"Благородство и подлость, отвага и страх -
Все с рожденья заложено в наших телах.
Мы до смерти не станем ни лучше, ни хуже -
Мы такие, какими нас создал Аллах!"
(Омар Хайям. Пер. Г.Плисецкого)
…Я, лежа под машиной, затягивал крепления карданов, когда к моему УРАЛУ на полной скорости подлетел ЗИЛ-157 и резко затормозил. В лицо полетела снежная крошка. Хлопнула дверь кабины и возле моих глаз показались разбитые валенки, бог знает, какого огромного размера. Чей-то веселый голос прокричал:
- А кто это здесь мой уралец курочит?! Что понадобилось?
Я выдвинулся из-под машины и увидел рыжее до невозможности, скуластое лицо какого-то верзилы:
- А чего же ты бросил уралец, ежели он твой?!
- Так вот – новье дали! – Рыжий махнул на уткнувшийся почти в бампер УРАЛА ЗИЛок. А этот – он уважительно хлопнул по крылу УРАЛА – свое отходил…
Я вылез из-под машины:
- Новье – это хорошо. Ну, а поскольку мне нового не причитается,- пояснил Рыжему я, - мне и такой сойдет.
И добавил:
- Ну, раз мне так повезло, что я со старым хозяином этого УРАЛА встретился, то скажи лучше, как у него двигун? В порядке? А то аккумуляторы на подзарядке и не знаю, не зря ли вожусь?!
Рыжий встрепенулся:
- Двигун – динамит! У него только все передние рессоры побиты. Да так… по мелочам кое-что… А так машина – зверь! Заводи! Газу до отказу и все скоростя сразу!
- Вот и видно, что ты так «все скоростя сразу» врубал, что рессоры побил. Так гонять будешь, так и радиатор столбом «смажешь», - попенял ему я, намекая на его резвое появление.
Парень посерьёзнел:
- Э-э-э-э, паря! Видно сразу, что ты наших дорог ещё не знаешь! А потому - молчи и слушай, что тебе старшие говорят! – он нарочито напыжился, изображая старшего, хоть был явно моложе меня.- Ты еще по нашим дорогам не газовал. Вот поездишь – узнаешь… Рессоры - что! – Он посерьёзнел - Каждый зимник пять - десять жизней уносит! Это – Север…
Он сменил тему:
- Слыхал, ты из Питера?...
Я набычился:
- Если ты сейчас опять споешь мне «Как я рада, как я рада, что все б... из Ленинграда», ей-богу, не посмотрю, что ты верзила двухметровый, вон монтировкой отхожу!
Рыжий засмеялся:
- Вот это по-нашему! Тады – будем знакомы! Я – Рыжий. Или Макака! Как нравится, так и называй! – привычно сфиглярничал он.
- Мне больше нравится по имени, - с укоризной за его скоморошничество заметил я.
Парень пристально глянул на меня из-под рыжих густых бровей своими рыжими глазами, опушенными рыжими большими ресницами и, сняв меховую рукавицу, неожиданно протянул мне свою большую как лопата ладонь:
- …Что ж… я – Володька, - и, помедлив, уточнил, - Владимир Позырев!..
…Так я и познакомился с «Макакой». С самым удивительным, самым неординарным, самым колоритным водителем нашей автобазы.
Вообще-то, он возводил на себя напраслину, на макаку он вовсе не походил. Был он рыжим от корней волос, до цвета глаз. Крупный парень, ростом под два метра и от этого казавшийся худощавым, так как фигуру имел стройную, спортивную. Разве только вот лицо… У него были выдающиеся скулы, обтянутые веснушчатой кожей, без излишнего жира и без видимой мускулатуры. От этого его голова смахивала на голый череп. Каким его обычно рисуют на столбах: «Не влезай – убьет!».
Если приглядеться, то он был даже симпатичный парень. Но, очевидно, за свою масть ему немало пришлось выслушать насмешек. А он был горд и самолюбив. И именно от этого свое страдающее самолюбие прятал далеко от глаз людских, на-гора выдавая этакого «рубаху-парня», которому и сам черт не страшен. Потому, при любом случае, он сам называл себя «Макака», применяя старый жизненный прием «потяни на себя, чтоб смягчить удар»…
…Потом была наша с ним дружба длинной в 25 лет, которые я проработал на Крайнем Севере. И за все эти годы, я ни разу даже в шутку не назвал Володю Макакой. Рыжим звал, было дело. Особенно, когда на него злился. А Макакой – никогда. Мало того, через пару лет, узнав его поближе, после некоторых событий, в которых Володька, никак макакой не выглядел, я стал его принципиально называть Владимиром Викторовичем. Или короче – Викторовичем, так как он меня почти сразу стал называть Игоревичем. Об этих памятных событиях я и пишу ниже…
…Володя Позырев, со времени нашего знакомства, стал часто заскакивать ко мне в гараж, пока я возился с ремонтом своего УРАЛьца. Как-то я посетовал, что передних рессор на центральном складе нет, Начальник автобазы, Иван Павлович Горбач, сказал, что это – дефицит из дефицитов и предложил ждать их привоза. Обидно было стоять полностью исправной автомашине из-за рессор! Володька, выслушав меня, сказал:
- Тю! Это не беда! Вон от бугульминских вагончиков рессоры подходят один в один! Ночью бери домкрат и свинти хоть четыре!
Я недоуменно спросил:
- А чего это ночью?
Володька ухмыльнулся:
Так они стоят на вагончике, так?
- Ну…
- А в этих вагончиках-то люди живут! И на фига им лишние заботы?! Так стоит себе вагончик на рессорах и осях с колесами и стоит. А снимешь рессоры, так вагончик на что-то ставить надо? И каждую весну ровнять!..
Не-е-е-е… Ночью надо! Снял и рви когти, а то могут тебя и «отрихтовать»…
…Приход весны затягивался, но я не переживал, потому что моя возня с УРАЛьцем закончилась успешно. Я заменил ему рессоры, зарядил аккумулятор, завел, обкатал и вскоре получил свою первую путевку. Правда, «по месту», т.к старье редко выпускали на зимник в дальние рейсы…
…Мы стали чаще встречаться с Володей. Мой герой был из той когорты людей, которых любят в грубоватых шофёрских компаниях, где человека ценят за деловые качества, а не за ловкий политес. Потому что в этих коллективах ценнейшее качество человека – надёжность. А в суровых, подчас, жестоких условиях Крайнего Севера это качество в человеке просто на вес золота…
…Позырева в автобазе любили. Завидев его долговязую фигуру, с удовольствием окликали и здоровались, причём, заранее улыбаясь, как бы постоянно ожидая от него хохмочек. И он, видя это, не заставлял никого долго ждать, постоянно придумывая на ходу свои шутки и розыгрыши, смеша зрителя…
…Тут я позволю себе сделать небольшое отступление от основной канвы своего повествования, за что меня постоянно ругает дотошный критик, и расскажу немного о великой когорте водителей, к которым себя с гордостью причислял всю жизнь.
В старой и доброй песне поётся: «на вид мы не так привлекательны; простой грубоватый народ, но кто приглядится внимательно – шофёрскую душу поймёт».
Конечно, моё резюме о представителях этой замечательной и очень мужской профессии, не может претендовать на исключительность. Сейчас, когда в каждом городе дворы заполонены машинами самых разных марок, видов и состояний, когда города задыхаются от автомобильного коллапса, а водителем считает себя даже обладатель авто, вчера купивший права, говоря об общих чертах представителей рабочей профессии водителя, я буду иметь в виду не этих горе-гонщиков, а водителей – профессионалов.
Во-первых, это, как правило – настоящие мужчины. Тот, кто не соответствует этому критерию, в водителях, как правило, не задерживается и водительской массой не признаётся за своего. Это основное качество возводится в степень на Крайнем Севере, где дороги под силу только мужественному, сильному духом, находчивому человеку.
Это люди улыбчивые готовые всегда и принять, и родить шутку. Нигде так умело не разыгрывают сотоварищей, как в водительской среде! Шутка «отправить за ведром компрессии» принадлежит именно шоферам. Причём, каждый раз в любом водительском коллективе всегда находится салага, исправно попадающийся на эту древнюю шутку. Видимо, тем, кто ежечасно и ежедневно рискуют жизнью, очень нужна вот такая эмоциональная разгрузка.
