном полу темницы, и не заботился ни о чём. Даже то, что случилось на третий день его пребывания в новом доме – а дорогой экипаж говорил сам за себя, остановившись у ворот… Почувствовав некоторое волнение, молодой хозяин замка решил встретить гостей сам, не разрешив открывать ворота. Ординарец было попытался протестовать, но командир одарил его таким ледяным взглядом, что честный малый просто молча закрыл рот и потупился, с тяжёлым вздохом пропуская господина навстречу неизвестности – чутьё воина подсказывало ему, что грядёт нечто сродни серьёзному поединку. Пятёрке охранников он не очень доверял, в случае чего – и хотя и многозначительно кивнул им, справиться с нехорошим сердцебиением не мог.
Тем временем Эстрелладо вышел к чужой карете столь независимой походкой, будто и она принадлежала ему. На его лице ничего нельзя было прочесть – с таким каменным выражением садятся на скакуна перед дневным переходом или выходят на позицию, чтоб атаковать. Это его настроение сразу и решило ход дальнейшей встречи – похоже, гости также почувствовали его загодя. Дверца кареты распахнулась прежде, чем молодой человек успел подойти вплотную, чтоб сделать это самостоятельно, и на дорогу проворно выскочила дама в чёрном дорогом платье и такой мощной мантилье, что узнать её лицо вообще не представлялось возможным. Служанка высокородной госпожи или дуэнья отчего-то не последовала за ней, оставшись внутри экипажа. Отвесив небрежный вежливый поклон, Эстрелладо заметил, что дамская рука чуть опередила его скорость, будучи протянутой явно для пожатия, а не только поцелуя – и именно кокетливые кружева перчатки, располагающие как раз к поцелую, остановили кавалера совершенно интуитивно. Он так и не прикоснулся к руке дамы, заставив её на миг замереть в этом неудобном положении, и выпрямился с непоколебимым апломбом хозяина происходящего.
- Чем обязан визиту, драгоценная донна? – убийственно спокойным тоном произнёс Эстрелладо. – Я ещё слишком дикий, чтобы можно было всерьёз интересоваться мной.
И ему оставалось только убедиться, что чутьё его не обмануло и на этот раз – гостья, тяжело вздохнув, неторопливым грациозным жестом сбросила мантилью на плечи, открыв лицо. Вопреки её возможным ожиданиям, молодой гранд не отшатнулся ни на дюйм, только уложил ладони себе на талию, увидев перед собой инфанту. Он промолчал, не шевельнув даже ресницами.
- Мы вряд ли ещё раз увидимся, ведь я уезжаю в монастырь Непорочного сердца Богоматери, и навсегда, - проговорила она твёрдо и почти ровным голосом. – Вот почему я здесь.
Эстрелладо молча кивнул, не меняя каменного выражения лица – так голая гранитная скала с одинаковым спокойствием встречает любую погоду.
- Ты наверняка не рад меня видеть, - заметно вздохнув, продолжала она тем временем. – Но я многое поняла, вот в чём дело. Возможно, поняла даже всё, - она роняла слова довольно скупо, но столь спокойно, что Эстрелладо позволил себе чуток прищуриться, выдав тем самым охвативший его интерес – к такому её поведению не привык никто из знавших принцессу.
Пауза чуть затянулась, и Эстрелладо спокойно произнёс, чтоб прикончить её:
- Да Бог, чтоб ты поняла действительно всё, Камилла. Позволь пожелать тебе удачи.
- Я не могу требовать от тебя простить меня, - очень спокойно сказала инфанта, пристально посмотрев в глаза собеседнику, - однако должна также сказать, что сожалею о содеянном. Я была действительно неправа. Удача же понадобится больше тебе, коль скоро ты очень помог мне, согласившись. Пожалуйста, будь очень осторожен – увидев, что ты сорвался после похода, тебя будут стараться провоцировать и впредь. Хоть ты успешно доказал обратное, знать по-прежнему ещё долго будет считать тебя недоразумением и наивным деревенщиной – а оттого первое время будет страшно тяжело. Держись.
- Спасибо, Камилла, - вежливо кивнул молодой гранд. – Я действительно помог тебе?
- Да, и очень, - лицо принцессы озарила ясная тень улыбки. – Я узнала истинную цену своему окружению, и рада переменам. Пусть со мной остался только один человек, но это стоит больше всего того, что крутилось возле меня раньше. А ещё избавилась от этой головной боли с грядущим царствованием – право, я больше женщина, чем принцесса.
Эстрелладо едва заметно кивнул – эти слова чуть удивили его, заставив не ощущать больше потребности оставаться скалой. Но и ответного тепла они не вызвали.
- Хотя мне не дано исправить причинённое зло, поверь, Эстрелладо, я очень рада, что ты в порядке, - она сказала это даже с чуть заметным волнением, когда произносила его имя, но слова упали в тишине, не вызвав никакого ответа.
- Ты не обязан верить моим словам, но пусть уж лучше я скажу их, чем этого не будет, - рассудительно заметила инфанта, помолчав. – Возьми, пожалуйста, эта вещь стоит быть твоей, а мы всё равно больше не увидимся, - она открыла ладонь, и посреди кружев перчатки обозначился редкой красоты топаз с серебряной застёжкой – на него можно было купить пару торговых галер как минимум…
Она с надеждой взглянула на так и не покорённого рыцаря – и во взгляде не было никаких следов чего-то нехорошего, но тот холодно покачал головой.
- Камилла, ты уезжаешь навсегда, а монастырь этот на самой границе. Там могут быть разные сложности, тебе он пригодится больше, пойми. Оберни его в деньги, если не хочешь оставлять у себя.
В глазах девушки поселился искренний восторг – и некоторая робость…
- Ты… действительно свалился с неба, - произнесла она с искренним благоговением, очень медленно пряча драгоценность. – За что так повезло нашей стране, я, право, не понимаю. Что ж, благодарю тебя за всё, и да поможет Господь тебе во всём и всегда. Будь счастлив, король, - и она плавно развернулась, чтобы вернуться в карету.
Эстрелладо промолчал и не стал ждать ни секунды, чтоб проводить её взглядом – просто последовал её примеру и зашагал прочь, чтобы хлопнуть калиткой раньше, чем карета – дверцей. Рука задвинула засов совершенно автоматически, но с каким-то мрачным торжеством. Заметив это за собой и насторожённый против собственного желания взгляд ординарца, что сразу ретиво спрятал его в плиты двора, и молодой хозяин поместья позволил себе прислониться спиной к воротам на несколько мгновений, да так и застыл в этом положении, пока грохотал себе шум отъезжающего экипажа. Затем сардонически скривился, да так, что его изумрудные глаза ненадолго полыхнули нехорошим пламенем:
- Она всерьёз полагала, что я способен что-то принять из её рук? Как глупо! – прорычал он сам себе едва слышно, стирая несуществующую пелену с лица правой перчаткой. – Настолько не понимать, что делает… а люди – это не куклы ни разу! – и, сделав резкий досадливый жест сжатым кулаком, он быстрым шагом направился в дом.
И, хотя больше на лице Эстрелладо де Астероса как будто не наблюдалась какая-либо заметная мрачность, прислуга до вечера боялась поднимать глаза на господина. А тот не мог успокоиться, чувствуя, что его хладнокровие нынче стало каким-то тёмным и безрадостным. Не помогло снова нырнуть в книги, отхлебнуть вина и даже пообедать – ощущение, будто где-то что-то непоправимо сломалось, которое усилилось в последние дни заточения перед расправой над ним в пыточной, оформилось хорошо. С досады молодой гранд в сопровождении только ординарца посетил приходскую церковь, успев туда за две минуты до начала мессы, чем немало фраппировал прихожан, что после долго обсуждали это событие, придав ему чуть ли не ранг знамения. Заметив, что его побаиваются, Эстрелладо столь же молча и стремительно покинул храм после службы, только усилив этим уже сложившееся впечатление. Стало легче, но полностью так и не отпустило, и Эстрелладо с тоски решил прогуляться верхом по окрестностям. Ординарец едва поспевал за ним на своей кобыле. Он опасался, что в сумерках, норовивших застать их в пути, они могут сбиться с дороги, да и успел наслушаться баек про лесную нечисть от местных жителей. Но тревожить этими опасениями господина, что мчался, подставив горло вечернему ветерку, усиленному скачкой, не смел.
Мало-помалу конь под молодым грандом шёл всё тише, очевидно, угадывая настроение всадника. На небе яркими вспышками начали зажигаться самые яркие звёзды – поверх густой лазури… И опасения слуги осуществились – роща, в которую углубились всадники, явно была не то лишней на пути, не то её вовсе не должно было тут быть. Как назло, Эстрелладо тянуло в самую гущину чащобы. «Да что он там забыл!» - уже начал терять самообладание ординарец, однако, заметив там что-то, очень напоминавшее охотничий домик, прикусил язык. Дом не пустовал – а окно на втором этаже и вовсе было распахнуто, по всей видимости, ради удовольствия наслаждаться вечерними ароматами трав и цветов. Конь господина, повинуясь его воле, пошёл совсем тихим шагом – будто всадник хотел неслышно подойти под самую стену или шагнуть к окну – однако замер, не выйдя из кустарника. Лесная мгла пока надёжно укрывала гостей от тех, кто располагался сейчас в жилище. Тем более, что услышать случайные переминания лошадей с ноги на ногу мешало то обстоятельство, что из окна раздавались громкие звоны струн, и ровный девичий голос выводил какой-то менестрельский напев. Его Эстрелладо и слушал, остановившись, с напряжённым вниманием, даже чуть привстав в седле.
- Не зови меня по имени, не верь
Что весь мир с тобою заодно.
Если для других открыта дверь,
Всё равно входи через окно, - звучало с амбициозной претензией, а слушатель замер так, будто песня исполнялась только для него именно сейчас.
- Завтра будет новый день -
Будет сон, и будет пища,
Ты меня пока не слышишь,
Не беда, ведь время ждёт, - тембр напоминал даже некий перезвон колокольчиков, и заслушался уже и слуга. Всадникам ничего не помешало в этот раз – ни одна ветка не хрустнула под конским копытом, и ни один жирный вечерник бражник не пролетел перед глазами.
- Ты изведал свой предел -
Это что-нибудь да значит.
Нас союзница-удача
Стороной не обойдёт, - разносилось в вечернем воздухе густым сопрано и явно не голосом простолюдинки... Эстрелладо в плену очарования тряхнул головой, но песня незнакомки вовсе не желала его отпускать.
- Не зови меня по имени - молчи,
Раз тебе хватает сил молчать.
Радости не сможет научить
Песня безымянного меча, - голос внезапно смолк, будто певица поняла, что её слушают.
Подождав ещё с четверть минуты, молодой гранд запрокинул голову вверх и взял густым тенором, под мотив, что только что звучал:
- Non tornare, etiam nuper. Age, si te - Ut proficiscantur. Ite! – и сразу столь хорошо пришпорил коня прочь, что слуге стоило некоторых трудов поспеть за господином.
А когда догнал, увидел, что тот улыбается, как хорошо созорничавший мальчишка. Но обсуждать инцидент не было никакой возможности – стоило немалых трудов также найти нужную тропу, чтоб попасть к родным воротам, а там уже и вовсе было не до того. Эстрелладо же, оставшись один, с радостью понял, что наваждение закончилось, и можно ничего не опасаться. Он не заметил, как заснул – а во сне остался со своей неизвестной возлюбленной. Но так и не вспомнил наутро её лицо и глаза – впрочем, на этот раз он не огорчился, решив попробовать следующей ночью ещё раз.
