В тот год Сашка должен был уходить в армию. Поэтому мать и не ругала сына за то, что он иногда до рассвета пропадал в соседней деревне Гришовской, где собиралась молодёжь со всех окрестных деревень на гулянья. Там в погожие августовские вечера было шумно и весело. Летом в наших северных деревнях вообще молодёжи прибывало. Приезжали на каникулы школьники, потом студенты. Да и просто отпускники приезжали подышать родным с детства воздухом, вобравшим в себя тёплый запах хлеба, свежий хвойный запах лесов и неповторимый стойкий запах лугового сена.
Каждый вечер, приходя с работы домой, Сашка долго фыркал у крыльца над тазом с тёплой водой и, недовольно морщась перед зеркалом, скоблил безопасной бритвой без мыла несуществующую щетину на щеках и подбородке, наскоро ужинал, брал подмышку гармонь и уходил, каждый раз предупреждая мать:
– Мам, дверь не запирай.
На гармони Сашка играть не умел. Как-то безногий (с войны) сосед дядя Иван за бутылку взялся обучить его этому искусству, но огрубевшие от тракторных рычагов пальцы не хотели слушаться парня, и дальше вальса «На сопках Манчжурии» наука не пошла. Учитель за нервную работу потребовал вторую бутылку, и Сашка плюнул на соседскую «консерваторию».
Но гармошку он всё-таки брал с собой. Зачем – он и сам не знал. Наверно, просто потому, что когда после танцев шёл провожать до калитки Настю – озорную, насмешливую девчонку, приехавшую в тот год на свои первые каникулы – ему не надо было думать, куда деть непослушные руки.
Самое неприятное для Сашки в этих походах на Гришовскую было то, что надо было проходить мимо колодца, где по вечерам собирались обсудить «последние известия» деревенские сплетницы. Зная Сашкину слабость, которая-нибудь из них обязательно кричала ему вслед с деланой серьёзностью:
– Сашка! Наш Буян опять ушёл к гришовским коровам. Шугани-ко его, бездомка, домой!
В этих безобидных, казалось бы, словах таился двойной намёк. Во-первых, все знали, что Сашка неспроста зачастил в Гришовскую. А во-вторых, Буян – огромный колхозный бык, чёрной масти с грязно-белой звёздочкой на могучем лбу, был главным, единственным Сашкиным врагом в деревне.
Вражда эта началась ещё года два назад. Сашка тогда, будучи на каникулах в деревне после девятого класса, возил вместо матери молоко с фермы на маслозавод. Однажды случилось так, что лошадь, выделенная для этой работы, подвернула ногу на скользком полу конюшни – Сашка выводил её из стойла запрягать. Была в разгаре пора сенокоса, и все остальные лошади с раннего утра на пожнях. Выход из трудного положения придумали доярки: запрягли в Сашкину телегу молодого тогда ещё быка Буяна. Сначала всё шло нормально. Под весёлый смех доярок Сашка с бычком и пустой телегой объехал вокруг скотного двора, потом с трудом его остановил, и пока грузили на телегу бидоны с молоком, держал Буяна за короткие, но толстые и острые рога.
За деревню Сашка выбрался нормально. Бык шёл спокойно, будто для того был и рождён, чтобы возить тяжёлую телегу, только всё норовил свернуть с дороги в проулки. За деревней дорога пошла без отвороток, и Сашка, привыкший к быстрой езде на своей резвой лошадёнке, задремал от скуки. Очнулся он, когда по лицу начали хлестать ветки, а телега запрыгала по пенькам и кочкам, с грохотом подкидывая тяжёлые бидоны. Один из бидонов открылся от тряски, и Сашку обдало тёплым ещё парным молоком. Видно, быку надоело тащить за собой телегу да отбиваться от наседающих оводов, он и рванул в придорожные кусты, надеясь таким образом избавиться от всех неприятностей сразу.
– Тпру-у-у! – бешено закричал Сашка спросонья.
Но куда там! Бык, как танк, бешено пёр телегу по пням и колодинам. Сашка едва успевал прикрывать лицо от стегающих упругих веток. Вдруг заднее колесо телеги упёрлось в пень. Телега застопорилась на миг, но бык поднатужился и… вырвал вместе со шкворнем переднюю ось. Сашку сильно тряхануло, бросило на землю, а следом с уткнувшегося в землю передка телеги покатились бидоны, обдавая незадачливого извозчика потоками молока.
Сырой, в ссадинах и синяках Сашка долго гонялся по лесу за быком, а когда догнал его и попытался ухватить за рога, Буян вдруг резко пригнул голову и решительно двинулся на Сашку. Настала Сашкина очередь убегать.