Вторая основная черты Водителя это – находчивость. Неоднократно их спасавшая. Каждый опытный водила может рассказать немало случаев из своей богатой практике, когда только находчивость его выручала из, казалось бы, безвыходного положения. И эти рассказы о примерах удивительной водительской сообразительности и предприимчивости трудно даже оценить по степени их реальности, так как водители могут поспорить с известными рассказчиками - охотниками и рыболовами.
Это люди, которые свято блюдут свои неписаные законы и правила. И чем тяжелее и суровей условия, тем более строго блюдут.
Каждый начинающий свою работу водителем на Крайнем Севере, быстро осваивает этот свод законов северных водителей.
На зимнике – этой «Дороге жизни», создание которой я подробно описал в новелле «Порученец», усилиями ГАИ и дорожных служб, устанавливаются временные дорожные знаки. Но и без них водители соблюдают, например, правило пропуска в узких местах грузовика, который идёт в глубинку. Т.к. туда обычно идут автомашины с грузом и им тяжелее и останавливаться, чтобы пропустить встречный, и трогаться после этой остановки.
Свят для северных водителей и другой закон – закон взаимовыручки и заботливости о коллеге. За два десятилетия я не помню случая, чтобы северный водитель не остановил голосующему человеку. Каждый водитель, если видел на трассе стоящую неподвижно автомашину, обязан был остановиться и разобраться в причинах её остановки. Если это – малая поломка – предложить помощь. Если это крупная поломка – предложить отбуксировать к ближайшему населённому пункту. И плевать на то, что эта непредусмотренная задержка ударит по карману! Водительский закон взаимовыручки – свят!
Особенно внимательны проезжающие, если видят на зимнике автомашину, мотор которой не работает, а водитель лежит в кабине. Многих водителей спасла эта товарищеская настороженность от замерзания во сне. Скажем, остановился водитель вздремнуть, когда почувствовал сонливость, да разоспался. А мотор внезапно заглох… А ничто так быстро не охлаждается и леденеет, как кабина автомашины…
Или, бывает, ветер переменился, и выхлопной газ стало задувать в кабину. А это – сон без пробуждения. Потому-то опытные северные водители, прежде чем улечься в своём «люксе на одно койка-место», оценят и направление ветра и место остановки, прежде чем отдаться Морфею. Но, всё равно, каждый зимник уносит несколько жизней водителей, уснувших в кабине. Потому-то и выработали северные водители закон обязательного контроля за стоящей на трассе автомашиной.
Конечно, не всегда водитель останавливается возле спящего в кабинке коллеги и тормошит его. Водительский мозг – это хорошо отлаженный компьютер. Он учитывает и анализирует множество факторов. Как во время движения, касающихся выбора скорости и прочих вопросов управления авто, так и сопричастных движению факторов. Однажды я ехал с пассажиром – северные водители любят пассажиров, особенно разговорчивых – и мой спутник, по профессии прораб, мне сказал:
- Вот я не пойму, честно говоря, за что вам, водителям, такие большие рубли платят. Я вот еду в Ухту за своими «Жигулями». Обучился водительскому ремеслу. И считаю, что вождение авто это не работа, а наслаждение! Отдых! Едет иной, коленку попутчицы жмёт, а ему за это ещё и деньги платят?!
В ответ я попытался этому начинающему автолюбителю вслух рассказать, о чём я думаю, когда рулю. Конечно, я смог рассказать далеко не обо всех своих рассуждениях и вычислениях, связанных с дорогой и вождением. Хотя бы потому, что успеть за мыслью речью никому, вероятно, ещё не удавалось. Но и этого оказалось достаточно, чтобы поразить моего собеседника. Минут пять длился мой монолог, прежде чем я выдохся. Мой спутник в течение моего рассказа всё более поражался и когда я оборвал свою скороговорку, он секунды молчал, обалдело глядя на меня, а потом расхохотался:
- Ну, ты, Матвей, даёшь! Неужто, каждый водила, вот так всё высчитывает?!
- Каждый! Только не всякий отдаёт себе отчёт в этом. Это происходит машинально. Механически…
,
- Ничего себе «механика»! – восторженно покрутил головой мой собеседник.
Потом длительно помолчал и заявил задумчиво:
- Даже не представлял, что профессия водителя столь сложна!.. Я теперь и не знаю, как мне с моими школярскими знаниями и умениями гнать мои «Жигули» из Ухты на Вуктыл домой?!..
…Законы Севера содержат гораздо больше неписаных никем, но соблюдаемых всеми, пунктов. Многие из них касаются взаимоотношений между людьми…
Помнится, был у нас в автобазе водитель по кличке Жора-молдаван. Работал этот парень на автокране. Работал он «по месту», то есть, никогда не ездил по зимнику. А ещё один неписаный северный закон отдавал предпочтение и уважение тем водителям, которые работали на дальнобое. Вообще, дальнобойщики – элитная каста водителей, хоть на Севере, хоть на Юге. Поэтому водители, прилетающие с зимника, всегда несколько свысока смотрели на тех, кто «ползал возле дома». Жора был из таких. Водителей «местного значения».
Этот водитель, уж и не знаю как, видать, выклянчил у начальства талон на покупку личного автомобиля. Потому что в то славное время личные автомобиле приобретались не толстосумами, а теми, кто заслужил своим трудом право быть поощренным покупкой автомобиля. Принцип, сколь справедливый, столь и, вероятно, недоступный пониманию сегодняшней молодежи, выросшей при капитализме.
Ну, купил и купил. Шофера покосились на Жору, посудачили по поводу его пронырливости и замолкли, хоть и негатив против этого ловкача в шофёрских душах отложился. И вдруг наш таёжный городок стал шушукаться о том, что этот Жора на своих «Жигулях» возит пассажиров по зимнику в Ухту.
Дело в том, что в то время, о котором я пишу, в наш таёжный городок «только самолётом можно долететь», как пелось в известном шлягере. И летали к нам только труженики АН-2 «кукурузники», которых так прозвали то ли за то, что они, в основном, применялись для сельхозработ, то ли оттого, что летали низко прямо над кукурузными полями.
Вместимость этих работяг была невеликой, зато летать они могли в глубинку и садиться и на гравийное покрытие, и на полянку, и на утрамбованное снежное поле.
Достоинством этих бипланчиков было то, что все пассажиры ощущали себя участниками действий экипажа, так как дверь в кабинку пилоты никогда не закрывали и всем было видно и оборудование кабины, и действия экипажа.
Правда, если пилоты не брали «зайца» - какого-нибудь своего сослуживца на борт, как 13-го пассажира. Поскольку в салоне пассажирских мест было всего 12-ть, то «свояка» экипаж садил между собой в проходе в кабину на подложенные какие-то железки, и он так и летел целый час, как петушок на насесте, на этих перекладинках. Зловещее 13-ое число экипаж нимало не смущало, так как они, присчитывая и себя к числу пассажиров, получали «безопасное» число в 15-ть душ.
Главным недостатком этих АН-2 было то, что они не имели никакого оборудования для полёта «вслепую». Они летели по привязке к земному ландшафту. Поэтому и летали только в случае хорошей видимости. А когда видимости не было, часы, а то и дни, объявлялись нелётными.
Бывало, неделями не могли люди долететь по назначению. А кому невтерпёж, тот просился в попутчики к дальнобойщикам или на грузовые МИ-6 – военные вертолёты большой грузоподъемности, таскавшие нужные большие или спешные грузы. Как правило, эти «здоровяки» таскали на подвесе на наше месторождение ещё и жилые вагончики.
Вот Жора-молдаван и приловчился «бомбить». За приличную сумму он доставлял по зимнику пассажиров на Большую Землю к поездам, большим самолётам. К цивилизации, одним словом.
На Крайнем Севере с попутчиков брать мзду не полагалось. А, поскольку Жора-молдаванин это делал, то неприязнь к нему усилилась.
Никто Жоре не высказывал своего осуждения, никто не читал морали. Просто однажды его автокран перестал заводиться. Ни с того, ни с сего. Причём, не только зимой в мороз, но и летом. В жару.
И что только молдаван не делал! Он прочищал всю систему питания, перебирал форсунки, мотор заводился, прекрасно отрабатывал день-два. А потом опять его тягали на буксире, пытаясь завести дизель сходу.