На следующий день едва ли не с самого утра явился посетитель. Ещё вполне себе моложавый солидный мужик мялся, не зная, как вести себя со столь важным благородием, но просьбу изложил толково – он, недавно овдовевший мельник, согрешил и страстно влюбился в молодуху, и теперь страстно же желает жениться. Рассмеявшись и преспокойно выдав разрешение, а также получив приглашение на свадьбу – более цивилизованного способа познакомиться с подданными было сложно даже придумать, да и повеселиться не мешало – Эстрелладо сообразил, что позволения жениться просят, если невеста не из своей деревни, и догадался-таки спросить имя молодой. А потом хотя и удивлялся, что ничего не чувствует, но заметил, что не рад был услышать имя Мануэлы Лопес. Вместе с романтичной деталью – жених выловил свою невесту из реки…
- Золотая рыбка, однако, - весело сказал по этому поводу Эстрелладо и больше не возвращался к этой теме никогда.
Он вовсе не подумал о том, что эта деталь означала не что попало, а как будто имевшую место попытку утопиться от несчастной любви к нему – сопоставить даты молодой человек не мог догадаться, вопреки ожиданиям женского ума. Мельник же был слишком обрадован перспективой супружеского счастья, чтоб придавать серьёзное значение такой мелочи. И оба не догадывались, что за подобную невнимательность в будущем им жестоко отплатят – как раз тогда, когда ни один не ожидал удара в спину…
И ещё прежде, чем случилась означенная свадьба – через три дня – Эстрелладо стало вовсе не до мыслей о ней и Мануэле в частности, хотя невеста искренне рассчитывала, что известие о её скором замужестве очень опечалит молодого хозяина поместья. Потому что, разгуливая погожим днём по пригоркам и скальникам на этот раз в полном одиночестве – ординарец всё-таки сильно мешал отдыху своей болтовней о чём попало, его милость де Астерос встретился со своей соседкой, что вернулась из поездки в гости к дальним родственникам своей покойной матушки. Он слышал, что соседок на деле две – некая старушенция, по уши влюблённая в свою внучку, так сильно, что позволявшая ей абсолютно любые выходки и проказы, и, собственно, сама юная авантюристка, чей отец трагически погиб уже давно в каком-то военном походе. Точнее, всё это всплыло у него в памяти уже поздно вечером, много часов спустя после встречи…
Эстрелладо оставил коня в тени пастись, а сам подошёл к краю высокого обрыва – это была вершина высокой скальной стенки, поросшей лесом несколько сот лет назад, не меньше, но вид отсюда открывался на сочную зелень и цветы лесных рощ очень симпатичный. Солнце грело вполне себе ласково, но без палящего зноя середины лета. По вуали выжженных каменистых выходов, созданной плетями орегано и розмарина, вовсю сновали яркие бабочки и весёлые стрекозы. Оттого молодой хозяин поместья наслаждался одиночеством и красотой угодий без куртки, что была обычно надета поверх белой рубахи – дни стояли ещё столь тёплые, что у себя в имении можно было разгуливать, не заботясь об обычном воинском партикуляре. И поэтому нежное, но крепкое объятие девичьих рук со спины оказалось столь пьяняще приятным, что мысли о недовольстве просто не возникло, оставалось только аккуратно обернуться и среагировать так, чтобы их обладательница уже не смогла вырваться. Это молодой воин проделал без спешки, но довольно ловко и с удовольствием.
Потом он только ясно и радостно улыбался, признав в пойманной красотке свою молчаливую незнакомку из леса близ монастырской стены. Увидев это, та, просияла столь искренним счастьем, что поцелуй у них получился долгим и страстным. В результате они сами не заметили, как оба оказались в плену неодолимого желания, и мощная невидимая искра проскочила уже выше, где-то на уровне сердца… Эстрелладо даже прикрыл глаза от наслаждения этим потоком, чуть скользнув ладонями по спине дамы, и совершено потеряв голову от обрушившихся на его шею затем требовательных поцелуев. Оттого он пропустил момент, когда рубаха оказалась полностью расстёгнута и распахнута, и открыл глаза лишь когда услышал испуганный вскрик. Он совершенно позабыл о страшных отметках калёного железа у себя на теле, а девушка смотрела на них с выражением настоящего горя – как будто сама ощущала сейчас часть той боли, что когда-то досталась тому, кто ей был сейчас настолько небезразличен. Эстрелладо слегка кивнул и снова тихо улыбнулся, будто просил эти полные слёз глаза не тратить внимание на те грустные обстоятельства, что сопутствовали появлению следов от пыток, и совсем опьянел от тихого счастья, когда ощутил, с каким трепетом его обнимают теперь, и какой резкий апломб раздаётся теперь от грохочущего сердца его дамы. Похоже, гремело на половину обитаемой части суши, не меньше – «Мой, мой, никому не позволю обижать!» Кажется, он ещё целовал ей руки, кажется, опустившись на одно колено… Утонув совершенно в потоке неги, юноша уже не особо отдавал себе отчёт, как именно случилось то, что он оказался лежащим на спине среди зелени розмарина, а накрывший его после настоящий шквал жарких ласк и вовсе выключил его из реальности надолго. Наслаждение было столь сильным, что стоило признаться себе, что так хорошо с девушкой ему ещё ни разу не было – и все приключения с крестьянками жаркими июльскими ночами оказались чепухой, как и несколько неплохих визитов в альковы знатных дам.
Когда девушка исчезла, наградив любовника на прощание жарким поцелуем – она снова торопилась, отчего-то резко спохватившись – и так и не сказав ни единого слова ему за всё время волнительной встречи, Эстрелладо даже провалился в тихую дрёму на несколько минут. Затем, очнувшись и неспешно одевшись, он ещё некоторое время смотрел на залитое солнечным светом небо с торжествующей улыбкой победителя.
- Когда тобой не пользуются и не помыкают – жизнь становится на редкость прекрасной, - задумчиво проронил он вслух. – До чего же она может быть прекрасной, когда тебя ещё и любят, а не просто хотят.
II.
Свадьба у мельника удалась на славу. В гости собралась вся деревня да ещё с соседних набежало – всем же охота на нового господина посмотреть, чтоб после рассказывать. Довольны были почти все и довольны изрядно – молодой красавец-гранд, герой отчизны, улыбался всем одинаково приветливо и полностью очаровал всех своих подданных. Когда же оказалось, что его милость ещё и прекрасно танцует сарабанду, восторгу крестьян не было предела. И только невесту не радовало это обстоятельство – правда, заметить это и попытаться узнать, отчего это так, было некому. А если б кто и обратил внимание на этот факт, то счёл бы её амбиции странными – кабальеро танцевал для некой знатной молодой дамы, что проезжала мимо в сопровождении дуэньи и слуг, и осталась на небольшое время полюбоваться праздником. Эстрелладо же был заинтригован весьма двумя обстоятельствами: голос дамы показался ему очень знакомым, похожим на тот, что пел в охотничьем домике, на который недавно вечером довелось набрести, плутая на прогулке верхом, а также колечко у неё на мизинце, с нежным сапфиром – и где приходилось его видеть? Ни то, ни другое так и не вспомнилось.
Вернувшись домой, он уже забыл об этих обстоятельствах – предстояло подготовиться к прибытию посредников, а то и самих кредиторов, на чьи деньги начинал воевать… Угрохав на решение этих вопросов ещё день, Эстрелладо почти весь следующий провёл с Великим Инквизитором, изучая обстановку в королевстве, оказавшимся на грани открытого неповиновения властям. Потом к молодому де Астеросу заявились гости едва ли не ещё серьёзнее – те, в чьих интересах было создать такую обстановку… Когда через два дня все они исчезли из поместья, Эстрелладо чувствовал себя так, будто его пару раз вздёрнули на дыбу, и лежал пластом в кабинете несколько часов без движения. И даже не на шутку встревоженного ординарца отослал прочь, позволив лишь принести себе кувшин белого вермута.
Половина пряного напитка уже была выпита, но действия его так и не ощущалось, хотя аппетита вовсе не было, и даже от ужина из-за этого пришлось отказаться. Эстрелладо так и лежал себе на канапе, ощущая себя настолько разбитым, что не было сил даже встать – так вымотали его прошедшие переговоры. Он жалел, что рядом не было того, кого он называл своим отцом – Великий Инквизитор умел одним движением брови вселить веру в свои силы, да такую, что хватило бы не только улыбнуться, но даже встать и почувствовать себя сильным и смелым, которому всё нипочём. А именно этого сейчас и хотелось бы, но было настолько невозможно, что впору было заплакать от бессилия. Как назло, перед мысленным взором то и дело снова оказывались твёрдые, почти хищные лица и глаза тех, что уже, к счастью, покинули пока его дом. В этих взглядах читалось довольство и весёлость – но нечеловеческие, как у неких слишком сильных и могущественных чудовищ, и безжалостная готовность уничтожить, если объект их внимания отчего-то не оправдал их ожидания. Теперь эти люди являлись его настоящими союзниками – а вовсе не те простодушные вояки, с которыми волей судьбы командующий армией короля имел дело на поле боя. И, хотя вторые были искренне преданы своему командиру и никогда бы не постеснялись рискнуть даже жизнью ради него – даже они не смогли бы ничего сделать, вздумай первые избавиться от молодого гранда, который в их глазах стоил не больше, чем игральная кость. Сознавать всё это было не только страшно, но и обидно, зная, что поделиться этими переживаниями просто не с кем. Теперь Эстрелладо опасался думать вслух – раньше же он часто не придавал значения тому, что слова, идущие из сердца и ума, часто сами срывались с его губ в одиночестве. Подслушивать было некому – но и уста, кажется, онемели навсегда…
«А ведь я всего лишь хотел помочь королю, - с тоской размышлял бывший латник, потягивая сладкую густоту напитка, - а вышло, что взялся вести дела вместо него. Теперь понятно, отчего Его Величество сам устранился от дел, едва появилась такая возможность. Как же отец справляется с этим жутким грузом столько лет? Вот почему он не хотел, чтоб я брался за всё это в полной мере». Опустевший стакан незаметно выскользнул из руки, тихонько скатившись на ковёр, и юноша сам не заметил, как его глаза закрылись, оставаясь в плену недавних видений и опасных разговоров. «Уйдите, дайте мне побыть одному, без вас!» - безмолвный крик ушёл куда-то далеко, гораздо дальше, чем было возможно видеть из окна кабинета вечерней порой. На чуть потемневшем вечернем небе стали проступать яркие искорки звёзд. Их появление отчего-то всегда ощущала кожа на спине, тихо требуя завернуться в плащ, даже если в помещении было жарко. В тюрьме, где даже солнечный свет был непозволительной роскошью, каждый вечер еле-еле покалывало между лопаток, и это было заметно, даже несмотря на то, что боль от ран и пыток усиливалась и должна была бы затопить собой всё. Сейчас, несмотря на то, что уставший молодой человек был полностью здоров и сморён дремотой, мозг преобразил это беспокойство в обычное вечернее томление от труднообъяснимой печали. В походах, когда Эстрелладо сам не понимая, отчего, вдруг вскакивал от костра и начинал разгуливать туда-сюда в сумерках, то и дело поднимая голову к звёздным россыпям, будто ища ответа на своё беспокойство, окружающие предпочитали не замечать этого или снисходительно улыбаться: «Поди, папаша у парня был андалузский кирасир, вот и мечется, как тамошние благородия под вечер». Сейчас это беспокойство добралось до затуманенного сознания ещё сильнее, заскрежетав где-то в груди неприятной пустотой, и, совершенно безотчётно мотнув головой несколько раз в плену полусна, молодой человек позвал с тихой мольбой в голосе, сам не замечая на этот раз, что говорит вслух:
- Где ты? Откликнись, мне плохо без тебя.
Это было сказано совсем тихо, так, что вряд ли услышал бы кто-то, будь он сейчас на пороге кабинета, но мысленный крик был сравним с грохотом, который едва бы выдержали человеческие уши. Будущий король не хотел умирать, но сейчас ему не хватало сил, чтобы жить, а взять их с помощью молитвы было пока невозможно.
