ОТ СЫЗРАНА ДО ЮГАНА
П О Э М А
1
В свой день отъезда утром рано
Я чай для бодрости попил
И поспешил по льду Сызрана
К Кремлю – набрать в дорогу сил…
На берегу у стен часовни
Молитву молча сотворил
И все, что видел, то запомнил,
Еще сильнее полюбил.
Лил с неба месяц свет молочный
На изразцовые снега,
Которые из стран полночных
К нам принесла вчера пурга.
Вставало солнце понемногу,
Как и всегда, из-за реки.
Торя в снегу себе дорогу,
Спешили к лункам рыбаки.
А я спешил домой с Сызрана,
Чтоб собираться в дальний путь –
На брег Хантыйского Югана,
На город юности взглянуть…
2
Иной вокзал – что дом публичный,
Где жизнь насилует народ.
Но это там, где дух столичный,
А наш в провинции живет.
Пусть нет здесь мраморных ступеней,
Но есть бесплатный туалет.
И не поставят на колени,
За купленный тобой билет.
А если есть вы захотите,
То вам предложат беляши.
И, убедившись в аппетите,
Вас враз расхвалят от души
На «Сызрань-город» торгаши:
- Смотри, какой чудесный мальчик –
Взял сразу три, вот молодец!
Возьми еще ситра стаканчик
И на закуску огурец.
- Нет, я не пью спиртных напитков…
- Но кто сказал, что ты – алкаш?
Тогда возьми изюма в плитках,
Вкуснее нет, чем волжский, наш…
И я, действительно, как мальчик,
В свои почти что сорок лет,
Держу в руке ситра стаканчик,
В другой – полсотенный билет.
И, получив с торговки сдачу,
Кладу в авоську огурец,
К нему – две воблины в придачу
И банку с надписью «Тунец».
И очень милую улыбку
Ловлю душой, как сетью рыбку,
И поднимаюсь на перрон
Искать плацкартный свой вагон.
3
А над составом пар клубится…
Перед посадкой суета…
Меня встречает проводница
С окурком «Мальборо» у рта.
И говорит ответно:
- Здрасьте! –
И, сверив с паспортом билет,
Тихонько добавляет:
- Влазьте…
На нижних полках места нет.
Вообще-то в Сызрани выходят
Два полупьяных мужика…
И разговор такой заводит:
- Неплохо выпить бы пивка…
Ее намек я понимаю:
К лоткам торгующих лечу,
Бутылку пива покупаю,
На сдачу – липкий «Чупа-чупс».
Мне проводница, улыбаясь,
Желает доброго пути,
А я быстрей войти стараюсь,
Чтоб место нужное найти.
И слышу я уже с порога
Знакомый волжский говорок:
- Чай, Сызрань наша, брат Серега!
Проснись скорей! Вставай, дружок!
И я без всякого сомненья
Иду на этот позывной
И ставлю сумку без стесненья
На место, купленное мной.
И помогаю встать Сереге
На подкосившиеся ноги,
И понимаю речи суть:
«Земляк, тебе счастливый путь!».
4
По классу разные вагоны
Соединяются в состав,
Но в них – везде свои законы,
Точней – неписаный устав,
Который люди, как наследство,
Передают из рода в род:
Не доверяй в пути соседству -
В вагонах ездит всякий сброд.
И потому в пути порою
Сверлит вас ночью чей – то глаз.
А днём ухмылкою немою
Напрасно оскорбляют вас,
И хуже нет того соседства –
И не сбежать и не уйти.
Но поделюсь я с вами средством,
Которым пользуюсь в пути:
Откройте ваши документы
И положите их на стол…
Но соль не в том эксперименте,
А в спичках, выпавших на пол.
И вот когда их соберёте,
Сосед ваш всё уже прочтёт
И даст отбой своей зевоте,
И с вами разговор начнёт,
Не постеснявшись намекнуть,
Что за беседой легче путь…
5
Бежит состав, скрипят вагоны
Из Симферополя в Свердловск…
Меняют на рубли купоны,
А сало – на башкирский воск…
Со мной в соседстве россияне –
Чуваш, мордовка и курсант.