Так продолжалось до самого отъезда Жоры назад в Молдавию. Про отъезд Жора то ли сам догадался, то ли кто подсказал ему из жалости…
Так карал Крайний Север отступников от своих законов!
…Эти законы за 2,5 десятилетия работы на Севере так въелись в мозг, что я, вернувшись в Питер, зимой выезжая за город и двигаясь на дачу, не мог проехать мимо одиноко стоящих на обочине машин. За что попадал, порой, в неприятные ситуации, когда оказывалось, что пассажиры этих автомашин останавливались для… занятий любовью. А тут я со своими северными: "Помощь нужна?"
Впрочем, не такие случаи меня отучили от северных наук, а, скорее, изменившийся мир вокруг, когда на смену коллективизму и романтике, пришёл сухой эгоизм, и расчётливая меркантильность…
…Но вернёмся к моему герою - Рыжему. Говорят, каждый из нас, создан из двух противоположностей: Добра и Зла, которые находятся в постоянной борьбе. Но ни в одном из известных мне людей эти антагонистические заряды так не «искрили», как в Позыреве. Чем больше я узнавал Володю, тем больше он меня поражал одарённостью своей неординарной натуры. За его гротесковой маской разбитного простофили я всё чаще видел умного и наблюдательного человека с развитым мышлением и гаммой добрых чувств.
«Неисповедимы пути Господни», - говорят воцерковлённые люди. Поневоле согласишься с этой истиной, когда сталкиваешься с тем удивительным, непостижимым для простого смертного, разбросом талантов и одарённостей, которые щедро сеет в людских массах Создатель. Иногда он совершенно обделяет этими одарённостями потомка гениального человека и все говорят: «На детях великих природа отдыхает». А иногда Всевышний щедрою мерой отсыпает таланты тому, кого называют потом «самородком», ибо он, родившись в простой, далёкой от интеллекта семье, казалось бы, по рождению обреченный на примитивное прозябание, вдруг проявляет небывалые таланты…
Володя был из простой крестьянской семьи глухого белорусского села. К тому же, у него, видать, было не самое счастливое детство. Он рос не только безотцовщиной, но и матери в его детстве не было.
Он не любил никогда вспоминать о своём детстве. Только однажды мне проговорился, что у него была «одна бабка, а ни отца, ни мать он даже не помнит». При воспоминании о бабке, его голос всегда теплел…
Я подозревал, что, возможно, Володя был из числа тех несчастных детей, которые народились у обездоленных русских баб от немецких оккупантов. И в силу этого он испытал с малолетства полной и горчайшей мерой страшное горе отверженности. Так или иначе, но его детское сердце согревала только верная и неистощимая любовь стареющей бабушки, которая, как это водится у славянских женщин, тем сильнее его любила, чем несчастнее он был. Это доброе белорусское сердце сумело своей любовью спасти пацана от ожесточения.
…Но не смогло от ударов судьбы…
Володя вдоволь с юности наглотался тюремной «баланды». Он никогда не вдавался в подробности этого своего «хождения по мукам», только однажды, когда мы были уже достаточно дружны, проговорился, что «сел» он «за того парня», что он работал водителем у какой-то «шишки», когда последнего застукали на браконьерстве. Предстоял суд. И «шишка» уговорил своего молодого шофера взять вину на себя. Дескать, он молодой, ему меньше дадут, а он, «шишка», Володю «озолотит», а «потом и вытащит».
Как я понял, «шишка» забыл о существовании Позырева, как только тот отбыл в места не столь отдалённые…
…Дальше образованием молодого парня занялся блатной мир. Эта страшная среда, в которой только юный, да обделённый добрым воспитанием человек может увидеть романтизм. Мир, в котором полно ужасающей грязи, жестокости, несправедливости и дикого права сильного, оставил в характере Владимира свои глубокие борозды. И, как мне кажется, в его сердце до последних его дней боролись те бесчеловечные жестокости, которые он почерпнул из тюремной науки и ростки доброго и светлого, которые как сумела, так и смогла, вложить в него его единственная близкая душа – его белорусская бабушка.
Вполне возможно, что Володя приукрашивал своё прошлое. Этим браконьером мог быть и он сам. Он и на нашей Всесоюзной ударной любил побраконьерить. Впрочем, на это у нас все смотрели сквозь пальцы. Может быть потому, что дичи было в тайге и реках полно, а браконьеров считанные единицы, да и каждый видел и понимал, что страшный урон флоре и фауне Крайнего Севера наносит далеко не браконьер, а хищническое бездумное и безжалостное хозяйствование, наступление цивилизации на природу. Например, всех моих соратников поразило «ЧП», когда из-за прорыва конденсатопровода была начисто уничтожена близлежащая таёжная речка Маткин-Ю, которая умерла для любой живности на сто ближайших лет…
…Находящийся на острие риска в этой запретной охоте браконьер быстро находил помощников. В первую очередь с ним спевались вертолётчики, которые забрасывали его со множеством бочек и несколькими пудами соли в девственную тайгу к заповедной речке Щугор, где во время нереста сёмга шла так плотно, как потом лежала засоленная в бочке. Её и ловить-то не приходилось – можно хватать голыми руками и выбрасывать на берег. Володя забивал ею привезённые бочки, набирал вёдра сёмгушной икры и далее коротал время в палатке, дожидаясь прилёта вертолётчиков.
Мобильников тогда не было, да они бы и вряд ли обеспечивали связь среди немеряных вёрст безбрежной тайги, а вертолётчики зачастую запаздывали по каким-то своим важным причинам. Однажды Володе пришлось сидеть в тайге без хлеба и еды восемь суток. Его спасала только сёмга в бочках. Когда его, наконец-то привезли, то он сёмгу видеть не мог – тошнило…
Но обычно летуны прилетали в срок, ибо деликатесу хотелось не только им, но и их начальству, которое прикрывало их сходы с маршрута. Они споро погружали бочки в винтокрылую машину и улетали домой. А на домашнем аэродроме и Володю, и бочки уже подстерегали менты. Они окружали вертолёт, арестовывали людей и груз, пока… их часть добычи не была погружена в ментовские УАЗики. Так что из 10-15-ти бочек сёмги, непосредственному добытчику доставался едва ли один бочёнок. Да и из того надо было наделить сменщика, который за него работал и начальника автобазы, чтоб не ворчал…
…Несмотря на эти «пятна на солнце», в годы Советской власти было простому человеку жить и легче, и проще. И я являюсь жарким сторонником этой власти, считая, что ничего более справедливого человеческая общность Земли ещё не придумала. Но, без сомнения, и в этом, действительно народном строе, было немало минусов. Хоть партия КПСС была самой народной партией, единственной, которая заботилась о жизни труженика, но при этом она вся была изъедена лицемерием, ханжеством и цинизмом, как стальной корпус старого корабля ржавчиной. Самые большие партийные чиновники с удовольствием рассказывали анекдоты про КПСС, Ленина-Сталина-Брежнева, правда, как правило, предваряя своё повествование «отмазкой»: «одна сволочь сказала…»
Вот и в случае браконьерства все про всех всё знали, но «делали вид» непричастности. И над всеми витал девиз «Только не попадайся!».
А запретным мясом лося, сёмгой или мочёными хариусами был не прочь полакомиться любой: от секретаря парткома до простого водилы, которых щедро угощали такие как Володя «добытчики», берущие основной риск, да и труд на себя. Потому что они шли на это не ради добычи, а ради «спортивного интереса», ради которого современная молодежь, рискуя жизнью, прыгает с крыш высоток или телебашен…
…Талантов, Господь отвалил Володе полной мерой.
У него была феноменальная память – я был свидетелем тому, как он, завалившись на кровать в гостиничном номере соседнего города Ухта, где мы коротали нелётные дни командировки, играл «вслепую», то есть, не глядя на шахматную доску, одновременный сеанс с двумя партнёрами!