- Марианна, в чём дело? – чуть удивлённый, чуть недовольный голос матери властно прогремел под сводами светлицы. – Куда тебя несёт опять вечером?
- Простите, мама, мне следует помолиться, это ненадолго, - рослая девушка склонилась в церемонном поклоне.
- Что ж, я не могу тебе это запретить, но не слишком ли ты ревностна последнее время? – с неодобрением покачала головой солидная дама. – В твои годы с таким пылом впору бегать на свидания, а ты, говорят, даже не предпочитаешь никого из наших достойных кавалеров?
- Позвольте мне удалиться в часовню, мама, - силясь не задрожать от волнения, прежним почти чопорным тоном проговорила девушка, не поднимая глаз. – Единственный кавалер, о ком полагается думать девице в мои годы – это жених Небесный, Господь наш Вседержитель.
- Да уж ступай, избавь меня от этого трезвона, мне его на мессе хватает за глаза, - проворчала собеседница, с неудовольствием пожимая плечами и кутаясь в пышную шаль. – Только накинь плащ потеплее, кажется, гроза к вечеру собиралась, тебя может продуть. Взбалмошный ребёнок, - добавила она уже совсем тихо себе под нос, не считая нужным провожать взглядом ту, что вовсе не замешкалась, покидая комнату. – Ничего, подрастёшь, муж выбьет из тебя всю эту чепуху, резвись пока.
Скорее, скорее, как хорошо, что никто не встречается на пути, только бы не подвернуть ногу на ступеньках – ещё немного, и останется только прямая мощеная дорожка через сад… Сердце колотилось немилосердно, и Марианна с нехорошим трепетом, как перед грядущим несчастьем, перебирала в уме возможные варианты того, что могло случиться, дабы сердце, заныв или кольнув, подсказало, какой из них верен. Её единственный, что с ним могло произойти в этот душный вечер? Стычки, поединки, раны? Нет, не похоже. Кажется, даже не болен. И на свободе, это очень хорошо. Но отчего же его сердце плачет так, что в ушах раздаётся: «Милая, мне холодно без тебя, холодно…»? Логичнее всего предположить, что получено назначение куда-то, а значит, наша встреча откладывается, вот и причина для страдания. Какой он у меня пылкий, можно подумать, Господь не знает о его планах и не помогает ему, чтоб всё произошло наилучшим образом. С другой стороны, кое-кто столь умный, помнится, прошлое полнолуние полночи рыдал в подушку от досады, что лежит одна, не знаешь, Марианна, кто это был, а? Спокойно, твой рыцарь нуждается в тебе, а значит, помочь ему необходимо. Вот и дверь в часовню, итак, прыжок… Господи Иисусе Христе, сыне Божий, помилуй нас, грешных, спаси и защити рыцаря моего, что любит меня и жаждет назвать женой, помоги ему…
Она была рядом – голова явно лежала у неё на коленях, и её нежные пальцы ласкали волосы. Это было так хорошо, что ничего другого больше не хотелось. Глаза слиплись немилосердно, так, что было совершенно невозможно их открыть, но этого сейчас совсем не требовалось. В ушах небесной музыкой звенел её радостный смех и уверения, что ничего страшного не случилось и уже не случится. «Ты будешь моей королевой?» - с надеждой спросил Эстрелладо, совершенно оробев от счастья. «Конечно, мы ведь будем с тобой вместе, как ты и хотел», - весело отозвалась его любимая. «Когда же я обниму тебя, чтоб сделать своей?» - с оттенком горечи полюбопытствовал молодой аристократ, чувствуя, что шею тихо ласкают её руки… «Господь не заставит нас ждать этого долго, не горюй». Белый ясный свет мешал видеть её черты лица, но Эстрелладо был счастлив уже оттого, что они разговаривают без помех из окружающего мира. «Мне тяжело без тебя, поверь мне, - было лишь непонятно, шепчет ли он это вслух. – Ты не сердишься на меня за беспокойство и разлуку?» - похоже, ему даже удалось обнять её правой рукой за талию… - «Глупый, я ведь люблю тебя, держись». Какие у неё нежные губы, успел ещё подумать Эстрелладо прежде, чем провалиться в совершенно чёрное беспамятство до утра.
Удар грома… как некомфортно, право… Марианна неспешно открыла глаза, глубоко вздохнула и взялась подниматься с мраморного пола. В голове господствовал ватный туман, такой же, какой бывает росистым утром на исходе лета. Матушкин совет оказался кстати – вечер выдался прохладным, но, завернувшись в плащ, было тепло и даже уютно. Как здорово, что меня никто не беспокоил, даже нянька, машинально подумала про себя девушка, поправляя упавшую на лоб тёмно-каштановую прядь. Мой рыцарь, стало быть, светловолосый, вот что удалось нынче понять – интересно, он, наверное, русский тогда? Слишком нежен и добр для чопорных соседей с острова, что очень любят собак. Как будто и правда упал с неба… Сотворив в чинном спокойствии положенные молитвы, молодая дама решительным шагом покинула часовню – лучше не оставаться здесь сверх того времени, что потребовалось потратить, хотя ужасно хочется остаться. Но рисковать своим счастьем было нельзя – и без того хватает уже желающих болтать невесть что, и всё труднее ускользать от докучливых надоед, лезущих в душу. Но от безотчётного желания поднять голову и посмотреть ввысь отделаться было невозможно, и, повинуясь ему, девушка залюбовалась вечерними звёздами. Интересно, какие они на родине у милого, подумалось ей. Загадаю узнать это в следующий раз, решила про себя почти сразу – и какое счастье, что снова успела вовремя, хвала Господу! Но… удар грома??? Небо ясное, с сияющими россыпями – откуда было ему взяться? Так, пора, скорее домой, пока там не подумали чего не следует – вот что это означает, стало быть. Ах, любимый, как же тяжело тебя ждать иной раз – особенно когда все этому мешают! И, хотя только что молодая дама ощущала себя не меньше, чем счастливой королевой, поспешив прочь от часовни, она поймала себя на том, что готова расплакаться.
Утро выдалось свежим и ясным, настолько, что появился аппетит. Этим стоило воспользоваться в полной мере, и Эстрелладо поспешил это сделать, надеясь вспомнить хоть что-то из потерявшегося в памяти осколка вечера. Но никаких дополнительных деталей, кроме уже оставшихся там, обнаружить не удалось. Молча расправившись с плотной утренней трапезой, молодой гранд решил прогуляться верхом – на самом деле он надеялся, что сможет в одиночку найти охотничий домик, в котором однажды услышал песню, взволновавшую его очень сильно… Брать ординарца вовсе не хотелось – и дело было деликатное, и слушать его добродушную болтовню не было вовсе никакого желания.
Однако, убив на это занятие полновесных два часа и не достигнув совершенно никаких результатов, его милость де Астерос уже готов был рычать и ругаться от неудовольствия. Сумеречный домик как растворился в вечернем сумраке и вовсе не желал показываться при дневном свете. Наконец, решив вернуться домой небольшой рощицей, Эстрелладо заметил нечто, что помимо воли привлекло его внимание. Среди деревьев мелькал силуэт всадницы, и он вовсе не поспешно удалялся прочь, заметив соседа, а скорее, не то выжидал чего-то, не то упрямо делал вид, что не замечает, что уже находится не в одиночестве. Это побудило молодого человека затеять весёлую игру – он то приближался очень близко, будто рассчитывал внезапно выскочить наперерез даме, то отдалялся настолько, будто стремился уехать навсегда с этого места, будто тут и не было никого. На самом деле эти манёвры имели целью повнимательнее рассмотреть незнакомку – и не нарушать принятые рамки приличий. Выехать совсем рядом – означало не только смутить чужой покой, но и прослыть грубым нахалом, к тому же Эстрелладо был без камзола, а на рубашке был лихо распахнут ворот – вполне достаточно, чтоб приписать всаднику самые грязные намерения, а прослыть таковым вовсе не хотелось. Но, к сожалению, дама также пошла на поводу у приличий – и накинула на голову мантилью… Скрипнув с досады зубами, Эстрелладо решился на самое отчаянное – продефилировал мимо на расстоянии слабого броска мяча рукой, максимально откинувшись в седле, чтоб незнакомка могла рассмотреть его полностью, и даже голову запрокинув почти к небу. Отогнав коня на пару ещё таких же расстояний, всадник молча заставил его остановиться, и выжидал целую пару минут, тяжело дыша от волнения. Конь соседки пританцовывал на месте, но не двигался, сама всадница - тоже. Эстрелладо за время игры уже успел бывалым чутьём воина определить, что сейчас в этой роще нет посторонних, и счёл возможным ощутить себя обиженным. Он не торопясь развернул коня в сторону, борясь с желанием озорно, по-мальчишески, свистнуть, затем всё же одержал над ним победу и спокойно дал шпоры прочь.
Однако инцидент перестал его волновать уже посреди пути домой – когда пришлось выбраться на пригорок и увидеть вдали жирную пыльную точку на дороге, ведущей к замку… Кто бы ни были гости, а следует успеть до их прибытия… И Эстрелладо совсем позабыл о встрече в лесу, а также о том, что был уверен, что виделся со сверстницей – и дамой, вполне достойной его ухаживаний. Тем более, что чутьё его не обмануло, и гостем оказался тот, кого он был рад видеть всегда – и кому можно было поведать даже о тех грёзах, что сопровождали каждый его разговор с далёкой невстреченной любимой. В сущности, это были два единственных человека, кого молодой гранд хотел видеть из всего остального мира. Он знал, что весь остальной мир ещё успеет ему осточертеть едва ли не в самом ближайшем будущем – и не торопился стать тем, кем предстояло. Ибо только ничтожество может наслаждаться мечтами о власти и торопить их осуществиться – а в сердце юноши, пусть и упавшего с небес, но любившего жизнь и страну, приютившую его, таких поползновений не водилось, хотя их и пытались приписать ему те, чей удел – грязная муть досужих сплетен.
Выслушав рассказ Эстрелладо о переговорах, прошедших, по его мнению, вполне успешно, Великий Инквизитор помолчал и кивнул головой. Затем, посмотрев на слегка хмурое лицо юноши, по-приятельски подмигнул:
- Что, устал от всего этого, надо полагать?
- Не то слово, - с горечью вздохнул Эстрелладо. – Валялся вчера, как тряпка, шевелиться не мог, как уснул, сам не помню.
- Не пугайся, - спокойно и с теплотой сказал рыцарь. – Просто ты пока к короне близко не подходил, а взялся уже за то, что в этом статусе полагается, вот и надорвался. После будешь всё это щёлкать, как семечки, да и на тебя смотреть будут не так, как сейчас.
- Ох, хорошо бы, - с сомнением покачал головой молодой человек, опустив глаза и отхлёбывая вино из бокала. – У меня была инфанта третьего дня. Я её даже на порог не пустил – хотя, кажется, она искренне желала помириться.
- Вырос совсем, - весело рассмеялся тевтонец. – Не переживай, она расценила это в твою пользу. И не только она, стало быть…
Эстрелладо встрепенулся, как встревоженный сокол, и вопросительно поглядел на Инквизитора.
- Да-да, эти жуки уже знают, - с истинным отцовским добродушием отозвался тот. – И даже побаиваются кое-кто, но в целом тобой очень довольны. Ведь все видели меня на мессе в Кафедральном Соборе, а значит, я никак не мог тебе подсказывать.
Будущий король сверкнул холодной молнией в изумрудных глазах и резко осушил бокал.
- Их сомнения понятны, но меня это слегка побешивает. И я вовсе не хочу в будущем уподобляться такой публике.
