— Ты веришь в Бога? — тихо
Спросил меня баптист.
"В какого же" — подумал я и лихо
Обуяло ум; но взор баптиста чист
И ясен по-ребячески и укоризнен
В чем-то, а в целом — как бы мудр,
Схвачен внутренним огнем и явен
В нем от духа цельный дар,
Который он от глаз не прячет.
Как говорит, порою вознесясь
Молитвой пылкой — плачет...
Такого не слыхал я отродясь.
"Какого же", — опять подумал я, —
"Ты Бога навязать мне хочешь"...
Которого рождает верою душа твоя?
И о моем спасении хлопочешь...
Мне странно это. Бог — то суть
Единого порыва к истине.
Я Бога понимаю так. А верю? Путь
В человечность, в разум — не в вине
Перед самим собой за грех,
Что (был) незримо порожден не мной.
Я верю в гений; и в успех.
И путь в прозрение разъят душой
На блики света, что как лед.
Горяч ли сердцем... О! И хладен ум?
Достаточно простых, мирских забот.
О Боге думать? Да. Но — как, коль дум
Беспечных более чем снов...
И всякий Бога понимает как свое;
Беспечное, разъятое в душе хотение основ.
Хотенье веры? Солнце вновь встает.
Оно лишь очевидно, хоть и слепит.
А Бог... лишь чувство из непамятного сна.
И... должен я вот в это верить?
В то самое, чем спишь, не помня чья вина
На всей греховной сути, кою не измерить...
В сомнениях с самим собой.
Играешь образами рая, что лишь след
Твоих сугубо личных грез и знай,
Что Бога, коего собою чтишь доселе нет.
А что же есть?
Есть разум.
Эх... хе. И это,.. что — благая весть?
М... нет. Всё сразу.