У него был абсолютный музыкальный слух. Помню, когда у нас на нашей Всесоюзной ударной стройке была эпидемия КВНов, Володя был, что называется примой нашей команды «Весёлый Коленвал». Поскольку в команду набирались все желающие - основным параметром отбора была преданность профессии - то в команду попали и абсолютно бесслухие легионеры. Конечно, я, как капитан и режиссёр, пытался заретушировать этот недостаток таких ребят, вручая им роли, в которой не требовалось петь. Но «выходная» песня и песня «на коду» исполнялись всеми членами команды, да и сценарий был построен таким образом, чтобы в качестве солиста выступил каждый член команды, создавая иллюзию братства, равенства и повальной талантливости. Поэтому я третировал бесслухих до собственной хрипоты, пытаясь восполнить пробелы в их детсадовском воспитании.
Володя в такие моменты репетиции выходил из себя. Он схватывал всё на лету и бесконечные повторения его бесили. Он, выходя из роли мизансцены, подскакивал к виновнику бесконечного повтора и, поднеся к его носу свой огромный кулачище, нарочито «ужасным» голосом стращал:
- Вот ты… (далее следовал непарламентский лексикон), если сейчас не споёшь, как Игоревич требует, то я тебя отбуцкаю!
И то ли его «воспитательная речь», то ли адовы усилия на репетициях делали своё дело, но мужики, выпучив глаза, орали наши речёвки по-пионерски задорно и, к моему великому удовлетворению, в такт и в тональность.
Кстати, о «буцканье». Для человека, воспитанного в нормальной интеллигентной семье, драка – стрессовая ситуация. Для Володи, которого воспитала улица и повысила «квалификацию» лагерная зона, драка была обычным делом. В том мире, где проходило его ущербное детство и далеко не безоблачная юность, драка была, возможно, способом жизни и выживания. Такие «дети улицы» дерутся спокойно, расчётливо и, как бы, равнодушно, не истерически. Как ведут поединок профессиональные боксёры…
…Мы с женой были активными участниками всевозможных «междусобойчиков», на которые так щедро северное содружество. Это содружество, сплочённое общей идеей строительства газопровода «Сияние Севера», сцементированное общим романтизмом и, в не меньшей степени, противопоставившее свой коллективизм эгоизму и жестокости страны «белого безмолвия», содружество первооткрывателей и первопроходцев, в тот момент ещё переживало самый чистый свой период - период становления. Прекрасное время без чинопочитания, тщеславия и заносчивости, без подчёркнутого деления на «гильдии» и «классы», без того наносного мусора, который приносит с собой развитие и цивилизация в человеческое сообщество городов и весей на Большой земле.
«Междусобойчики» на Севере любили и охотно их посещали и устраивали. Я к этому времени уже пользовался «широкой известностью в узком кругу», как местный бард - мои песни разошлись по магнитофонным плёнкам – и нас с женой охотно приглашали в гости.
Да и наш дом был весьма гостеприимным, так как мы с Галиной, взяв за правило ещё при создании нашей семьи слова Булата Окуджавы, «Не закрывайте вашу дверь, пусть будет дверь открыта! Закрытой двери – грош цена, замку цена – копейка!», старались придерживаться этого славного правила.
Потому наш дом называли многие «Салоном Тукалевских» и с удовольствием у нас бывали в гостях.
Уж и не помню где и как мы познакомились с Игорем Кургузовым – крайне сдержанным и удивительно немногословным человеком, с сухощавой спортивной фигурой и буквально стальной хваткой руки. Бывший военный лётчик, он волею судеб, комиссовавшись из армии, попал на работу в органы госбезопасности и был «смотрящим» на нашей Всесоюзной ударной стройке. Он тоже был частым и желанным гостем в нашем доме.
…Помню, сидит Володя у нас на кухне и, покуривая, играет свой бесконечный блицтурнир с Игорем. Вдруг, глянув на часы, чертыхается, срывается с места, бежит в прихожую и поспешно натягивая полушубок и нахлобучивая собачий треух, сыплет Игорю скороговоркой:
Игар! Вы трошкы посядите! Я зусим забышися, шо у мяне у девять призначенная драчка у кафе «Кедр»!- Когда он волновался или торопился, то переходил на белорусский говорок.- Не уходите! Я хутка! Хвилин пятнадцять-двадцять! Дайграем!..
Через обещанный промежуток времени Володя прибегал и, как ни в чём не бывало, усаживался доигрывать партию, начисто забыв про состоявшуюся «драчку»…
…Больше всего засияли таланты володины в КВНе. В команде КВН Володя нёс обязанности старосты, а, точнее говоря, функции стража дисциплины. На период репетиций в команде объявлялся «сухой закон» и горе тому, кто его нарушал. Однажды даже один волонтёр был исключен из команды за то, что пришёл на репетицию с похмелья. Не спасли ни его извинения, ни то, что предыдущего дня у него, как выяснилось, был день рождения.
Правда, после первого же нашего чемпионства, всем так пришелся по душе дурманящий вкус популярности, что полицейские функции Позырева почти не требовались – все участники стали очень дорожить своим членством в команде…
…Володя был от природы артистичен. Он всегда расширял рамки своей роли и режиссёрских задумок, походил к роли творчески, вставляя очень уместную импровизацию, раскрашивая свою роль и обогащая её использованием своей выдающейся фактуры.
Помнятся его курьёзы, произошедшие на одном из выступлений «Весёлого Коленвала»…
…Домашнее задание было «КВН вчера, сегодня, завтра».
Мы придумали сценки на это домашнее задание. В сценке «КВН вчера» мы решили показать, вообще-то, примитивный сюжетик. Как первобытные люди, одетые в шкуры убитых зверей, играют в этот самый КВН. Судит их вождь племени. И судит сурово; «награждает» проигравших ударом своей палицы по голове. В конце сценки, когда вождь поворачивается спиной к своим подопечным, бывшие противники, сговорившись, бьют его в спину копьями.
Самая большая трудность была с реквизитом – нарядить всех членов племени в шкуры. Посёлок существовал всего два года. Мы, живущие в полевых условиях, естественно, не имели никаких шкур. Поэтому приходилось включать шофёрскую смекалку. С рядовыми членами «племени» было попроще. Ребята одели на себя вывернутые наизнанку свои рабочие полушубки, раскрасив этот «первобытный» наряд опушками на лодыжках, сотворёнными из разрезанных старых меховых рукавиц. Босые, с тщательно всклоченной причёской и понатыканными в волос перьями, с разрисованными разноцветными красками лицами, они и впрямь походили на членов какого-то странного небывалого племени.
Вождя, естественно, играл наш «прим-балерун» – Володя Позырев.
Для наряда вождя он у кого-то достал белую шкуру козы, которую этот кто-то приволок из отпуска, чтобы постелить у своей кровати в расчёте на холодные зимние дни. Володя одел себе через плечо эту шкуру и стал похож одновременно и на римского сенатора, и на дикаря. Труднее было с набедренной повязкой. Шкуру для этой цели Володя выпросил, едва не на коленях, у механика соседней автобазы Юрия Радченко. Тот со скрипением сердца дал шкуру своей погибшей любимой собаки – Туза – крупной северной лайки. Дать-то дал, но дырявить шкуру строго настрого запретил. Мы пытались как-то связать концы шкуры, чтобы Володя мог одеть её наподобие набедренной повязки, но все наши завязки соскальзывали с ворсы шкуры. Да и бёдра нашей «примы» были настолько большими, что и этой крупной шкуры было мало, чтобы их охватить. Помучившись, Володя решил, что будет концы шкуры держать рукой. Это создавало немалую сложность, т.к. второй рукой Володя должен был держать палицу вождя.
Сколь ни репетируй, а, как известно, его Величество Случай внесёт-таки, свои коррективы в премьеру. Так вышло и на этот раз. Палицу Володе сделала маляр - художник автобазы из папье-маше. Но впопыхах за кулисами Володя, одеваясь, споткнулся и сел прямо на свою бумажную палицу, спрессовав её своим центнером так, что она превратилась в лепешку и для сцены вовсе не годилась. Тогда двое подсобников-водителей, которые специально всегда дежурили на автомашинах во время выступления команды, были отряжены за натуральной палицей в тайгу. Они справились за отведённые им 15 минут, но палицу, по своему разумению, притащили такую, что только Володя и мог поднять эту палицу одной рукой. Да и то с немалым напряжением.