- Тебе это и не грозит, не беспокойся, - солидный рыцарь улыбнулся с дружеской хитрецой и отхлебнул из своего бокала. – Право быть собой твоя должность у тебя не только не отнимает, но даже того от тебя и требует. Страна устала от правителя, желающего нравиться всем и вся и уверяющего всех, что всё в порядке – нужен человек с характером, того от тебя и ждут.
- Известно, как зачастую заканчивают люди с характером, - сардонически усмехнулся Эстрелладо. – Впрочем, я к этому готов, жаль только семью, что у меня будет однажды.
- А вот это уже не твоя компетенция, а Господа, - сурово проворчал собеседник, потупившись, чтобы скрыть восхищённый взгляд. – Наши современники постоянно увольняют его из созданного им мира – не совершай и ты эту ошибку, прошу тебя.
- И не думал, - в тон ответил юноша, тяжело вздохнув. – Хотя я и не боюсь, но мне настолько страшно, что я и вздохнуть уже не могу, чтоб не надеяться на Него и не ждать, что Он мне подскажет, как быть.
- Для того корона и существует, - невозмутимо пожал плечами тевтонец. – Чтобы ты не сомневался, что действуешь правильно и знал всегда, что делать. И сколь бы не было твоё решение неудобным для кого-то – ты никому не обязан угождать, ничьим ещё интересам, кроме блага страны.
- И даже своим собственным, - эхом продолжил Эстрелладо, затем встрепенулся, как будто освободившись от гнетущих мыслей. – Ты надолго ко мне нынче, отец?
- Можешь обрадоваться – уеду только завтра в полдень, - весело улыбнулся Инквизитор. – Ты ведь не занят, я так понял?
Эстрелладо опустил голову, но скрыть лёгкий румянец ему не помогла даже его обычная ясная улыбка.
- Я исчезну на часок перед закатом, - смущённо обронил он. – Можешь вздремнуть, пока меня не будет.
Немолодой воин весело расхохотался с нарочитым оттенком мужской солидарности:
- Уже успел? Поздравляю, молодец.
Молодой аристократ поднял голову, улыбаясь уже без всякого смущения:
- Да это она же – моя молчунья. Слишком хорошо с ней, не вижу смысла огорчать её.
- Ну, раз так умеешь, то хвалю, - с известной своей невозмутимостью сказал Инквизитор. – Радоваться жизни – тоже искусство, смотри только, не сделай случайно новую.
- Ну уж нет, этого я себе пока позволять не намерен, - холодно скрипнул зубами Эстрелладо. – И ей тоже.
III.
Сахарные кружева облаков ещё не успели стать перламутровыми, а Эстрелладо уже отмахал всё расстояние от замка до того места, где случайно встретился со своей молодой соседкой. Он с прежним удовольствием двигался по лесу, заросшему зеленью поспевших к концу лета трав, продолжая смаковать это чувство и удивляться этой своей повадке – неужели пребывание в подземелье так и не оставит его отныне, и каждой светлой мелочи, вроде прогулки, придётся радоваться столь же остро, как только смог полностью встать на ноги? Но отказываться от даже пустячной радости Эстрелладо сейчас не желал, понимая, что скоро ему будет не до того, чтоб даже задумываться о собственных прихотях. И хотя никто не читал ему ханжеских моралей и не поглядывал с укоризной вслед, зная, куда и зачем он направился – спина уже не прочь была поныть на месте едва заживших ран, понимая, сколько вскоре ей придётся выносить пустых и злобных пересудов о своём хозяине. Казалось, что молодой гранд уже предчувствовал те тяжёлые эпизоды, что ждали его уже через несколько недель, когда, задыхаясь от тяжести решений, которые придётся принимать, он будет убегать на крышу дворца, чтоб подышать там прохладой в одиночестве и не привлекать излишне любопытных взоров. Там будет даже проще, чем порой на мессе или в пустом костёле – и поближе к небу и звёздам, без которых, как оказалось, всё ещё приходится задыхаться – просто потому, что никто не подкарауливает молодого монарха, рассчитывая на его молодое и доброе сердце. Однако тяжесть новой доли давала знать себя уже сейчас – и Эстрелладо не раз успел грустно вздохнуть прежде, чем добрался до знакомых зарослей розмарина. И даже успел поиронизировать над собой, обзывая себя вечерним мотыльком, летящим на свет пламени – но не хотел ни останавливаться, ни уходить… Так тянутся к новому бокалу вина, когда предыдущий уже ударил в голову – и не без оснований, с горечью раздумывал про себя восемнадцатилетний мужчина, чувствуя, что удовольствие скоротечно и чревато любыми последствиями…
Но прежнее место встречи – залитое тогда ярким дневным солнцем, а сейчас приглушённое вечерними тонами – не обмануло, поменяв радость на печаль. Скользнув острым взглядом прирождённого воина по панораме, открывавшейся с края обрыва, молодой человек понял, что оказался в точности там, где встреча и произошла, и замер на несколько мгновений, прислушиваясь. В густой вечерней тишине как будто раздался тихий шорох, но это могло и показаться, кабы звук не обозначился с той стороны, куда умчалась прошлый раз страстная молчунья. Эстрелладо обернулся очень быстро – и зелень барбариса оказалась плохим укрытием для бархатного платья цвета зазакатного неба… И Эстрелладо уже не сомневался, кто его хозяйка, проворно бросаясь в эту сторону со всем пылом нерастраченного томного желания.
Возможно, она замешкалась сейчас случайно. Возможно, она и явилась в этот час сюда ненарочно, ведь юноша и сам не знал, когда именно соберётся снова посетить этот участок заросшего лесом скальника – просто в некоторую минуту понял, что пора двинуться именно туда, куда прибыл. Но это было уже всё неважно, потому что хотя глубокие карие глаза и смотрели на него с нежным упрёком, цепкие девичьи руки уже сомкнулись на талии, не оставляя сомнений в том, что не намерены пока отпускать свою добычу. По достоинству оценив этот жест, Эстрелладо не стал выяснять, что он сделал не так, по мнению девушки, а лишь чуть прикрыл глаза и приник к её губам своими. Сердце дамы застучало ещё громче, чем в момент объятия, и, прижавшись покрепче, она наградила кавалера столь сильным поцелуем, что жаркая волна желания затопила почти всё тело. Изумрудные очи Эстрелладо полыхнули ясным пламенем, полностью распахнувшись снова, будто желая сказать: «Раз так, то я к твоим услугам, милая донна!», руки обрели прежнюю силу и власть… Однако камзол поплыл прочь с плеч столь быстро, что все возможные претензии и выяснения чего-то просто исчезли, канув в небытие, и горячее наслаждение сладострастия, мгновенно затопившее собой пару, сдерживать было нечему.
Вокруг не было ни души на все направления, а любовники вели себя столь чётко и слаженно, что шуметь им просто не пришлось, а нежные стоны были в этот раз очень тихими. Вечерний свет заметно поблек, когда, наконец насытившись друг другом, они оба, выждав, когда тихое оцепенение неги схлынет, споро и аккуратно взялись одеваться. Эстрелладо, сияя лёгкой тенью улыбки сытого кота, галантным жестом подал руку своей даме, давая понять, что хочет её проводить. Та с готовностью хлопнула ресницами, принимая приглашение, но весело вздохнула с ласковой беззаботностью. А ещё немного пройдя рядом со своим кавалером сквозь завесу густых побегов орегано, она сделала успокаивающий жест рукой. Посмотрев, куда указывали, Эстрелладо увидел осёдланного спутанного жеребца и тихо улыбнулся. «Торопишься?» - означала эта улыбка. Девушка смущённо кивнула, чуть потупившись. Оттого их прощание хоть и не было сумбурно-торопливым, но в этот раз оба жалели, что время полетело так быстро, и молча улыбались друг другу, пока наконец юноша не отпустил стремя, а девушка не дала шпоры с мастерством прирождённой наездницы. После, не спеша возвращаясь домой и кое-где переходя на бег, чтоб поспеть к середине кратких сумерек, Эстрелладо вспомнил, что видел у своей дамы на мизинце кольцо с сапфиром, как раз то, что заметил на руке той сеньориты, для которой танцевал сарабанду на свадьбе мельника, и расхохотался, очень довольный собой. Неужели тогда и загадка с пропавшим домиком, из которого раздавалось нежное пение, тоже решается столь просто? Но тогда кто была та, что пряталась в роще во время верховой прогулки – ведь вполне возможно, что и другая девушка? Эх, впереди столько тяжёлой работы, что все эти забавы кажутся сущими драгоценностями, право…
- Ну что, восстановил потраченные силы? – с ироничной мужской солидарностью поинтересовался Великий Инквизитор, когда Эстрелладо вернулся в кабинет. – Так, хорошо, смотришь уже прямо, но румянец ещё остаётся, отучайся смущаться, когда слышишь подобные вопросы, - добавил он уже вполне деловито. – Подданным нельзя давать повод думать, что тебя можно смутить чем бы то ни было – и что бы при этом ты не совершил накануне. Иначе будешь уязвим для всякого вкрадчивого слова.
- Ах, отец, но ты просто застал меня врасплох этим вопросом, а в твоём обществе я не привык надевать доспехи, - мило улыбаясь, промурлыкал юноша со всей томностью будущего властелина. – Но я тебя понял, спасибо. Что поделать, если работа идёт лучше из-за того, что я позволяю себе эти вещи, то проще продолжать в том же духе, право, - добавил он, наливая себе вина.
- Это – истинная причина твоих похождений? – осторожным тоном поинтересовался пожилой рыцарь. – Ты действительно именно так и думаешь?
- Конечно, - невозмутимо отозвался Эстрелладо, опрокидывая в себя содержимое бокала. – Нужно бы оно мне было, кабы не эта закономерность. Я не знаю, кого люблю, кого знаю – не люблю настолько, чтоб расставаться со свободой, но не намерен отказываться от радостей жизни, если они мне не вредят.
- М-да, речь настоящего мужчины, - с плохо замаскированным удовлетворением проворчал Инквизитор, покачав головой. – В таком случае пора тебя познакомить уже с монаршими регалиями – будет ясно, как скоро ты потянешь и этот горизонт.
Эстрелладо очень аккуратно поставил бокал на стол, что доказывало, что он порядком взволнован, и ровно посмотрел на собеседника, отчего стало заметно, что в его глазах блеснула сталь лучших клинков эпохи…
- Ты смутил меня этим сообщением, отец, - тихо произнёс он, не шевелясь. – Самую малость, но смутил, да. Когда мы едем в аббатство?
- Завтра с утра, - спокойно отозвался рыцарь, вытягиваясь в кресле как можно беззаботнее.
Молодой гранд помолчал несколько мгновений, затем с едва заметным вздохом уселся в кресло и запрокинул голову, как будто хотел отдохнуть от чего-то, что только что свалилось ему на плечи.
- Значит, так тому и быть, - спокойно сказал он, чуть прикрывая глаза. – Я готов.
- Вижу, - нарочито будничным тоном проговорил Инквизитор. – И очень рад, что не ошибся в тебе, сынок.
Но чем ближе всадники на следующий день приближались к цели путешествия – юный гранд просто не привык передвигаться в каретах, презирая скорость и проходимость этих колымаг совершенно по-воински, а тот, кого он называл своим отцом, также желал чувствовать себя в этом путешествии молодым – тем мрачнее становилось его суровое лицо. Инквизитор смотрел на это внешне спокойно, дожидаясь, когда это поведение выльется во что-то определённое. Эстрелладо то и дело подолгу смотрел на небо, будто проплывавшие по сочной лазури облака своей причудливой формой могли подсказать что-то в такт мыслям, которые, по всей видимости, обуревали юношу помногу и всерьёз, не уступая чувствам, что для его возраста могли быть очень ощутимы, сколько не прячь их под каменным выражением лица. Бывалый воин, казалось, понимал смятение молодого – и не озвучил ни единого вопроса, которыми бы уже забросал спутника другой попутчик. И только уже когда на вершине очередного подъёма показались острые верха крыши аббатства, куда оба направлялись, солидный рыцарь позволил себе нарушить молчание. Однако он сделал это не сразу, дождавшись, когда его ровный взгляд привлечёт внимание молодого человека.