И, словно севера сиянье,
На нас с улыбкой смотрит хант.
Он рассуждает сам с собою,
Как будто сглатывая дым:
- Мой скоро дом, пойду тайгою…
Свердловск пройдем, там Кагалым..
- Какой калым? – шипит мордовка, -
У, басурмановая рать!..
Такая ж вот, поди, свекровка
У дочки и такой же зять…
Поехала в Уфу учиться…
И как ее он окрутил?
Что, дома не могла влюбиться?
Смириться с этим – нету сил!..
- Мамаша, - я вставляю слово, -
Он не башкир совсем, а хант.
И окрещен, и имя – Лева…
- Таежный лев, - ввернул курсант.
- Так, значит, что ж, он – православный
И в храм к обедне ходит в наш?
- Конечно, в наш. И это – славно!..
- А морда – блин, - сказал чуваш.
И продолжает с видом важным:
- Башкира знаю – с ним служил…
Народ красивый и отважный,
И много в нем телесных сил…
Мордовка вдруг повеселела,
В лице румянец заиграл.
К чувашу потесней подсела.
А тот с улыбкой изрекал:
- И очень любит он детишек,
Неважно – девок иль мальчишек…
Тут я, поймав его мотив,
Подпел:
- К тому ж – трудолюбив.
Что иноверец он – неважно:
Не вам же жить, мамаша, с ним.
И если вправду он отважный,
То будет счастье молодым.
- И будет бабушке обнова,
Раз девку сватать захотел, -
Сказал по-русски чисто Лева.
И тут же песню нам пропел –
Про то, как поезд наш летел,
Как «девка замуж захотел»,
Как поезд ждал башкирский зять,
Чтоб тещу «русскую» обнять…
6
На захолустном полустанке,
Где даже касс билетных нет,
Пестреют, как цветы, цыганки
И книги продает поэт…
Спешат молочницы к вагонам…
Старушки булки продают –
Назло каким-то там законам,
Причем недорого берут…
Вдали увяз в снегу поселок,
К нему идут два мужика.
И с бугорка лесной околок
На это смотрит свысока.
Снег серебрится на деревьях,
Везет лошадка сена воз;
И на грачиные кочевья
Дымит трудяга тепловоз…
Смеются у путей девицы,
Я из окна на них дивлюсь,
Душе давая убедиться,
Что в них жива родная Русь!
7
Вновь из вагона кто-то вышел.
Давно уж Волга не видна.
А над Уфой – все выше, выше –
Восходит полная луна…
И вот подсела к нам старушка
Со скромной сумочкой в руках,
Но разодета, как игрушка,
С живою искоркой в глазах.
Приветливо всем поклонилась
И тут же заказала чай.
Потом со мной разговорилась,
Сказала как бы невзначай:
- Вот, еду к дочке без гостинцев –
Мне не на что их покупать.
Пришла к нам власть лихих ордынцев.
Иначе как их называть?..
Мы с дедом семерых вскормили,
Что называется – «семь я».
И не гуляли, не кутили,
Работали – и он, и я.
Детей всех тоже приучили
С пеленок к честному труду…
Но все, что к старости скопили,
Попало власти на уду.
Бог с ними, с этими деньгами!
Народ-то словно одичал!
Гребет все под себя руками,
Ну а душою обнищал…
Старушка скорбно замолчала,
С лица слезу смахнув рукой,
Платок цветной перевязала,
Готовясь на ночной покой.
А мне сказала чуть поглуше,
Перекрестив тройным крестом:
- Спасибо, что меня дослушал.
Да сохранит Бог вечно душу
Твою жалеющим перстом…
Мои соседи мирно спали,
В вагоне плавал полумрак,
А мне раздумья не давали
В сон погрузиться ну ни как!
