Корявые красные буквы на плотной бумаге,
Мой почерк ужасен, но, думаю, ты разберешь.
Родился я в тьме и умру, растворившись во мраке.
Уже не приду, даже если меня позовешь.
Дрожат мои руки, озноб пробивает тело -
Дрожит и колышется робкий свечи огонь,
И чувство такое, что все вдруг вокруг онемело.
Рассыплется прахом, рукой ненароком тронь.
И время застыло и нет интереса к нотам
И маска мне пуще прежнего жжет лицо,
А сердце горит и кричит все сильней от чего-то,
Ему, похоже, пока еще не все равно.
Любовь недоступна, увы, для живого урода,
Я выгляжу так, словно вечно в могиле лежал.
Кристина… мой ангел… поплачь по мне после ухода,
Затем же забудь, словно я по земле не ступал.
Я пытался увлечь тебя в тьму и держал в заточенье,
Ты, слыша мой голос, звала меня Ангелом Музыки,
Я готов был любить каждый жест твой в немом исступленьи,
Был сам твоим вечным и истинно преданным узником.
Ты слезы лила над склоненной моей головою,
Была первой из женщин, решившей меня спасти.
А я одержим был и болен любовью слепою,
За эту любовь, ты Кристин, уж меня прости.
Я мечтал о жене, о прогулках с ней по воскресеньям,
Простом доме и жизни, которой все люди живут.
Разве много? Всего лишь то чувство двух душ и спасенье,
Но сейчас вместо этого ждет меня праведный суд.
«Торжествующий» мой «Дон Жуан» был недавно окончен,
Я вложил в него все, каждый лоскут несчастной души.
И если до этого был мой уход чуть отсрочен,
То теперь мне пора.
Ну а ты уходить не спеши.
Я пишу тебе, ангел, взращенный на песнях и сказках,
Скандинавская муза… и этот раз точно последний.
Моя жизнь – подвал Оперы, старый склад сломанных масок.
Твоя же – любовь без напрасных ненужных волнений.
Тебе же Рауль, да, я знаю, внезапно и странно –
Мне тоже хотелось бы парочку строк черкануть.
Ты ее сбережешь? И от бед всех укроешь, ведь правда?
Надеюсь, что да, ведь в ней жизнь моя и моя суть.
Я верю, Кристин, ты любима и счастлива будешь,
А после Врата тебе Рая откроют двери.
Любил тебя тот, кого ты никогда не полюбишь.
Не ангел.
Не бог.
Призрак Оперы.
Просто Эрик.