- Слушаю тебя, отец, - тёплым почтительным тоном отозвался Эстрелладо, выходя из задумчивости.
- Ты серьёзен, и это хорошо, - не торопясь начал тевтонец. – Однако позволь успокоить тебя, это хоть и важно, но вовсе не столь сурово и страшно, как ты себе представляешь.
- В самом деле? – юноша даже чуть откинулся в седле, пытаясь придать своему голосу оттенок беззаботности. – Но я вовсе не испытываю какого-то страха, только положенный случаю трепет, всё-таки, событие для меня совсем не мелочь.
- Звучит убедительно, не сомневайся, - непривычно тёплым для себя тоном проговорил Инквизитор. – Даже со стороны ничего не заметно, можешь не волноваться, посторонние ни о чём не догадаются.
- Правда? – Эстрелладо просиял, как солнечный луч, прорвавшийся через густые тёмные тучи…
- Конечно, сынок, не забывай, что мой глаз намётан посильнее, чем у остальных смертных, право, - рыцарь также ясно улыбнулся, пользуясь тем, что кроме юного спутника это видеть некому…
- Я знаю, папа, - тихо вздохнув, с грустью проговорил Эстрелладо, опустив голову. – Я очень рад, что еду туда с тобой, а не с тем придворным, что полагался бы мне по протоколу.
- Я решил, что нечего давать этим сплетникам повод обсуждать тебя, - спокойно пояснил наставник, и от его голоса повеяло непоколебимой уверенностью. – Люди обожают болтать гадости о тех, кто делает то, от чего их самих в дрожь бросает, оттого и ненавидят того, кто берётся делать всякое серьёзное дело.
- А я действительно побаиваюсь, - снова вздохнув и покачнувшись в седле, мотнул головой будущий монарх. – Не то, чтоб было совсем страшно, но тяжело от сознания того, что меня ждёт. Но я не жалею, что отрезал дорогу назад, правда.
- Я это понял, сынок, - по-прежнему тепло сказал Инквизитор. – Потому и говорю тебе – всё не так тяжело, как тебе сейчас кажется. После коронации тебе всё это будет казаться шелухой, не стоящей внимания – потому что силы справляться с реальностью у тебя будут уже не те. Не волнуйся.
- Это действительно так? – Эстрелладо даже встрепенулся и посмотрел в глаза тому, кого называл отцом совершенно искренне, и кто был для него единственным родным человеком на всей планете… - Я правда смогу справиться, папа?
- Даже не сомневайся в этом – у меня достаточно опыта, чтоб знать это, поверь. Сможешь и даже успешно, сам потом увидишь. Это всё, что тебя тревожит?
- Ах, если б я знал ответ полностью, - потупился в ответ юноша. – Кажется, есть ещё что-то, и это тоже важно. Может, прибавим, а? Мне нужен ближайший костёл или хотя бы часовня…
- Что ж, поспевай, сынок, здесь есть одна тропка, но крутовата, - рыцарь вдруг улыбнулся совершенно по-мальчишески, заставив своего коня приподняться, и пустил его едва ли не в галоп, подбираясь к краю дороги.
- А, не отстану, не надейся! – с тем же задором ответил Эстрелладо и присвистнул, трогаясь следом.
- Марианна, ты чего опять сидишь там за вышиванием, шла бы уж к остальным девочкам, - вечно матери что-то от меня надо в самый неподходящий момент…
- Простите меня, мама, но с ними ужасно скучно и болтают они порой недостойные вещи, - ах, конечно, это рискованно, говорить так, но что делать, если это назойливое внимание уже невыносимо?! – Это слишком суетно и отвлекает от праведных мыслей.
- Ну, в кого ты у меня такая удалась! – с заметной горечью произнесла солидная дама, тайком рассматривая в зеркале появление первых серебряных нитей – вправду есть или только показалось? – Право, придётся тебя выдать замуж раньше остальных, раз такая набожная стала нынче.
- Изволите меня пугать, матушка? – глаза девушки мгновенно наполнились слезами, и её голос чуть дрогнул. – Ради чего Вы хотите столь жестоко со мной поступить?
- Ах, перестань, глупышка, - почти с девичьей игривостью отозвалась собеседница, улыбаясь столь довольной улыбкой, что не оставалось сомнений, какого рода воспоминания занимают сейчас её ум. – Все эти сказки про ужасную брачную ночь придуманы для пустоголовых кокеток, готовых гулять с кем попало под луной и позволять себе то, что ты называешь недостойным девицы поведением, дабы они хоть чуточку соблюдали приличия. Марианна, ты не из этого племени, я благодарю Богоматерь за это и лишь потому говорю тебе то, что ты должна знать сообразно своему положению. Но пойми, тебе ведь в мужья дадут не кого попало, а настоящего мужчину, а они умеют доставить своей даме удовольствие, даже если ты видишь его в первый раз. Так что не пугайся, у тебя будет счастливый брак, чего никак нельзя сказать о ветреницах, которые тебе прискучили.
- Вы в самом деле уверены в этом, матушка? – Марианна произнесла эти слова с сильным сомнением в голосе, горько сожалея, что они всё равно будут поняты не так, как следует, но и молчать было невыносимо…
- Даже не сомневайся, дорогая, муж сделает всё, чтоб ты наутро влюбилась в него без памяти до конца жизни, - мать произнесла это как будто самым что ни на есть назидательным и серьёзным тоном, но при этом её лицо озарила тень настоящего восторга. – Я тоже невестой очень боялась всего, что следует после, когда становишься женой, но поверь, всё это чепуха, если муж хорошо воспитан и опытен – ведь его даёт тебе не кто-нибудь, а сам Господь, как ты любишь повторять. Так что пора бы и сделать тебя счастливой уже, раз ты у меня столь благородна не по рангу, а по характеру. Я скажу отцу, чтоб озаботился этим – после того, как война была столь некстати проиграна, нам нужно радостное событие. Не бойся, не всех достойных тебя женихов поубивали – будет, из чего выбрать, даже сейчас.
- Не слишком ли поспешное решение всё же, матушка? – голос Марианны сорвался, и подлые слёзы всё же брызнули из глаз. – Вы так уверены, что ошибки не будет? А что, если…
- Перестань! – фыркнула женщина, поднимаясь и намереваясь выйти прочь. – Не будь такой трусихой, всё будет замечательно, ещё и благодарить меня будешь потом долго! Ты вполне себе достойная уже невеста, и хватит вздыхать и молиться, этого и так в твоей жизни слишком много. Ладно, беги в свою часовню, не раздражай меня, я же пойду к себе, а то не успею к приходу отца из-за тебя.
Та-ак, добралась, как хорошо, что никто не увязался следом… Можно рухнуть на пол перед образом и вволю прорыдаться. Именно так Марианна и поступила, стараясь, впрочем, чтоб не создавать слишком много шума. Мало ли, кому может взбрести в голову явиться сюда, как уже бывало не раз. Грешно отчаиваться, да? Да, но как же быть с этим ужасным обстоятельством? – мать не из тех людей, кому можно было бы рассказать о том, кого любишь. Да и вообще – как можно объяснить людям, что любишь, если не знаешь ещё, кого? Как можно втолковать им, что нужно ждать, обязательно ждать именно этого, единственного, но при этом даже не зная его имени и ни разу не видев лица? В лучшем случае могут счесть опасной сумасшедшей, а в худшем… нет, нельзя лгать незнакомому человеку, что будешь его, когда любишь другого – это будет пострашнее многих смертных грехов. Что делать, что делать?! Марианна через силу собралась, оставаясь на коленях, и взглянула на лик Архангела Михаила… Ты, покровитель воинов, ты же не можешь оставить его без меня, сделай ну хоть что-нибудь, чтоб я не досталась другому!
Перед глазами стояла густая пелена слёз, и лик на иконе расплывался в ярких дополуденных тонах приглушённого витражами света. Однако стоило, пусть и с немалым трудом, зафиксировать взгляд на образе архангела – как в лицо ударила тёплая волна слабого запаха гвоздики и ещё каких-то неведомых цветов, и после в ещё не просохших глазах зарябило от яркого белого света… Марианна почувствовала, как её обнимают крепкие мужские руки, хотя не могла видеть уже никого и ничего, и мягко, как расслабленная кошка, провалилась в жемчужное сияние, забыв обо всём на какое-то время.
Это были его ласковые губы и ладони, те самые, ещё только осязаемые! Это он держал её сейчас за плечи, тихонько успокаивал! Девушка не видела сквозь белый свет ничего толком, но её драгоценный рыцарь был рядом, и весь остальной мир перестал существовать.
- Не нужно ничего бояться, любимая. Ты ведь сама говорила мне, что Господь соединит нас с тобой вовремя. Не терзайся, не то мне будет труднее дойти до тебя.
- Они же не понимают, что делают! Они отберут меня у тебя, это будет катастрофа!
- Не надо отчаиваться, Господь не допустит такой страшной участи для нас.
- Как ты? Что с тобой? Я страшно скучаю!
- Я цел, но тоже очень тоскую по тебе, ты ведь знаешь это.
- Как жаль, что ты ещё не прибыл…
- Ты успокоилась? Я всегда с тобой, помни об этом. У нас всё получится.
- Только береги себя…
IV.
- С ним точно всё в порядке? – искренним взволнованным тоном, хотя и немало смущаясь, спросил кюре Великого Инквизитора. – Может быть, какой молебен потребуется для этого случая, подскажите мне, - добавил он ещё тише, почтительно кланяясь старшему гостю приходского храма.
- Полагаю, что да, ведь всё в руках Божиих, - столь же тихо ответил тот пожилому священнику. – На Ваше усмотрение, брат мой, этот юноша просто слишком молод для того, что ему предстоит, но он не желает отказываться от своего креста.
Сообразив, что иных сведений он не получит, кюре вежливо кивнул головой и ещё раз почтительно поклонился. Затем снова взялся глазеть на неподвижную фигуру воина, распростёршегося перед алтарём лицом вниз. Чутьё старого профессионала своего дела подсказало ему, что молодой человек хоть и прилично набожен для своих лет, но из тех, кто оглядывается не на духовенство и его советы, а на лик на иконе Спасителя, а это очень непростые люди. И Эстрелладо полностью подтвердил эти его опасения, буквально ворвавшись в храм и почти бегом добравшись до алтаря, где и рухнул, сперва подняв голову очень высоко и будто что-то разглядев под самым сводом. Сейчас он лежал неподвижно уже с четверть часа, и даже ни единого слова не сорвалось с его губ – примета поистине грозная, люди, умеющие молиться столь истово, зачастую просто опасны. И ни единого подозрения в том, что человек мог быть одержим каким-то духом, также не было подано молодым гостем, а значит… Кюре терялся в догадках, кого повезло ему узреть нынче в канун праздника Собора Архистратига Михаила, и боялся поверить той, что так и просилась признать её самой правильной. Не зря же молва о чуде в праздник Воздвижения Креста Господня уже трижды обогнула всё королевство, будучи дополненной странными слухами, что бродили среди аристократии о скорой смене правящей династии. Да и белый плащ старшего мужчины заставлял думать, что это совсем не простой рыцарь-монах. Если всё и вправду сходится, то было бы неплохо заручиться поддержкой этих столь могущественных воинов Христовых, но есть риск и неуклюже польстить, и тогда всё получится совсем не так, как хочется. Спрятав грустный вздох как можно тщательнее, кюре двинулся к образу Богоматери, истово и мелко крестясь, привычно бормоча шёпотом молитвы так, чтоб их было невозможно разобрать, и не увидел чуть ироничного взгляда Инквизитора, брошенного вскользь в свою сторону. Тот стоял столь ровно, что не всякий офицер мог бы похвастаться такой прямой спиной, и, похоже, был вполне себе доволен происходящим.