В деревню они явились вместе. Впереди брёл Буян, волоча за собой остатки телеги, а сзади, на безопасном расстоянии Сашка с увесистым колом в руках, имевший, как потом говорили бабы, «бледный вид и макаронную походку».
Особенный денёк накрепко запомнился им обоим и при каждой в последующем встрече отмечался нелюбезным взаимоотношением, понятно, с той и с другой стороны.
Ранним августовским утром Сашка, как обычно, возвращался из Гришовской. До восхода было ещё далеко, окружающий мир тонул в предрассветных сумерках. Ноги промокли от обильной росы, к тому же он провалился одной ногой, когда переходил небольшое болотце, но, несмотря на это, настроение у парня было отличное. Ещё бы! В этот раз, провожая Настю, он впервые решился поцеловать её. Вспоминая во всех подробностях волнующий эпизод, он чувствовал себя не только самым счастливым, но и самым решительным, самым сильным человеком в мире. Короче говоря, в то утро он был для себя героем!
Лес закончился, и сразу стало светлее. Здесь начинался клин поля, сужающийся в сторону деревни. Этот участок поля, засеянный овсом, ограничивался с двух сторон дорогами, по одной из которых шёл Сашка. Другая дорога уходила на Кубинку – маленькую лесную речушку, которая петляла в ельнике в километре от деревни. Сашка был почти дома. С удовольствием представил, что на столе его ждёт ужин, заботливыми руками матери ещё с вечера прикрытый чистым полотенцем, и короткий, но сладкий сон на сеновале, пропахшем запахами луговых цветов и трав. Настроение поднялось до самой высшей точки.
Он поправил ремень гармошки на плече и зашагал ещё размашистей, мурлыча от избытка чувств что-то очень душевное. Дошёл почти до развилки, когда его внимание привлекли странные звуки. Сашка остановился, прислушался. В овсе кто-то чавкал, увлечённо сопел и фыркал. «Бык!» – мелькнула в возбуждённой голове парня догадка. Он озорно подмигнул сам себе, осторожно, чтобы не пикнула, поставил гармошку на дорогу, нащупал рукой увесистый булыжник и, изготовившись к броску, пригнувшись, медленно стал пробираться в сторону чавканья, раздвигая свободной рукой мокрые от росы стебли овса. Ему для полного счастья, пожалуй, только этого и не хватало – «насолить» рогатому дьяволу по полной.
– Ах, ты гад! Овсом колхозным лакомишься. Ну, я те покажу! – ликовал в душе Сашка.
– Я т-те покажу овёс!
Чавкало и сопело где-то рядом. «Ага, вот он!» – Сашка выпрямился и с силой швырнул камень в тёмную массу предполагаемого быка, пронзительно свистнув при этом…
От неожиданности медведь взревел так громко, что колени у Сашки подогнулись тут же, и он сел в этот самый овёс, открыв рот в беззвучном крике, а в следующее мгновение уже мчался в сторону деревни, слыша позади тяжёлое дыхание и фырканье зверя. Медведь двигался в ту же сторону, к развилке дорог. Ему было, явно, с Сашкой по пути! Где-то в глубине затуманенного страхом сознания Сашка понимал это – ноги сами несли его с невероятной скоростью в сторону дома. Никакая на свете сила не заставила бы его сейчас бежать обратно в тёмный молчаливый лес или хотя бы остановиться.
На развилку Сашка выскочил первым и, не сбавляя скорости, промчался дальше. Шнурок на правом ботинке развязался, намокший ботинок норовил соскользнуть с ноги. Наконец, Сашка наступил на болтающийся шнурок и растянулся на дороге во всю длину своего невысокого роста. Вскочил, снова рванул вперёд, но почувствовав, что правая нога босая, остановился. Медведя… не слышно. Видимо, свернул в кусты где-то до развилки. Страх медленно отступал. Присев на обочину дороги, Сашка не спеша натянул найденный мокрый ботинок и продолжил свой путь.
Утренняя прохлада, забираясь под мокрую от пота рубашку, приятно холодила. Над лесом уже горела яркая полоска восходящей зари, звёзды едва теплились в посветлевшем небе. В спокойной тишине наступающего утра было слышно, как в деревне на всю округу горланят петухи.
А где-то далеко на дороге грустила в ожидании хозяина Сашкина гармонь.
– Только слышно на улице где-то одинокая бродит гармонь… – преувеличенно громко, для храбрости пропел Сашка, нервно хохотнул и, прихрамывая, побрёл обратно, медленно переставляя дрожащие, уставшие от стремительного бега ноги.
Головяшкин В.Н. (27.11.1940-91)
Редакция Л. Старцевой.