Не сомневаясь в просвещенности аудитории, все же позволю себе напомнить, что Гестас - это, согласно некоторым источникам, имя нераскаявшегося (или, по-другому, безумного) разбойника, распятого вместе со Спасителем на Голгофе, по левую руку от него, а упоминаемый в стихотворении Дисмас - это раскаявшийся, или благоразумный разбойник, распятый справа.
РАССКАЗ ГЕСТАСА
Пекло макушку, жгло глаза,
И глотка медленно ссыхалась,
Не шла проклятая гроза,
И солнце все не опускалось.
Висим мы, значит, на крестах,
Как три мешка на трех заборах.
(Не буду вам про боль и страх –
Что толку в этих разговорах?
Кто не висел, тот не поймет,
А кто висел – и так все знает).
Напротив - Дисмас, рядом – тот,
Что нынче в нимбе восседает.
Не знаю, чем он там достал
И римлян, и попов, и прочих,
Но краем уха я слыхал,
Что бог ему то ль брат, то ль отчим,
Или отец… Да черт возьми!
Какая разница, в натуре!
Коль ты из божеской семьи,
Так что ж висишь на верхотуре?!
Что не сбежишь, не улетишь
(И нас собою не прихватишь)
К себе на небо? Что молчишь?
Что, на воров слова не тратишь?
***
Сказал я, в общем, это все -
И словно ком из горла вышел.
Что он там понял – не просек,
Но Дисмас - этот все услышал!
И как пошел меня честить -
Мол, нас-то вздернули за дело,
А этот, дескать, сердцем чист,
И весь такой, представьте, в белом!
И тихо так ему: мол, там,
Где ты очутишься сегодня,
Меня припомни – я же сам
Приму и дар и бич господний!
Во, шельма, как заговорил!
Какие петь умеет трели!
(А кстати, черт его дери,
Из-за него, осла, мы сели!)
А этот Дисмасу в ответ:
«В раю со мною будешь ныне!»
А мне – ни взгляда, будто нет
Меня с ним рядом на жердине!
Так что мне – в ад? А, ну и пусть!
Что там особого, в геенне?
Иль скажет кто, что я боюсь
Чертей, иль боли, иль мученья?
Да я такое в жизни знал,
С такими типами водился,
Что пекло – просто царский бал,
А черти – скромные девицы…
Но это я сейчас треплюсь,
Тогда же – струсил до икоты,
Вишу, икаю, матерюсь
И думаю – а что там? Что там?!
***
Короче, померли мы все.
Последним – я. Лечу куда-то…
Темно… В ушах шумит… Вдруг – свет!
И вижу… Дисмаса, ребята!
Я говорю: «Ты что ж – в аду?
Так он надул тебя, выходит?»
И вижу: я стою в саду,
И рядом люди в белом ходят…
А он, представьте: «Ты о чем?
В каком аду? Тут рай, приятель!»
Я так и сел… Мозги винтом.
Как так? За что? За все проклятья?!
И слышу голос изнутри:
«Когда бы ты не матерился,
То Дисмас бы не возразил,
И праведник не появился б!
И ты не стал хитрить и врать,
Что тоже, дескать, обратился.
Хоть, знаю, ты любил играть,
И к хитрости приноровился.
Тем более, что ад тебе-
Ты прав – что сторона родная.
Привык бы быстро… А теперь
Попробуй-ка привыкнуть к раю!»
***
И вот уже две тыщи лет
Гуляю я по райским кущам.
И так тоскую по Земле!
И так порой бывает скучно!
Не надо здесь ни врать, ни красть,
Ни убивать, ни лицемерить…
Не верил я в Христову власть,
А вот приходится поверить!
Коль все, что в жизни ты умел,
В момент свою теряет цену,
Что рай тебе? Да я в тюрьме
Не чувствовал такой измены!
Мне Дисмас говорит: «Пройдет,
Ты переменишься, дружище»,
Ему легко - он ТАМ еще
Стал и очищенней, и чище…
А я смотрю на мир извне
И чувствую с тоской и страхом,
Что до преображенья мне –
Как до Луны, простите, раком!
Он не ошибся! Признаю!
Я сломлен и обезоружен!
Подумайте – скучать в раю!
Что может быть на свете хуже?!
***
И это, видно, навсегда…
А впрочем, что я? Напоследок:
Мне часто снятся три креста
И я – на том, который слева.
И мошкара, и духота,
И хруст костей, и кашель с кровью
Так вспоминаются тогда,
Как будто вновь я на Голгофе.
И каждый раз, когда от ос
И жажды я вот-вот завою –
Я задаю себе вопрос:
А мог ли я сказать другое?
И отвечаю: нет , не мог.
Тогда ведь был бы я не Гестас!
И коль обруганный мной бог
Мне предназначил это место –
То, значит, так тому и быть.
А от изгнания – увольте…
На этом месте завершить
Рассказ свой спутанный позвольте.
Перечитал. Стихи плохие.
Но смысла извиняться нет:
Не забывайте, дорогие -
Я вор, чтоб вас, а не поэт!