Эстрелладо аккуратно встал с неуловимой очаровательной грацией настоящего посланца Божия, которую заметить могут только грамотные в этих вопросах люди, и это также не осталось незамеченным пожилым священником, который как будто уже и не смотрел в его сторону. Лихо осенился крестным знамением, как делают аристократы перед битвой, и обернулся к ожидавшему его рыцарю – и не единой тёмной тени не обозначилось на его лице, скорее, наоборот, казалось, что оно озарено неким жемчужно-белым сиянием. Молча кивнул, давая понять, что закончил дело, с которым прибыл. Его солидный спутник ответил более сдержанным кивком, и оба молча двинулись прочь из храма, спорым шагом людей, ценящих каждую минуту. Когда их шаги затихли, кюре, с трепетом смотревший им вслед, поспешил к алтарю, чтобы опуститься на колени там, где молча лежал Эстрелладо.
- Благодарю Тебя, Господи, за великую милость Твою, явленную мне и храму нашему, - прогремел он, взяв привычным к пению голосом половину громкости, которая была возможна в этом помещении. – Не оставь же своей благодатью избранного Тобой, - и, склонившись, продолжил шептать молитвы столь ретиво и долго, как не делал уже несколько десятков лет.
Весь оставшийся путь до аббатства Эстрелладо тихо улыбался, и наконец дождался от того, кого называл своим отцом, вежливого недоумённого вопроса о причине.
- Отчего ж мне не радоваться – моя дорогая любит и ждёт меня по-прежнему, всякого, - голос юноши звучал густой искренней нотой, в которой без труда читалось настоящее счастье. – А раз сначала мне предстоит коронация, значит, я буду счастлив, хоть мне и придётся этого какое-то время дожидаться.
- И когда ты получил это известие? Уж не перед тем ли, как упал спать посреди ночи? – с некоторым сомнением осведомился Великий Инквизитор. – Я ведь уже говорил тебе, что…
- Нет, отец, это случилось только что, у алтаря, - продолжая сиять сдержанной, но ослепительной улыбкой, заверил его юноша. – Не беспокойся, всё действительно будет хорошо, и я не сумасшедший.
- Вот как, - весомо проговорил рыцарь, задумчиво кивая. – Что ж, тогда и я спокоен, ты прав.
«Да поможет вам обоим Господь», - прибавил он про себя и вздохнул, подумав, что жалеет о том, что венчать молодого человека явно по протоколу придётся не ему, а очень хотелось бы… В том, что дожить до этого дня придётся, Великий Инквизитор отчего-то уже не сомневался. И с тайным удовольствием наблюдал, сколь непринуждённо теперь держится Эстрелладо – как будто родился наследником престола. Похоже, что и аббат с сопровождающими сделали схожий вывод – выражение приятного удивления на лицах никто из встречавших их в аббатстве не счёл нужным скрывать.
И ведь верно, корона – это тебе не просто причудливое творение ювелира, размышлял Эстрелладо, порядком потрясённый увиденным. Он с азартом воина, занятого рекогносцировкой, рассматривал то, что мог видеть не всякий смертный, и сам не знал, каким чувством ощущал, как перекрещиваются на гранях драгоценности невидимые потоки силы, что будут посильнее любых желаний смертного в неведомое количество раз. Сколь в помощь будет эта вещь тому, кто хочет служить отечеству – она в состоянии спасти даже от смертельной опасности, даже не будучи на голове – и сколь ужасна будет участь того, кто пожелает пользоваться ей в грязных целях, это заметно сразу, с первого взгляда. Эстрелладо сам не заметил, как произнёс эту мысль вслух, заворожённый сиянием драгоценных камней – так со стороны могло показаться людям. Оттого, что все они стояли за его спиной, он не мог знать, что воспоследовало после этих его слов – а между тем немой разговор представителей духовенства был очень эмоционален. «Это великолепно!» - сияя и жестикулируя на все лады, возвестил аббат и пара его приближённых. «А я вам говорил…» - усталым жестом ответил Инквизитор, пожав плечами. Эстрелладо же остался стоять, рассматривая перед внутренним взором те грёзы, что излучала главная монаршая регалия королевства. Он чувствовал порывы тех, кто надевал её ранее в самые судьбоносные дни для страны, и видел, как она давала им силы действовать единственно верным способом тогда, когда это было необходимо. Видел, до чего тяжело и постоянно муторно было тем, кто не мог справиться с собой и думать о том, что должно делать, а не впадать в грех невоздержания и уныния. Ощущал радость тех, кто смог справиться с посланными им испытаниями и страшную горечь тех, кто сломался. Корона сияла сполохами неведомых доселе сил, и напоминала сгусток зимних звёзд, далёких и грозных в своём величии и недоступности – точно так же их расположение не меняется, а люди рождаются и умирают, глядя на их свет… Но она не пугала сейчас того, кто смотрел на неё, хотя вполне могла внушить человеку панический ужас, а лишь с вежливым интересом сама созерцала гостя, так женщина глядит на равного себе, раздумывая, кем желает видеть его – братом или мужем. Поняв это, Эстрелладо приветливо улыбнулся в ответ. Окружающее пространство ответило неслышным, но ощутимым гулом, похожим на рокот горной реки, и повеяло в точности таким же умиротворением, что приходилось чувствовать вблизи нагретых солнцем скал. Это было столь приятно, что молодой человек неосознанно прикрыл глаза, наслаждаясь тёплым потоком. Он не мог знать, с каким мистическим трепетом смотрят на него те, кто привёл его сюда. Ему просто было хорошо – как тихим ясным вечером перед наступлением сумерек. Или на мессе, если стоять напротив алтаря с самого её начала.
Стряхнуть приятное оцепенение удалось не сразу, тем более, что усилилось ощущение, что в голове появились какие-то новые знания, что всплывут не раньше, чем придёт нужное время. Тихо вздохнув, Эстрелладо открыл глаза. Он почувствовал, как невидимая твердь разливается у него от яремной впадины до пояса, охватывает крепкими наручами запястья талию, прикрывает защитными щитками колени. В теле от неизвестных ранее сил разлилось тихое спокойствие и сознание того, что всё в будущем будет так, как и следовало. Над переносицей вспыхнула и запульсировала неспособная быть замеченной другими тёплая звезда. Корона блеснула на прощание яркой искрой на одной из бриллиантовых граней, в которой застрял луч света, и наваждение исчезло. Поняв, что чудо закончилось, молодой человек со статью собравшегося к атаке бойца обернулся к ожидавшим его людям. Деловито кивнул, давая понять, что эпизод закончен и пора покинуть помещение сокровищницы, вышел первым, молча глядя перед собой.
Великий Инквизитор нашёл его на первой скамье главного храма в аббатстве – и неслышно уселся рядом, не мешая юноше думать о своём и смотреть в неизвестную никому точку. Но тот услышал или почувствовал наставника, и вскоре резко обернулся, спрятал лицо на широкой груди рыцаря, как перепуганный ребёнок, и застыл так молча, позволяя себя обнять. Так прошло несколько минут, и тевтонец, решивший сперва, что Эстрелладо плачет, понял, что ничего подобного не намечалось даже. Тогда он позволил себе осторожно повернуть лицо юноши к себе и заглянуть ему в глаза. И не увидел ничего, кроме какой-то светлой тихой грусти в ясных, как и прежде, изумрудных очах того, кто был ему дороже родного сына. В другое время этот взгляд можно было бы понять как «Устал я, отец», но сейчас там было что-то ещё, ясное и чуть печальное.
- Всё хорошо, папа, - едва слышно прошептал юноша. – Просто я не привык ещё к мысли, что больше не принадлежу себе самому. Но скоро и это пройдёт.
- Хочешь чего-нибудь? – тихо осведомился Инквизитор, так тихо, что эхо не посчитало нужным услышать его слова. – Это вовсе не мелочи, а ломки, не пренебрегай заботой о себе.
Эстрелладо постарался улыбнуться приветливо, но улыбка вышла заметно вымученной:
- Домой хочу уехать поскорее, сейчас же. Почему – не знаю.
Наставник по-отечески погладил его по плечам, прежде чем ободряюще встряхнуть его за них:
- Не смущайся, ничего страшного в этом нет. Но я уезжаю ко дворцу – слишком много дел, а потом это стояние на празднике. Ты же отдохни эти сутки и приезжай уже окрепшим, чтоб все видели, что ты силён и в здравии. Не грусти, сейчас выйдем, там тебя ждёт твоя охрана из братьев-бойцов.
Молодой человек, услышав последние слова, неодобрительно скривился.
- Неужели бы я не обошёлся без них?
- Ты верно сказал, что ты – уже не ты, а наследник престола. Если я тебя отпущу одного, это будет государственным преступлением, - рыцарь говорил чуть уставшим голосом, но с прежним отцовским теплом, сквозившем в каждом слове.
Эстрелладо слабо усмехнулся, затем покорно кивнул.
- Не будем заставлять людей беспокоиться, я возьму охрану. Нарушать субординацию – подавать плохой пример подданным, верно?
- Мы её уже нарушили, позволив монахам отличиться в этот раз – но светские служаки утомили бы тебя болтовнёй и известными манерами, - Инквизитор грустно улыбнулся. – Их тебе на приёме хватит вполне.
Эстрелладо сокрушённо покачал головой и скорбно вздохнул.
- Да, это сложнее, чем я себе представлял. Мне будет трудно привыкнуть сразу, ты прав.
- Держись, сынок, где наша не пропадала, - пожилой рыцарь подмигнул совсем по-озорному, и это вывело из печали молодого. – Умеючи отдыхать, ты справишься.
- Да, я постараюсь. Береги себя, отец, - Эстрелладо тряхнул уже подросшими кудрями, что норовили сложиться в ладную гриву, и поднялся на ноги. – Идём, времени вечно очень мало.
А только случайно ли была повалена бурей кряжистая сосна на второй трети пути, через которую небольшой отряд предпочёл просто быстро перескочить и прибавить скорости, молодой гранд так и не узнал. Он сам не понимал, что подгоняло его весь путь от аббатства до своего поместья, но предпочёл довериться чутью и кое-где пускать лошадь в галоп. Впрочем, эта спешка даже радовала его молчаливых сопровождающих, с видимым удовольствием успевавших разглядывать незнакомые угодья. Они лишь однажды насторожились все разом, услышав слишком протяжную птичью трель, но то ли это была ошибка, то ли высокая скорость передвижения сделала возможное нападение проблематичным – но никаких больше эксцессов замечено не было и ничего не произошло, что даже замедлило бы этот темп. Эстрелладо же вздохнул полной грудью только когда оказался на своей земле, и прекратил гонку. Про себя он уверял своё самолюбие, что просто проверял собственную годность к серьёзным переходам, а вовсе не незнакомых ему солдат с крестами на груди и с хорошим боекомплектом при себе, что вовсе не бросался в глаза. И даже не стал всерьёз думать, что выправкой бойцов вполне доволен. Он просто расстегнул камзол и пустил коня совсем тихой рысью, дабы можно было наслаждаться прогулками мимо рощ и перелесков, дыша полной грудью. Послеполуденное солнце очень некстати в одном из участков петляющей дороги ударило в край глаза, и молодой человек поневоле отвернул голову в противоположную сторону… по правой стороне имелась тропка, которую он как будто не помнил…
Движимый молчаливым интересом, Эстрелладо пустил коня по ней, сообразив, что должен знать это направление, и отметив, что сердце в груди отчего-то стало заметно ухать. Хотя ширины тропы хватало для тройки близко едущих всадников, сопровождающие рассредоточились по ней в шахматном порядке, и один из монахов даже вырвался вперёд. Молодой гранд не стал мешать ему, с интересом разглядывая новый путь и окрестности. Довольно быстро чаща леса, поредев, сменилась более натоптанной тропой, а после и добротной дорогой, правда, только для верховых и пешеходов. И, когда отряд выкатился на опушку, где обозначился добротный охотничий домик, Эстрелладо жестом потребовал остановиться.