Я думал о страны величьи,
О людях с чистою душой,
Которым чужд дух заграничный
В просторах Родины большой…
Им дорог дух, Россия, твой!
8
Луна приблизилась к окошку
И гладит светом на весу
Чуваша сильную ладошку
В рубцах, похожих на косу.
Вся в бигудях, сопит мордовка:
На лике – радости печать,
В улыбке губы – как подковка.
Возможно, снится теще зять.
Легонько приобняв подушку,
В платке цветастом до бровей,
Спит умудренная старушка,
Что едет к дочери своей.
И, разогнав вином невзгоды,
В костюме-тройке, словно франт,
Спокойно спит дитя природы,
Укрывшись шубой, Лева-хант.
За тонкой стенкой шепот слышно…
Едва сумел я разобрать,
Что спрашивает дочь-малышка
И что ей отвечает мать.
- Там, правда, мама, ветры дуют
И по ночам трещит мороз?
А люди вовсе не воюют
И просыпаются без слез?
- Да, правда, дочка, успокойся,
Давно тебе пора уж спать.
Ты больше ничего не бойся,
Не будут ночью там стрелять.
И будешь в школе ты учиться,
С подружками в лесу гулять.
В наш дом беда не постучится,
Сибирь нас будет охранять.
- А далеко ли до Сибири?
День, два, а может, только час?
И что мы там с тобой забыли?
Тут мать и начала рассказ.
А чтобы было интересней,
Она его пропела песней:
- За высокими горами,
Где седой зимы ковчег
И пушистыми коврами
Расстелился белый снег,
Где под вечер купол неба
Опускается на лес
И в сугроб, как ломтик хлеба,
Месяц катится с небес,
Там в платочке-паутинке
Из снежинок голубых
Ходит в шубке по старинке
И в сапожках меховых
Черноброва, круглолица
И румяна, как снегирь,
Края этого царица,
Красна девица-Сибирь…
И дочурка замолчала.
А меня под мерный тон
Песни тоже укачало,
Потянуло в сладкий сон.
Я, как сытый лев, зевнул
И, блаженствуя, заснул.
9
…Международная курилка,
Где никотин от сигарет
Впитался в стены, как морилка,
И поменял их прежний цвет.
Порой случаются тут ссоры,
Но чаще мирный разговор
Плетет словесные узоры
В дыму – хоть вешай здесь топор.
Вы догадались? Это – тамбур,
Где курят, кашляют, поют
Иль во хмелю танцуют «самбу».
И иногда его метут…
Вот, прислонившись к стенке влажной,
Стоит, не видя нас в упор,
Затяжку делая вальяжно,
Абориген кавказских гор.
Напротив – милая девчонка
(Он ростом ей по грудь как раз,
А грудь ее – как бок бочонка).
Девчонка хитро щурит глаз
И говорит ему:
- Мой милый,
Ты обещал ведь не курить.
И он, окурок бросив с силой,
Сказал в ответ:
- А ты – не пить!
Как мы поедем в гости к маме?
Ты ж, Таня, знаешь наш закон:
Вина не пить, раз ты в исламе,
И пьющих гнать из дома вон!
- Ну, хорошо, - сказала Таня, -
Ты прав, кавказский мой тиран.
И, двери бедрами тараня,
Пошла с джигитом в ресторан…
В овчинном белом полушубке
Невозмутимый и хмельной,
Вошел барон цыганский с трубкой,
Набив в нее табак «Руно».
За ним – поддатые ребята,
По их словам, вахтовики,
Из мест батыра Салавата.
В глазах веселых – огоньки.
Перебивают, горячатся,
По ходу продолжая спор.
В беседе их довольно часто
Звучит и уличный фольклор…
Но вот заходит проводница –
С ведром и шваброю в руках,
С красивой розочкой в петлице,
Но с безразличием в глазах.
Все сразу дружно замолкают
И молча тамбур покидают.
10
Был день за окнами туманный,
В вагоне завтракал народ.