Вторая накладка выяснилась в последние минуты. Оказалось, что Володя, к тому же, забыл надеть плавки, вместо своих любимых «семейных» трусов, материи которых хватило иной женщине на юбку. Володе трудно было найти и обувь, и одежду своего размера, поэтому он одевался не в то, что нравилось, а что удалось ему купить. Проблема усугублялась ещё и тем, что это были не просто трусы, а… произведение искусства. Видимо мастерица, который их шила, была неравнодушен к мужчинам вовкиной комплекции и вложила в своё творчество всю душу. Сказать, что материя трусов была яркой – мало! Это была картина умопомрачительной пестроты! Которую саму по себе разглядывать было бы для зрителя и познавательным, и увлекательным, и юморным занятием. А эта красота, вкупе со сконфуженным лицом Рыжего, уложила бы от хохота на пол половину зала.
Когда я это осознал, я был на гране истерики. Володя успокаивающе басил надо мной:
- Игоревич! Да не переживай! Я голым выйду!
Против этого я запротестовал категорически, понимая, что, если что случится, за этот «стриптиз» поплатится и начальник нашей автобазы, и секретарь парторганизации.
Тогда Володя закатал свои огромные трусы, превратив их в самодельные плавки, как это делают сельские парни на речке и победно глянул на меня:
- Во, глянь! Ничего не видно!
И я скрепя сердце дал добро, деваться всё равно было некуда.
…Сценка проходила хорошо. Самодеятельные мои артисты так заучили свои роли, что сбоев почти не было. И тут Володя, когда «награждал» проигравшего воина, то ли не удержал тяжеленную свою палицу, то ли его отвлекли усилия по удержанию набедренной повязки, но он так двинул по голове Александра Репина, что тот невольно охнув, остановился, взялся за голову и воскликнул растерянно:
- Не хрена себе!
Правда, его отсебятина зрителями была принята «на ура» и с гомерическим хохотом и шутливыми выкриками. Но, Саша, придя в себя от этого неожиданного нокдауна, опять опустился в лоно сценария и, коря себя за невыдержанность, стал строго придерживаться своей роли.
И всё прошло бы хорошо, да Володя одной рукой тягая неподъемную палицу, другой придерживая выскальзывающую из пальцев шкуру своей набедренной повязки, вдруг почувствовал, что его скрученные в жгут трусы стали, видимо, из-за его движения по сцене раскручиваться, предательски выползая из-под шкуры на всеобщее обозрение. Мгновенно сориентировавшись и сообразив, что ещё один его проход по сцене закончится фиаско и все зрители увидят его трусы во всей их яркой красе, Володя, отворачивая от зрителя лицо, зашипел мне за кулисы трагическим шёпотом, умоляя вымарать из сценария лишний проход по сцене:
- Игоревич! Хай они меня бьють! Хай бью-ю-ю-ю-ють!!!
Я понял его просьбу и стал громким шёпотом кричать нашим водителям Сашке Репину и Валере Карабаеву, играющих роль копьеносцев и убийц вождя, стоящих на противоположной от меня стороне закулисья :
- Ребята! Бейте его! Бейте его сейчас! С-е-й-ч-а-с…
Но пацаны, замуштрованные мной же на репетициях, ожидали, когда вождь пройдёт вторично и стояли насмерть, непоколебимо придерживаясь сценария. При этом, они смотрели на меня во все глаза и не понимали, чего от них я требую. Перебежать на их сторону за задником сцены я не мог, сцена была примитивная - клуб был переделан из ангара старого арматурного цеха – и одно, что мне оставалось – пытаться объяснить ребятам на расстоянии необходимость отступить от сценария. Мой кричащий шёпот и бешеную жестикуляцию, наконец, поняла стоящая рядом с копьеносцами, ведущая и заводила КВН Надежда Вшивкова. Она стала объяснять ребятам, к чему обстоятельства их толкают и о чём я им кричу.
Пауза затягивалась…
Я подозреваю, что вот тогда-то и была изобретена знаменитая «лунная походка» Майкла Джексона. И что её изобрёл вовсе не американский певец, а наш Володя Позырев на этом самом выступлении. Все эти долгие минуты, он усердно «шёл на месте», демонстрируя расслабленную походку Вождя, не забывая придерживать палицу, шкуру и трусы, с нетерпением ожидая таких желанных ударов копьями в спину.
Наконец-то, ребята уразумели, что от них требуется, и ринулись на спину «вождя», как волки на кабана. При этом, то ли от волнения, то ли в отместку за удар палицей, Сашка так ткнул Володю в спину, что фанерный наконечник его копья сломался, а вождь, прежде чем испустить дух, испустил вопль, в котором ясно различались знакомые звуки ругательств…
Он красиво упал, картинно разбросав уставшие руки, его набедренная повязка, наконец-то, свободно сползла с бёдер и всему залу представились во всей красе его яркие трусы, так не подходящие к изображаемой эпохе первобытного строя. Зал до этого грохотавший раскатами смеха, зашёлся в истерическом хохоте. Было видно, как зрители первых рядов повалились со своих мест прямо на пол в неудержимых приступах смеха и, держась за животы, хохотали до слёз:
- Ой, мамочки! Ой, не могу больше! Ой, помру!..
…Володя никогда не унывал. Я не разу не видел его грустным или тоскующим. В нём как будто всегда сидел смешливый чёртик и он всегда чего-то придумывал, всех разыгрывал.
Помню, как мы с ним шли по главной площади города Ухта – альма-матер нашего нарождающегося городка. Мы приехали на профсоюзную конференцию нашей АТК, в которую входила наша автобаза. Шли мы весёлой кучкой, Володя шёл позади всех и занимался своим любимым делом - лузгал семечки. Вокруг него была большая стая голубей. Вдруг он мне заявил:
- Спорим, Игоревич, что я эту стаю переведу через площадь?!
- Как это? – заинтересовался я.
- Ну, мы идём через площадь, так?!
- Ну…
- Чё «ну»?! Салазки гну! – спародировал он меня – Вот стая за мной и полетит через всю площадь! Спорим?
- Вся стая? – недоверчиво уточнил я, чуя какой-то вовкин подвох.
- Вся! – ответствовал Позырев. – На что спорим? – хитро прищурился он. И сам ответил – На бутылку! Согласен?
К нашему спору примкнули, сгрудившись вокруг нас, ребята нашей делегации. Я согласился. Володя неспешно пошёл через площадь и стал через плечо периодически бросать воробьям семечки. Естественно, что вся стая спешно перелетала с места на место, накрывая место нового разброса корма и дерясь за столь смачный корм. Со стороны, действительно казалось, будто стая неуклонно следует за Володей, как стадо за пастухом.
Володя дошёл до края площадь, сыпанул ошалевшим от радости голубям последнюю жменю семечек, стряхнул свои лопаты – ладони и донельзя довольный обернулся ко мне:
- За тобой, начальник, бутылёк!...
…Так и вижу я его долговязую мускулистую фигуру, вышагивающую летом босиком по мазутно-чёрной грязи территории гаража. Он расставляет ноги по журавлиному широко, и чёрная маслянистая грязь продавливается между его пальцев. Его замечает заместитель начальника АТК Андрей Васильевич Гречишников, приехавший в очередной раз с короткой инспекторской проверкой из соседнего города Ухта и окликает:
- Володя! Иди сюда!
Володя подходит:
- Слушаю Вас, Андрей Васильевич!
- Володя, - говорит укоризненно Гречишников, - ну что же ты опять бродишь босиком?! Ногу поранишь!
Володя широко улыбается:
- Так я же говорил Вам, нема на меня обуви! Вы ещё обещали привезти из Ухты! – напоминает он собеседнику.
Тот лезет в свой портфель и протягивает Володе свёрток, упакованный в газету. Володя берёт, разворачивает и вынимает из свёртка белые парусиновые туфли.
Гречишников поясняет:
- Вот уж не знаю, подойдут ли для тебя?! И вправду 46-го размера только вот эти мне и нашли на складе в ОРСе?! Ты померь их…
Володя оживляется:
- Спасибо Вам, Андрей Васильевич! Сколько я Вам должен за них?!
Гречишников отмахивается:
- Да это мой тебе, Володя, подарок. Носи на здоровье!
Володька благодарит:
- Вот спасибо, Андрей Васильевич!