Раздался добротный женский визг, ознаменовавший то, что гранда с охраной заметили, и дом был на данный момент вполне себе обитаемый. Можно было даже, наверное, различить мелькнувшее у дверей светлое платье служанки… Кони под седоками взялись по очереди похрапывать, очевидно, ощущая своих поблизости, взаперти. Но к конюшне никто не подошёл и не вышел, да и дом, несмотря на раскрытое окно на втором этаже, продолжал безмолвствовать.
- Non tornare, etiam nuper. Age, si te - Ut proficiscantur. Ite! – нарочито громко пропел Эстрелладо, пуская своего жеребца шагом, дабы приблизиться к самому входу.
На этот раз в окне на миг появилась женская голова, даже послышался громкий возглас удивления. И, когда Эстрелладо появился почти под подоконником, хоть якорь на веревке бросай внутрь комнаты – прямо в руки важному всаднику упал небольшой букетик гвоздик. Оценив оттенок – он означал «здесь, после восьми вечера», молодой аристократ усмехнулся, оторвал один из цветков и вставил в петлицу, а остальные сунул в карман. Затем неторопливо повернул коня прочь. Он не ошибся – этот его ответ был оценен по достоинству и даже вызвал некоторую бурю восторга, потому что почти сразу из окна раздался звон струн. Прислушавшись, Эстрелладо узнал мотив – именно тот и звучал в сумерках в тот вечер, когда пришлось заплутать тут в сопровождении ординарца. Аккуратно дав шпоры прочь, его милость де Астерос, что ранее не позволил бы себе ничего из того, что сделал только что, увлёк за собой своё сопровождение, и уже не видел, как пара слуг выскочила из конюшни, как будто только затем, чтоб проводить гостей. Он даже не задумался, кто ещё мог находиться здесь и не удосужился бы посчитать лошадей и людей. Кабы здесь случился Великий Инквизитор, он бы заметил чуть заметную надменность в чертах и движениях молодого гранда, но сейчас сделать это было некому, а Эстрелладо просто ощущал незнакомое раньше спокойствие, как будто сердце утратило способность трепетать и волноваться, а лишь могло стучать с точностью метронома. Его спутники видели ровный, невозмутимый взгляд, устремлённый куда-то вдаль, но поскольку им не с чем было его сравнивать, то и его появлению придавать значение не было смысла. Казалось, этот взор сам по себе мог что-то менять в этом мире, и довольно существенно. Сам же юноша тихо радовался про себя, вдруг отчего-то поняв, что больше не зависит от капризов неба над головой и может теперь не бояться задохнуться в закрытом помещении. Отряд бойцов во главе с командиром шёл хорошей рысью к замку де Астероса, и только очень опытный мистик мог оценить, что на самом деле означало это передвижение и заметить белые искры, сопровождавшие продвижение будущего монарха по своей земле. И сейчас это была не только территория поместья, но и всё королевство, и только природная вежливость удержала молодого де Астероса от того, чтоб просто спешиться и зайти в охотничий домик.
Прибыв домой, владелец замка Эстрелладо де Астерос поспешно удалился в свой кабинет, оставив охранявших его монахов на попечение ординарца и прислуги. Ужин пришлось подавать ему туда же. А когда молодой гранд исчез из кабинета, чтобы растаять в вечерних сумерках, уже не мог сказать никто. Равно как уяснить себе после, отчего до утра прислуга так и не хватилась господина. Он же в четверть девятого уже переступил порог охотничьего домика, чтобы уже на лестнице, ведущей на второй этаж, оказаться в объятиях своей лесной молчуньи с сапфиром на мизинце. Ему не было дела до того, что девушка только что отправила прочь свою сестру с кавалером, что его появление бурно до того обсуждали, что завтра поутру предстояла нудная дорога в столицу. Эстрелладо видел, что ему рады, и ничего не хотел знать, кроме этого краткого счастья и бурного потока нежности, что так и затопил его, быстро обернувшись жаркими ласками уже в спальне. После полуночи оба усталых любовника заснули до серого света – они снова не разговаривали. Возможно, оттого им было столь хорошо вместе. Возможно, оттого, что каждый понимал, что другой ночи может и не быть. И этой ночью Эстрелладо не смотрел на звёзды, уснув в чужом доме со спокойствием человека, который знает, что сейчас ему ничего не угрожает, а будущее, вместе со всеми своими опасностями, может и подождать эти несколько часов. Теперь о подземелье и пытках напоминали только шрамы от калёного железа – но девушка была достаточно хорошо воспитана, чтобы больше не интересоваться ими. А Эстрелладо впервые о них забыл. Надолго.
V.
Как назло, двумя днями раньше в столице случилось небольшое, хотя ещё как сказать, непотребство – был повешен некий Эрнесто де ла Серна, клоун из бродячего цирка. Как будто за неоднократное воровство мелочи у горожан и трактирщиков, хотя ходили упорные слухи, что, будучи задержанным патрулём за пьяный дебош, страстный любитель приключений осмелился грязно приставать к командиру патрульных, сержанту Марио Терану – и получил от него своё финальное приключение… Выслушав доклад об инциденте, Эстрелладо молча кивнул, давая понять, что возражений не имеет. Затем спокойно тронулся вместе с небольшим эскортом вглубь города – предстояло присутствовать на празднике Собора Архистратига Михаила, покровителя всех защитников отечества, в прежнем статусе главнокомандующего армией, и стоило подумать о грядущем мероприятии – как-никак, стоять на виду не только у всей столицы, но фактически всего королевства. Ещё парой дней ранее сама мысль о том, что предстоит в ближайшие часы, могла доставить только ужасные ощущения от предчувствия грядущих страданий. Слишком хорошо было известно молодому человеку, до чего сложно находиться под прицелом сотен глаз, даже если они в целом и не враждебны тому, на кого смотрят. Даже просто молча ровно стоять становится серьёзным испытанием, а уж делать что-либо более сложное… Но в скором времени судьба становилась ещё более жёсткой – не только присутствовать там, где на тебя смотрят сотни и тысячи, но быть тем, от кого зависит судьба всех этих зрителей, это будет пострашнее любой серьёзной казни…
Тем не менее, нынче Эстрелладо позволил себе украдкой облегчённо вздохнуть – именно сейчас он вдруг понял, что свободен от подобных ужасов. Бояться на самом деле было нечего – внутри ровным нематериальным покровом разлилось неведомо откуда взявшееся спокойствие, знание того, что ничего страшного в этот раз не коснётся и не ударит. Совсем не то, что было после того, как очнулся окончательно после вызволения из темницы – отчего-то тогда любая мелочь воспринималась очень болезненно… Даже восстановив полностью раненое тело и истраченные силы, уверенно себя ощущать было очень сложно и выматывало не меньше любой тяжёлой работы на свежем воздухе. Но после визита в аббатство, где довелось увидеть корону, которую вскоре придётся надеть – а это воспринималось как тяжёлый крест, и никак иначе – юноша всё же смог успокоиться и перестать бояться будущего. Вопреки мнению завистников, что вечно не знают, чему завидуют, ибо их фантазии крайне редко имеют что-то общее с реальностью, никакого сладострастного возбуждения от своей грядущей участи он не испытывал, а вот оказаться к ней неподготовленным – очень боялся. Ведь его не воспитывали с детства, осторожно подготавливая к тому, чтоб стать монархом, а собственных честолюбивых амбиций, ещё неосознанных, но сквозивших в каждом его движении с самого юного возраста, Эстрелладо слегка побаивался, опасаясь, что может однажды принять неверное решение. Поняв сейчас, что он сможет справиться уже не только с собой, но и со своим будущим непростым положением, он ощутил себя, как пловец, который увидел берег и вполне может рассчитать свои силы.
- Поделом Геваре де ла Серна эта участь, - раздался в утренней свежести сочный густой голос будущего короля, и слышащие его отметили про себя, что звучит он гораздо ниже юношеского баритона. – Кто желает пользоваться чужим, не создавая ничего сам – недостоин жить, как всякий паразит, - прозвучало прежде, чем владелец его дал знак двигаться дальше.
О том, что повешенный мог стать неплохим врачом, но был выгнан лекарем из учеников за мелкие кражи, знали почти все жители столицы, но каждый утешал себя ложной мыслью, что у него-то точно никакие оборванцы ничего не украдут, а уж речистый любитель «свободы» – и подавно. О том же, что это мнение ошибочно, узнать доведётся далеко не всем, а уж поверить – и того меньше, поскольку ещё никто не успел толком разориться и оказаться на улице без жилья и еды. Этого решил не допустить потерявший всякое влияние в стране монарх и вернуть авторитет королевства, сменив правящую династию – шаг, на который бы никогда не отважился любой другой нелегитимный правитель, какой бы любовью населения он не пользовался. В этот раз целой стране удалось не только уцелеть от разграбления интервентами, но даже толком не заметить придвинувшейся на волос катастрофы. Хотя её приближение почувствовали почти все, не понимая толком, что делать дальше, люди всех сословий истово молились о спасении, и он было даровано им Тем, Кому были эти молитвы адресованы… Сомневаться в том, что это случилось именно так, не пришло в голову самой глупой голове королевства, и даже его враги, яростно горевавшие о том, что погибели не случилось, знали об этой причине.
В бродячем цирке же не очень сожалели о пропаже дежурного балагура и клоуна без грима. Новый член труппы, утончённый красавец, которого не портили даже шрамы на лице и хромота, быстро завоевал симпатии остальных. Особенно восторгалась заменой ясновидящая цыганка, рассказавшая однажды Эстрелладо, что он вовсе не сын лесника, а посланец неба. Трудно сказать, был ли рад новому положению моложавый сын аббата, по слухам, упёртого атеиста однажды ночью видели стоящим на коленях, простирающим руки к полной луне и завывающим по-волчьи, правда, очевидцы не устают повторять, что среди бессвязного рёва отчётливый расслышали человеческий зов: «Джемма!» Но этим свидетельствам доверять полностью всё же не спешили. Да и в тот день давать представление цирк не стал, не столько по причине траура по товарищу, сколько опасаясь, что в праздник горожане не захотят посещать вульгарный балаган. Да и повод для радости нынче у народа был столь серьёзный, что танцы до упаду прямо на улицах продолжались до темноты, а кое-где и того дольше, при свете факелов и фонарей. Молва о том, что молодой главнокомандующий королевской армией нынче появится на торжественной мессе, достигла всех ушей даже чуть раньше, чем Эстрелладо подъехал к городским воротам.
Кроме того, отстояв праздничную службу в Кафедральном Соборе, юный гранд показался в полном блеске спокойствия и скромности не только съехавшемуся по такому случаю офицерству армии, что фактически взбунтовалась после ареста командира, но и остальным горожанам. Солнце ласково заливало лучами красный с золотом камзол будущего короля, которые, казалось, застревали в густых волнах его светлых волос, лёгкий ветерок чуть трепал кружево белой рубахи, а на чёрной коже остального наряда вовсе резвились весёлые солнечные блики. Ясная тень улыбки прочно поселилась на лице юноши, что приветливым жестом поприветствовал огромную толпу, что была намного плотнее, чем в праздник Воздвижения Креста Господня, когда всем казалось, что без этого единственного человека все поголовно обречены на погибель, ведь если единственный грех погубил целый мир, то смерть невиновного, ещё и спасителя отечества, в застенке означала гибель всей державы. Нынче, чтоб увидеть его живым и здоровым, народ заполонил собой все мыслимые и немыслимые места дислокации, и от людей было черно даже на стенах. И все сияли такими улыбками, будто желали затмить собой ясное солнце. Даже стайка бывших кавалеров инфанты, что никогда не питали доброжелательности к молодому гранду, видя в нём опасного соперника, нынче были искренне рады, что он не погиб – перепугаться за судьбу страны и свою собственную времени им хватило. Духовенство же, которого было нынче в половину меньше, чем в тот день, когда дрожащая от ужаса перед будущим страна наконец поняла, что чудо случилось и грядущий кошмар с резнёй и интервенцией бесследно исчез, важничало так, будто само приложило руку к созданию этого счастья. Солидные епископы шептались между собой столь же вульгарно, как и монахи, без устали обсуждая кулуарную весть – будущий король так молод и талантлив, но при этом ещё и скромен, как бы не оказался он суровее всякого сластолюбивого капризника, ни разу не воевавшего на передовой.