Я пил чаёчек ресторанный
И ел дорожный бутерброд.
Но вдруг мой взгляд остановился:
В купе напротив, у окна,
Где тусклый свет, как голубь, бился,
Сидела девушка одна.
В пуховой кофте, в черной юбке,
И слов игра здесь не нужна:
Как алый бантик, были губки,
А грудь – как волжская волна.
И волосы в шелковый кокон
Гребенкой собраны, как встарь,
И, отражаясь в стеклах окон,
Горел в её серьгах янтарь.
Во мне, как гейзер, кровь взбурлила,
И сердце рвалось из груди,
Когда она мне предложила
К ней на минутку подойти.
Промчался мимо поезд с грузом.
Я был знакомством одержим:
- Как вас зовут?
Ответ был:
- Муза.
Вдруг все рассеялось, как дым.
А за окном ткал покрывало,
Как из мохера, белый снег
Для склонов и вершин Урала
И для уснувших горных рек.
И плел воздушные вуали
Для украшения берез,
Что кротким взглядом провожали
В меж гор синеющие дали
Наш громогласный тепловоз.
11
Зависло солнце над горами
И освещало улиц лоск –
Наш поезд с громкими гудками
Въезжал в заснеженный Свердловск.
Засуетились пассажиры,
Заставив сумками проход,
А через них напрягши жилы,
Идут две женщины вперёд.
Я удивляюсь их таланту:
Как можно так вообще идти?
С поклажей, в пору для Атланта,
В руках и с сумкой на груди!
Во мне усилил удивленье
Их мимолётный разговор,
Который, не предав забвенью,
Я точно помню до сих пор:
- Ну вот, Маруся, мы и дома,
И все границы позади.
- Не говори, подруга Тома,
Но с сумок взгляда не своди!
- Да кто утащит их, подружка?
Здесь мне один помочь хотел!
На вид здоров и не пьянчужка,
Но от натуги весь вспотел…
И засмеялась так задорно,
Что я улыбку не сдержал,
Но всё ж запоминать подробно
Беседу спутниц продолжал.
- Ты помнишь в городе Стамбуле
Мне турок кожу продавал?
Народ гудел, как пчёлы в улье,
И вор чуть деньги не украл?
Но я поймала сволочь эту!
И если бы не полицай,
То порвала бы, как газету,
И растоптала б, как Мамай!
И вор взмолился, видя это,
И, изменив в испуге лик,
Как в день конца земного света,
Пропел козлом: «Аллах велик!».
Подумать страшно: это с лишком,
Когда б на деле вышло так!
Что ел тогда бы мой сынишка,
И как лечился б муж - дурак?
А кто ещё он, если сам же
Себе болезнь свою нажил?
Врач упреждал, а он не тямжил
И всё сильнее пил и пил…
А ты сама на рынке, что ли,
Товаром будешь торговать?
- Нет, оптом сдам. Мне надо Толе
За школу деньги отдавать…
Подружек этих ввёл в стихи я –
В душе добавилось тепла.
Когда б не женщины такие –
Давно б Россия умерла.
12
…Вокзальный диктор предлагает
Пройти в подземный переход,
Который, кажется, глотает
Людей, как в сказке кашалот.
Где, как в античном мифе, девой
Вам все указаны пути
В вокзальное большое чрево
И как на улицу пройти.
Где, тем не менее, вас тоже
Повсюду ждет бесовский дух.
Где пробежит мороз по коже
От вида «молодых старух»,
Что там, как рыбы косяками,
Снуют в потоке тухлых вод –
В коростах, язвах, с синяками,
И этим жалобят народ:
- Подайте, граждане, копейку,
Не ела я уже три дня.
Горька судьба моя-злодейка,
Погибла вся моя родня…
- Смотри, что сделала с собою!-
Сказал мне продавец газет,-
Училась в колледже со мною,
А врет, что папы с мамой нет.
Живой отец, и мать здорова.