И тут же прямо на грязные мазутные ноги одевает обновку и погружая в гаражную чёрную грязь новенькие белёхонькие туфли, притаптывает:
- Вот теперь хорошо! – и вышагивает далее по своим делам, оставляя в изумлении Гречишникова…
…Года шли. Вырастал наш таёжный городок. И с ним вырастали мы. На Севере был дорог каждый стОящий человек и от этого служебные карьеры, в самом добром понимании этого слова, строились очень быстро. Цивилизация неуклонно приходила и к нам. Заканчивалась вольная вольница водителей, когда они ездили абы как на абы чём и по абы каким правилам. А, точнее, и вовсе правилам наперекор. В связи с тем, что на 10 000 работающих приходилось только 4 мента, да пяток работников спецкомендатуры, за дисциплиной водителей, практически, никто не наблюдал. Народная мудрость говорит: «Не вводи вора в грех, - не ложи плохо!»
Естественно, что без пригляда были случаи крутой пьянки за рулём. Частили ЧП. То один, сдавая назад машину для разгрузки МИ-6, двинул в бок вертолёт до вмятины. А на советском аэрофлоте с этим было строго. После такого происшествия вертолёт не имел права взлетать. Ждали заключения спецкомиссии и только она могла дать разрешение на вылет. То другой, не совладав с управлением, заехал по пьяни в тайгу, снеся пару кедров и пол кабины. Я уж не говорю о тех «неучётных» ДТП, когда две авто сталкивались и потихоньку разъезжались по общему согласию. Руководство АТК, принимая меры, выделило нашей автобазе единицу инженера по безопасности движения, призванного следить за транспортной дисциплиной водителей. Подыскивая кандидатуру на эту должность, обратились ко мне с предложением. Это было, вообще-то, незавидное предложение, ибо заработок водителя был, как минимум втрое больше заработка инженера по БД. Поэтому на меня «надавили», как на кандидата в члены партии.
Да и после несчастья в моей семье, описанного в новелле «Беда», мне претила эта дикая вольница за рулём, которая едва не унесла жизнь моего старшего сына. Я согласился. Планируя свою работу, я понял, что мне навести порядок будет весьма сложно, если я буду один. Поэтому, когда на производственном собрании, заместитель директора АТК Андрей Васильевич Гречишников предложил мою кандидатуру на новую должность и наши водители дружно заорали своё «Любо!», я заявил им, что я соглашусь на эту должность, если они меня поддержат не своими криками на собрании, а вступлением в добровольную дружину ГАИ. Собрание зашумело и обещало меня во всём поддержать.
И, действительно, у нас вскоре была создана и задействована самая крепкая и самая действенная дружина ГАИ.
В числе прочих вступил в ДНД и Володя. Правда, после некоторого раздумья. Хоть он попал на стройку не по комсомольскому призыву, а как условно досрочно освобожденный заключенный (УДО), но жизнь добровольческой стройки, вовлекала своим водоворотом в общую струю и тех, кто был весьма далёк и от романтизма, и от комсомола. Неожиданно он со своим сломанным прошлым, почувствовал окрыляющую радость от гордости за свою свободную, а не подневольную работу. Гордость за свою причастность к хорошему и большому делу, о котором знала и писала во всех СИМ вся большая страна - СССР. Когда, бывало, на Большой земле звание – участник Всесоюзной ударной стройки – вызывало и уважение, и завистливое внимание.
Добро, свившее себе гнездо в его душе усилиями белорусской селянки, тянуло его к нам, добровольцам. В нашу добровольческую жизнь. Но прошлое и «тюремные университеты» давали себя знать. Закон ЗК – «западло шестерить на ментов» - тяготел над ним. Много мы с ним толковали на эту тему, прежде, чем он взял в руки красную книжицу дружинника. То ли тяга к хорошему в его душе победила, то ли мои доводы о том, что дружина ГАИ — это не то, что просто дружина милиции. Так или иначе, Володя стал дружинником и моим добрым помощником. И даже несколько раз спасал меня, если не от смерти, то, во всяком случае, от больших неприятностей…
…Говорят: «Каждый видит в луже своё; кто – грязную воду, а кто – отражающееся в ней чистое небо».
Конечно, я буду до смерти своей вспоминать с доброй грустью эти свои крайне-северские добровольческие годы. Но и сейчас, и тогда я не смотрел на свою добровольческую стройку через розовые очки. Я всегда был реалистом. Реалистом - романтиком.
На нашей стройке большинство составляли далеко не комсомольцы - добровольцы, а ЗК. То ли условно осужденные. То ли условно выпущенные. Многие из них были просто несчастные люди, которым не повезло в жизни. Они «огребли по полной» свой «несчастный жизненный случай». И ту «суму и тюрьму», от которой российская народная мудрость настоятельно рекомендует «не зарекаться».
Но были среди этих горемык и закоренелые преступники, которые то ли за взятку, то ли по ошибке были выпущены на волю. К слову сказать, такие «работнички» долго на Всесоюзной ударной стройке не задерживались. Они, либо высидев там свой срок, быстренько сматывались в тёплые края, на привычно лёгкие свои хлеба, либо и вовсе при удобном случае подавались в бега. Так или иначе, они исчезали с нашей стройки быстро, да и погоды не делали.
Все зэки первоначально селились в отдельных полевых городках. Жизнь в них немногим отличалась от суровых лагерных будней. Та же принудиловка. Тот же неусыпный контроль спецкомендатуры, те же наказания: карцер, КПЗ, а то и отправка назад в зону. Доброе семя, попавшее в этот котёл, однако, со временем из этого городка выбиралось на добрую пашню нормальной человеческой жизни; женились, рожали детей и, даже сняв судимость и распрощавшись со своим горьким прошлым, оставались на стройке, т.к. всё хорошее к ним приходило от трудового их рвения и трудового коллектива и они инстинктивно старались не уходить от того, что их спасло и вытащило из беды.
Так один из ЗК городков официально назывался «Северное Сияние». А в народе - «Убей-городок». В рабочие дни там ещё было тихо. Как на кладбище. А в праздничные и выходные весь городок «стоял на ушах». Грохотала музыка, всюду бродили, а то и валялись, пьяные. Сугробы окрашивались кровавыми следами, а морозный воздух громогласным матом и криками, выясняющих отношение ЗК и разнимающих их спецкомендатурников.
Но вот что самое удивительное! Этот беспредел, как бы, варился в собственном соку, в пределах этого городка, не затрагивая, так сказать, вольнонаёмных. То есть, комсомольцев-добровольцев, живущих по своим законам.
Да и после таких «выступлений» почти в каждом коллективе заседали спецкомиссии, которые решали судьбы провинившихся зеков. Неисправимых нарушителей трудовой дисциплины отправляли обратно в зону, а тех, кто успел своим трудом расположить к себе коллектив, песочили по первое число и оставляли под своим неусыпным надзором. И это была не туфта, и не проформа. Я, как председатель такой комиссии в нашей автобазе, мог бы привести много примеров, как люди, приехавшие на нашу стройку с клеймом заключенного, за эти 25 лет становились всеми уважаемыми людьми, мужьями, отцами семейств и даже… орденоносцами…
… Володя Позырев тоже твёрдо выходил на путь честного труженика. Он не отлынивал никогда от трудной работы, не прогуливал и не пьянствовал на работе. Правда в орденоносцы он так и не вышел из-за своей любви к разгульной жизни. Лето было всегда более спокойное для водителей, т.к. прекращал воровать свои жертвы зимник. Даже потом, когда была построена постоянная дорога до Ухты, летом почти не было несчастных случаев.
Всё своё свободное время летом Володя проводил на реке Печоре. У него там был построен гараж для его моторной лодки, и он всё лето рыбачил. Нет, не браконьерил, а честно рыбачил, продольниками на Печоре и сетями по таёжным озерцам таская рыбу. Конечно, его жизнь ещё в юности сдвинула его моральные принципы в сторону их неоправданного расширения. Практически моральным и допустимым Володя считал не то, что разрешено законом, а то, что в том обществе в данный момент не осуждалось.
Я бы согрешил против истины, под неусыпным бдением которой я и пишу свои опусы, если бы сказал, что в характере Владимира бесповоротно одержали верх Добро над Злом и принципы комсомольцев-добровольцев над принципами зека. Конечно, зековские «университеты» не проходят даром. Володя любил водочку и пил частенько, что, в его жизни, а, особенно, в её конце не могло не отложить свой отпечаток на его характер и образ жизни.