Эстрелладо же шёл себе среди узкого коридора сквозь радостную толпу, чуть щурясь от ярких лучей солнца, и видел вместо них милое девичье лицо, черты которого хоть и терялись в сиянии, но были те же, что каждый раз заливал белый свет, когда он оставался наедине со своей безвестной возлюбленной, которую ещё не встретил на земле. Ещё несколько дней назад этот его марш сквозь восторги народа и знати казался ему дорогой каторжника, но сейчас сердце было спокойно, и тело слушалось без намёка на волнение. «Я хочу, чтоб любимая видела меня, - задумчиво всплыла тихая мысль. – Господи, значит ли это, что она меня видит?» Шум толпы напоминал тихий шорох прибоя, и молодой воин шёл столь же спокойно, как и к алтарю на мессе, гадая, сам ли он идёт или снова его ведёт чья-то незримая рука. И даже когда по протоколу пришлось наконец преклонить колено перед королём, это тихое спокойствие не исчезло, хотя ранее при одной мысли о том, что в этот день наконец придётся это сделать, у молодого человека начинался панический ужас. Слова, которые говорил пожилой монарх, не падали вокруг подобно вороху вражеских стрел, не грохотали, как вестники катастрофы – юноша их едва слышал, пребывая в неком коконе тихого уюта, что обвернул сначала сердце, а после и всё тело. Время шло, всё нужное моменту было сказано – а Эстрелладо почти ничего не заметил. Когда же пришлось встать уже в новом статусе, перед всей страной – это получилось снова легко и спокойно, хотя ранее казалось, что ноги занемеют и откажутся повиноваться. Только возникло ощущение, что плечи обнимает невидимый мягкий плащ, осторожно поддерживая фигуру и чуть прижимая горло – там, где бывает высокая застёжка…
- Служу державе, - голос не дрогнул, и даже губы не занемели, и, пока собравшаяся толпа заглушила всё и вся криками ликования, Эстрелладо добавил едва слышно, лишь для самого себя. – Любимая, я с тобой…
Забитый до отказа протоколами день пролетел, как пара минут. Великий Инквизитор снова напоминал скалистый утёс во время бури, но однажды его полный гордости и радости взгляд поймать удалось – не больше половины секунды, но этого было достаточно для них обоих. Эстрелладо даже улучил момент и шепнул: «Я справлюсь, папа, я чувствую это». Но с наступлением темноты наваждение стало сходить на нет, и к полуночи навалилась столь страшная усталость, что молодой человек порадовался, что работа наконец закончилась. Оставшись один в покоях, оставленных во дворце на этот раз для него, бывший гранд, а ныне наследник престола, отослал ординарца спать и выбрался на балкон, чтоб посмотреть на звёзды.
Наплескавшись головой в клепсидре до характерного шума в ушах, Эстрелладо аккуратно отжал мокрые волосы и уставился на небо, опираясь руками на крепкие перила. Тяжёлый нательный крест, дорогого гравированного серебра с жемчугами, который подарили в аббатстве, где довелось увидеть корону государства, блеснул из расстёгнутого ворота рубашки и напомнил о себе. Эстрелладо с удовлетворением ощутил это и уставился с гордым прищуром на знакомое созвездие – ранее он стремился не смотреть на него вообще.
- Вы послали меня сюда, чтоб я уничтожил эту страну и сделал людей бесчувственными, - тихо, но внятно произнёс он с заметным вызовом. – Вы сочли возможным навязывать своё жутко правильное видение мира тем, кто о нём не знает и знать не хочет. Вы мните себя самыми умными, а на самом деле просто зажравшиеся ничтожества, переставшие быть людьми и открывшие охоту на них, - Эстрелладо выпрямился в полный рост и сложил руки на груди. – Будьте вы прокляты, агрессоры, несущие смерть под флагом заботы о людях. Это моя страна, и пока жив я и моя династия, вам до неё не добраться.
Нательный крест, казалось, загудел, и где-то за горизонтом раздался неслышимый здесь грохот. Эстрелладо сурово тряхнул чёлкой, заметив, как три звезды в знакомом созвездии на краткий миг вспыхнули, как желающие взорваться, но тут же приняли свой первоначальный блеск.
- Я знаю, кто не с вами – тот против вас, - сказал он в ответ, медленно покачав головой. – Но я сделал свой выбор, и других тут быть не может, потому что я человек. И я буду защищать людей от вас столько, на сколько меня хватит. Ваше дело разуметь и покоряться, ибо Бог со мной, а не с вами.
Резко развернувшись, будто от разговора с со стоящим рядом врагом, Эстрелладо вошёл в комнату и ощутил страшный упадок сил. В глазах потемнело, и пришлось остановиться на месте, ожидая, пока слабость хоть чуточку отпустит и можно будет дойти хотя бы до кресла. Входная дверь чуть приоткрылась, пропуская скользнувшую из коридора девичью фигуру. Узнав свою нежную молчунью из соседнего поместья, юноша лишь хлопнул ресницами вместо приветствия, желая подозвать гостью к себе, но губы не слушались, и ничего сказать не получилось. Девушка проворно подбежала к нему, обняла за плечи и осторожно помогла дойти до кровати. На этот раз в её очень живом взгляде читалась не только искренняя нежность, но и настоящая тревога друга, почуявшего неладное. Эстрелладо был рад её заботам и покорно выпил полный кубок вина, снова молча подчиняясь нежным объятиям и ласкам. Раздавивший было полностью приступ бессилия постепенно стал сходить на нет. Удалось спокойно приказать взглядом запереть дверь и раздеть себя. Затем, пристально посмотрев на даму, Эстрелладо попросил о помощи иного рода, неспешно потянув шнурок корсажа на себя… Помощь была оказана, но после долгого пьянящего поцелуя. А под утро нежная подруга незаметно исчезла. Будущий король проснулся, когда взошедшее солнце уже уничтожило розовые оттенки облаков на лазурном небе – проснулся свежим, отдохнувшим и полным сил, необходимых для того, чтоб выжить в его новом положении.
Праздник Архистратига Михаила, столь желанный всегда, ведь можно было всласть молиться о своём суженом, нынче грозил стать для Марианны чем-то вроде долгой пытки – именно сегодня вполне могла уже состояться её помолвка с гостем с Острова… Да, это замечательный человек из хорошей семьи с отличной репутацией, по словам отца, да ещё и безумно красивый и явно опытный – добавляла мать, разумеется… На редкость завидная партия – это шептались между собой подруги сестры. Породистый мужчина – вздыхали украдкой едва ли не все вокруг, а как сногсшибательно выглядит, какие манеры… Не будь Марианна на грани истерики от всего этого, она бы заметила, как растерянно кусает губы младшая сестра. Но девушке было не до того – проплакав и промолившись всю ночь, она едва держалась на ногах от слабости. Тем лучше, мрачно решила она про себя – легче будет грохнуться без чувств, когда объявят невестой, и тогда есть шанс, что это сочтут плохим знаком и хотя бы отложат это ужасное событие. Именно ужасное – что может быть страшнее, чем любить и пойти к венцу с другим? А как объяснить кому бы то ни было, что любишь, но не знаешь – кого? Что видишь его и чувствуешь только в своей часовне во время молитвы? Засмеют же, начнут болтать о заезжих молодцах разные дурацкие прибаутки, и запретят ходить туда. Командир Воинства Небесного не может быть так жесток к даме одного из своих подопечных, всё-таки. Он должен хоть как-то вмешаться и предотвратить эту ужасную заботу окружающих о благе Марианны, которая ведёт её к страшной погибели. Этот красавец – не тот, кого она любит, увы, и это ясно, как Божий день, но ведь только ей одной…
Праздничная служба прошла, как тяжёлый сон, среди всех этих печальных раздумий, и молодая дама не заметила, что мать и сестра отлучались на краткое время – молиться она привыкла не хуже, чем дышать, и оттого почти не отвлекалась от этого занятия. Когда же пришла пора выйти под яркие лучи почти осеннего уже солнца, Марианна почувствовала, что ей легче. Как будто сквозь пелену сияния с неба на неё взглянул любимый – тот, кто однажды приедет за ней, и она сразу узнает его, в то же мгновение. Страх немного отступил, и даже бессонная ночь перестала давить из прошлого на виски. Не дай другому забрать меня! – хотелось крикнуть во весь голос именно сейчас, и от усилия, которое пришлось применить, стискивая губы, они заныли. Знать не торопясь двинулась на торжественный приём.
Рука матери, поспешно ухватившая руку дочки, просто наэлектризовала сильной степенью тревоги и волнения.
- Срочно отойдём, - тихонько раздалось над ухом, и обе женщины двинулись себе чуть в сторону от основного потока людей, пока не оказались в крохотном гроте палисадника у входа.
- Матушка, что с Вами? – вопреки этикету выдохнула Марианна, едва взглянув на поражённое скорбью лицо королевы. – Что могло случиться?
Ещё молодая и красивая женщина едва не рыдала, горестно поджав губы.
- Доченька, милая, я так хотела счастья тебе, но произошло непоправимое, - старательно выговаривая слова, она вздрагивала, как от беззвучных рыданий. – Мы не сможем тебя сегодня объявить невестой. Придётся это сделать с Луизой, она непраздна. Пойми, это ужасно, но другого выхода нет.
Марианна ощутила резкую слабость в ногах и рухнула на скамейку, не в силах сдержать улыбку…
- Матушка, я стала тёткой? – голос её чуть подрагивал от волны радости, сравнимой, пожалуй, с океанской… - Но это же прекрасно! Кто отец, известно?
Горделиво подбоченясь, женщина несколько мгновений с сильным изумлением и гордостью разглядывала ту, кого мнила ещё не настолько взрослой…
- А ты у нас с отцом удалась прекрасно, - чуть растягивая слова от затаённого удовольствия, проговорила она наконец. – Ах, как вспомню, как тебя мастерили, так до сих пор дрожу. Не пойми чего больше – красоты или ума, да. Что ж, ты меня обрадовала, очень. Отец ребёнка, спрашиваешь? Да тот, кого я тебе в женихи подобрала, вот в чём дело – успели они с Луизой однажды в роще, шельмецы, да так, что никто и не знал. Не ожидала я от этого зятя такого нахальства, но оба бормочут про любовь что-то высокопарное, по словам отца.
Марианна весело засмеялась почти в голос, не в силах уже сказать что-то от бурной радости. Помолчав, к ней присоединилась и мать, усевшись рядом и приобняв дочку за плечи.
- Ты правда не сердишься, что так всё получается? – произнесла она наконец. – Марианна, но я же ничего не знала, поверь мне.
- Ах, матушка, мой рыцарь ещё не приехал за мной, поверьте и мне…
- Что? Откуда это тебе ведомо, а?
- Ах, матушка, я узнаю его сразу, как он появится. Помните, Вы столько раз говорили мне, что сразу поняли, что выйдете за отца, как увидели его, а?
- И в самом деле… Ах, как же нам с отцом повезло с тобой! Как он был тогда великолепен!