Вспоминаю, как Володя однажды «показал мне зубы».
Ну, чтобы рассказать об этом, я должен опять отступить от канвы повествования и описать как я был переведен из автобазы и стал создавать в своем Вуктыле автошколу ДОСААФ…
…В 1974 году наш городок был преобразован в районный центр. Создавались районные организации. Вопросом их создания занимался Сводный Комитет Совета парткомов основных предприятий. И в этом комитете мне, как молодому коммунисту, предложили на выбор две должности: корреспондента в новообразованной редакции районной газеты и начальника автошколы ДОСААФ.
Я выбрал последнее и поехал в Сыктывкар в Коми обком ДОСААФ, где его начальник, полковник Валитов, после недолгого собеседования, вручил мне изготовленную печать новой автошколы, существующей пока только в его планах и моих мечтах, приказ о моем назначении и направил в автошколу города Ухта получать технику.
Ухтинской автошколой ДОСААФ много лет командовала Нина Антоновна Дубовая – человек широко известный в Ухте. Она создала свою автошколу, как говорится, «с первого колышка», пройдя длинный и трудный путь от молодого назначенца Коми обкома ДОСААФ до опытного и увенчанного славой и многими наградами работника.
Нина Антоновна приняла меня радушно. Она выделила мне два грузовых автомобиля ГАЗ-51, пробег которых был за 100 тысяч км, но которые были капитально отремонтированы для передачи мне, откомандировала в мое распоряжение двух своих инструкторов-ассов, чтобы перегнать эти автомашины на Вуктыл и сообщила мне, что для моей автошколы в банке Вуктыла открыт расчетный счет и на него положена сумма в 1000 рублей – временный заем для текущих расходов будущей автошколы. На эти автомашины был погружен выделенный мне обкомом транспорт; новенькая «с иголочки» автомашина ВАЗ-2101 и речной дизельный катер…
Надо сказать, что я смутно себе представлял и что такое расчетный счет, и что с ним нужно делать. За моими плечами было из оконченных учебных заведений только средняя школа. Из не оконченных – три курса Военного училища, да один курс факультета журналистики. Скажем прямо, небогатый багаж. Но я был молод, впитывал новое быстро и с интересом, был весь наполнен «под завязку» энтузиазмом и «наполеоновскими планами» и здоровым честолюбием. Поэтому горячо взялся за создание нового предприятия…
…Поскольку честолюбие меня не покинуло и в моем сегодняшнем солидном возрасте, то не могу не похвастать достигнутым на этом моем поприще. Через год я имел два неплохих учебных корпуса, перестроенных из старых жилых бараков и, что самое важное в условиях Крайнего Севера, отапливаемый гараж для своего транспорта. Мы вышли на полную самоокупаемость. Отдали Нине Антоновне ее тысячу, и на нашем расчетном счету было собственных средств более 150 тысяч рублей. В ознаменование этого состоялось торжественное поднятие флага ДОСААФ над нашим зданием, и весь наш коллектив в составе 5-ти штатных единиц встретил это тожественное для нас событие аплодисментами. Аплодисментами… нам самим.
Не могу не вспомнить моего ближайшего помощника Валентину Николаевну. Это молодая красивая женщина была единственным из нашей команды человеком с оконченным высшим образованием. Хоть ее образование было далеко от бухгалтерской науки, но мне удалось уговорить этого интеллигентного, тактичного и терпеливого человека занять должность главного бухгалтера автошколы. Это было очень здорово, т.к. оклад главного бухгалтера был более чем скромным. На Вуктыле уборщицы зарабатывали вдвое больше. И мне найти бухгалтера было архитрудно. Я попытался решить все проблемы обустройства Валентины Николаевны; она на новом месте начинала новую жизнь, которая у нее на Дальнем Востоке, откуда она прибыла, не сложилась.
Сказать к чести нашего главбуха, она довольно быстро освоила бухгалтерию и в дальнейшем, перейдя из автошколы, продолжала работать по этой профессии до самой пенсии. Наладилась и ее личная жизнь. Она вышла замуж за славного парня, и они создали крепкую и надежную семью…
Подниматься мне и моему предприятию помогли два фактора. Первый состоял в том, что все вокруг были очень сильно заинтересованы в существовании в нашем городке своей автошколы. Городок рос и вместе с ним росло благосостояние наших тружеников. Многие на накопленные деньги приобретали автомашины, которые им выделяло их предприятие. И сразу вставал перед ними вопрос: где обучиться управлению этим авто и получить удостоверение водителя, которое бы дало им возможность ближайший отпуск провести за рулем своего автомобиля, колеся по нашей, тогда еще необъятной стране.
Второй фактор состоял в том, что я уже к тому времени оброс и «широкой известностью в узком кругу», как бард «местного розлива», и хорошими знакомствами. Все строительные работы были произведены при горячем содействии и участии заместителя, управляющего строительным трестом моего хорошего товарища Василия Векшина. Правда, и при одобрении Первого секретаря райкома партии Кортошкина Ивана Федоровича.
Моя автошкола активно учила и водительскому мастерству жителей нашего месторождения для езды на легковом личном транспорте. Кроме этого, мы имели право обучать на повышение квалификации и водителей-профессионалов. После нашего обучения им по месту работы присваивалась повышенная классность – водителя I-го или II-го класса. За повышенную классность водителям шла надбавка к тарифу. Поэтому все водители были заинтересованы в этой самой повышенной классности.
Это были времена и гордости рабочей профессией и чёткой продуманности её этапов. Так, например, водителем автобуса мог быть, не как ныне, просто обучившийся на управление этой категорией транспортных средств гражданин, а тот, кто имел либо II, либо I класс квалификации. Причём, на повышенный класс можно было обучаться только тем, кто имел достаточный стаж безаварийной работы на предыдущей классности…
…Сейчас, когда я встречаю в СМИ регулярные удивления нашего Президента повышенной аварийности на дорогах, я понимаю её причины. Порушена эта чёткая структура воспитания водителей. Ведь сейчас за баранку автобуса, перевозящего до ста человеческих жизней может сесть водитель, профессионализм которого и опыт оставляет желать лучшего…
…Поскольку мне были нужны доходы, слагающиеся и из оплаты за обучение. И поскольку я считал, что профессионализм водителя зависит вовсе не от числа контрольных работ, сделанных им при обучении, а от его трудового и успешного водительского стажа, то я и не придавал важного значения этой самой «учёбе», сводя её, порой, к условностям. Преподаватели у меня были из числа ИТР из автобаз, прирабатывающие педагогической работой к своему невысокому жалованью. Они, как никто понимали, что не их лекции, а дорога – учитель водителя. Да, к тому же, водитель, отмотавший часов 10-ть в дальнобое был не очень исправным слушателем. Он часто просто сладко засыпал на лекциях.
Но в архив группы надо было отложить тетрадки с выполненными контрольными курсантов, как отчётность об их действительном обучении. Так вот эти тетрадки передавались преподавателями их курсантам для их копирования своим почерком и сдачи курсантами под своей фамилией. Я знал об этом и этому не препятствовал.
Однажды Володя предложил мне взятку, за которую я был обязан пойти на подделку документов. Естественно, что я отказался. Вот тогда Володя, после долгих уговоров, решил приступить ко мне с позиции «кнута», то есть просто пошантажировать меня:
- Ты же даёшь классность ребятам?! А что, если я заложу тебя?!
Я не ожидал от него такой подлянки и заорал на него:
- Ах ты, сука! Ты же знаешь, что ребята деньги вносят не мне, а в кассу автошколы. И в сумме, которую не я указываю, а тариф?! Кроме того, классность даю не я, а автобаза! Ну, допустим, ребятам из-за моих нарушений в учёбе отменят эту классность? Думаешь они тебя поблагодарят, если им придётся возвращать доплаты за большие промежутки времени?! А у тебя «на крючке» я никогда не буду! Понял гад?! Хочешь, я завтра пойду сам каяться к прокурору?!
После этого Володя попытался всё свести к шутке и больше со мной политики «кнута» не применял. Зато были несколько случаев, когда он меня буквально спас от избиения или даже смерти…
Володьку, всё-таки, любили. Он пользовался симпатией у очень и очень многих. Помню, как он меня уговаривал вместе с ним вести «Голубой огонёк» в кафе, где праздновал 7 ноября коллектив нашей автобазы. Я ему пояснял:
- Володя! Я бы с удовольствием, но Галка моя на сносях третьим ребёночком. Уже не недели, а часы остались! Как я её брошу?! Ты же знаешь, у нас дороги какие и надежда на «Скорую» слабая. Я специально держу рядышком вездеход…
Володя сумел уговорить мою жену, и та послала меня на «Огонёк» со словами:
- Да ты уж помоги Володе! Он так просил, так просил! Он обещал тебе прямо на столик вывести телефон. И если что, я позвоню…
В разгар вечера, когда я вёл какую-то сценку, телефон зазвонил. Я, увлёкшись, за шумом зала его не услышал. Трубку взял Володя:
- Да, Галина Ивановна!
- Володя! Мне приспичило! Скажи мужу, пусть идёт и везёт меня...
Володя взмолился:
- Галина Ивановна! Ты можешь трошки почекать?! Ну десять минуток! Он сейчас докончит выступать!
Гале не оставалось ничего делать, как ответить:
Ну… Ладно, Володя… Только не больше десяти минуток!..
Когда моему сыну, родившемуся именно 7 ноября, наступает день рождения, я всегда вспоминаю этот сюжет…
…Особенно мне памятен случай, когда Володя Позырев тяжело заболел… любовью.
Несмотря на всю свою рыжесть, Володя пользовался успехом у женщин. Женщины любят настоящих мужчин, умеющих постоять за себя и за свою спутницу. Видимо, сказывается задача природы, закодированная в хромосомы самки – вывести потомство с надёжным сильным и здоровым самцом, способным и защитить гнездо и добыть корм. Но Володя, насколько я знаю, никогда не влюблялся в своих партнёрш. И вот однажды «нашла коса на камень» - Позырев влюбился!
Да так, что это воспринималось всеми окружающими, как тяжелая болезнь. Он буквально страдал. Не мог ни спать, ни есть. Потерял даже внешний свой независимый и уверенный вид. На него было жалко смотреть. Он осунулся. Глаза выражали постоянное страдание и были тоскливо-жалкими, как у пойманной газели. Я ни до этого, ни после никогда не видел такой болезненной любви.
Однажды он, весь исстрадавшийся вконец, притащился ко мне:
- Игаревич! Тольки ты можашь мне дапамагты! – выдавил он, глядя на меня своими страдающими рыжими маслинами. – Я для тябе што хочаш зраблю! Прашу дапамажы! Игоревич!
Я, уже ознакомленный с его «болезнью», ответил:
- Володя! Да чем же я тебе могу помочь?! Помощников в этом деле не бывает! Каждый этот вопрос должен решать сам! Что я могу для тебя сделать? Жениться что ли за тебя?! – попытался свести я на шутку.
Володя, однако, шутить был не способен:
- Игоревич! Я даже не знаю, как с ней говорить со своей семилеткой! Она же учительша! Математик! Только ты можешь с ней поговорить ровней!..
И, видя моё непонимание, от волнения перемешивая родной язык с русским взмолился:
Я усе прадумав и усе устроив! Я запрасив её с подругою да сябе в гостци! Вось трэба, каб ты распавел ей, што я не дурань... и вообще... знову жа... оказав на её и яе близкую подругу добрае впечатление! – и закончил почти жалобно – Прашу тябе! Дапамажы мне!
Я воскликнул:
- Да тебе мозги совсем отказали! Как ты себе это представляешь?! «На подругу» можешь позвать кого-то холостого. Ты представляешь, как моя Галка это воспримет, если узнает?!
Володя оживился:
- Да она уже знает! Да с твоей Галиной Ивановной я договорился уже! Она согласна! ...
…На следующий день я сидел за щедрым и по северному обильным столом, который накрыл Володя в своей комнатушке «малосемейки», которую до этого он чуть ли не на коленях вымолил у начальника автобазы. Малосольная сёмга, мочёные хариусы, сёмгушная икра, холодец, поджарка из свежего мяса таёжной дичи, даже редкие в северном краю цитрусовые красовались на столе. Стол без сомнения, сервировал и обеспечивал профессиональный повар – в центре стола красовался даже поджаристый молочный поросёночек, в пасти которого было зажато краснощекое яблоко.
Пришли две девушки. Одна рослая высокая стройная и яркая блондинка, смешливая открытая и разговорчивая. И вторая – полный антипод первой – маленькая, щупленькая, в очёчках тихая и серенькая, как мышка.
Я до этого ни разу не видевший ни предмет воздыхания Володи, ни её подруги, и не успевший уточнить у Володи, кто же из двух, принялся «обрабатывать» ту яркую хохотушку, которая, по моему мнению, могла покорить володино сердце.
Я заливался соловьём на тему «какой хороший парень Володя Позырев». Вспоминал курьёзные случаи в жизни автобазы, в которых Вовка выглядел орлом и героем. Да подливал вина в бокал Блондинки, даже не обращая внимания на странное поведение хозяина застолья.
Володе пришлось меня несколько раз окликнуть, прежде чем я обратил внимание на его странное поведение. Внезапно он мне заявил:
- Пошли, Игоревич, покурим! На кухню - И стал настоятельно меня выталкивать из комнаты.
Выйдя из комнаты и прикрыв дверь он зашипел на меня страшным шёпотом:
- Вона не тая!...
Я, уже успевший вкусить пару рюмок и подобревший и от этого, и от сознания того, как я ловко выступаю в роли свата, благодушно ему ответил:
- Да, знаю я, что она не Тая! Мы уже познакомились…
Взъерошенный Володя зашептал мне горячо:
- Дело не в том! Девчена не тая! Ты обхаживаешь не тую девчену! Моя – другая!
Когда до меня дошло то, что мне Володя пытался втолковать, я сначала изумлённо вытаращился на него, а потом неудержимо захохотал…
…Не знаю, моё ли красноречие, оказало содействие Володе, или вмешалась сама судьба, но Володя-таки, женился на «серенькой мышке» Ниночке, которая с замужеством расцвела и оказалось, что она вовсе не мышка и отнюдь не серенькая…
Полагаю, что в этой паре Володя любил сильнее, чем Нина. Он даже свою жену стал звать трепетно уважительно - Нина Борисовна. Как мне кажется, Нина согласилась связать свою жизнь с Володей после очень долгого раздумья. Конечно, они были очень разными людьми: скромная до монашеского вида, Нина и разгульно – удалой Володя. И жизнь у них, вероятно, не очень сложилась. Со временем его болезненная страсть поутихла и он стал вести прежний образ жизни, не собираясь отказываться ни от одной своей страсти. Всё так же летом он пропадал на реке. Всё так же вольно себя чувствовал, не обременяясь особо себя семейными обязанностями.
Я не был в числе друзей этой семьи, но по редким встречам с ними я чувствовал, что между ними появилась и всё расширяясь росла трещина. Не знаю, что легло в основу этой трещины; то ли несходство характеров, интересов и интеллекта, то ли то, что Нина так и не сумела, видимо, полюбить Володю, а он это чувствовал. Не знаю…
Так или иначе, Нина родила Позыреву двух прекрасных дочек - в его породу – рыжих до невозможности. И он их очень любил. Я видел с какой ласковой бережностью он баюкал своих детей в своих больших, как лопаты и сильных рыжих руках…
…Вскоре я уехал со своей «всесоюзной ударной» домой в Питер. И до меня стали скупо доходить вуктыльские новости. Слышал я, что они то ли разошлись, то ли просто Володя отказался переезжать в соседний большой город – Ухта, куда переехала Нина. Он остался жить на Вуктыле, всё сильнее погрязая в разгульной своей жизни и всё ниже опускаясь на человеческое дно.
Не жаловала его и судьба. У него случилась болезнь лёгких. Одно лёгкое ему вырезали. Но он продолжал свободную свою жизнь, ни грамма не оберегаясь. И вскоре он ушёл в другой мир.
Если верить слухам, в лучший мир.
Так закончил свой земной путь этот удивительно одарённый судьбой человек.
Которому судьба подарила так много талантов.
И не подарила лишь одной малости - родиться в полной и доброй семье…