И жили бы они без бед,
Кабы не эта вот корова,
Что водку хлещет с юных лет…
Невдалеке, у касс билетных,
Снуют, как в стане, челноки,
Кидалы граждан безбилетных,
Простые с виду мужики:
- Послушай, брат, подкинь немного
(Здесь для меня законов нет),
И ляжет скатертью дорога:
Куплю в купе тебе билет…
Своим умильным кротким взглядом
Он пассажира убедил,
Взял деньги и, вильнувши задом,
Ушел, а про билет «забыл»…
У входа делает «зарядку»
Цыганка милому юнцу.
И, требуя с него десятку,
Руками водит по лицу:
- Послушай ты меня, рисковый.
Я дам тебе один совет:
Обзаведись, как конь, подковой…
И дай мне, милый, сигарет!
А я тебе открою чары
И беспрепятственность в любви,
А чтобы жить в достатке старым,
Отдай последние рубли…
И, обманув мальчишку ловко,
Сливается с толпой людей
Неуловимая плутовка –
Сестра чистилищных чертей…
У выхода играют дяди
Во всем известный «лохотрон»,
А за происходящим сзади
Следит блюстителей кордон –
Чтоб дяди поиграли вволю
И не смогли от них сокрыть
Законную за это долю.
Их по дешевке не купить.
Недаром бдительно следят:
Им лучше рая этот ад!
13
Купив в кафе две шоколадки
И к чаю солнечный лимон,
Я из вокзала без оглядки
Пошел с вещами на перрон,
Чтоб там дождаться пересадки
На поезд и продолжить путь,
А не дышать здесь вонью гадкой,
От коей жизнь теряет суть.
И, право слово, удивился,
Когда, поднявшись на перрон,
Увидел там, где снег искрился,
И поезд свой, и свой вагон.
А у вагона проводница
Сгребала умголь – ё-моё!
(Ведь здесь она была царица,
А я был подданыым ее).
И потому беспрекословно
Помог ей уголь загрузить.
За что был удостоен крова,
С одним условием: не пить!
- Ты не смотри, что там гуляют
Твои соседи-мужики.
То возвращение справляют
С кавказских гор фронтовики.
Впустила вот пораньше тоже,
Чтоб их патруль не повязал.
А то один из них, похоже,
Немного водки перебрал…
Дослушав дельные наказы,
Я, удивив ее, сказал:
- Не пью я, мать, хмельной заразы!..
Прощально глянул на вокзал.
И с чувством радостным на сердце,
Я отворил вагона дверцу.
14
В вагоне музыка играет
И по-домашнему тепло –
Так, что снежинки сразу тают,
Упав снаружи на стекло.
А у окна стоят в обнимку
И на меня в упор глядят
(Мол, скоро ль я в суть дела вникну)
Пять чуть подвыпивших ребят.
В десантных голубых беретах,
В тельняшках, брюках, сапогах,
А на груди, как амулеты,
Жетоны в черных номерах.
- К нам пополнение, братишки! –
Сказал восторженно один.-
По парам скинемся в картишки?
Вы как, не против, господин?
Я поздоровался сначала,
Затем, продумав свой ответ
(Чтоб не было концом начало),
Двусмысленно ответил:
- Нет!
И, приподняв повыше сумки,
В купе протиснулся бочком,
Где, наливая водку в рюмки,
Сидели парни под хмельком.
Меня увидев, удивились,
Но без стесненья через миг
Уже со мной разговорились.
За разговором потеснились,
Мне предложив:
- Садись, «старик».
Давай помянем по-простому
Всех наших павших пацанов,
В гнилой Чечне, вдали от дома
Не опозоривших отцов!
Пусть будет им землица пухом!
И чтобы в наши города
С косой своею смерть-старуха
Не заходила никогда!..
Я познакомился со всеми:
Геннадий, Женька и Сергей.
А чтобы быть душою с теми,
Сказал Евгению:
- Налей!
И, сжав в руке с хмельным бокал,
С десантниками молча встал…
15
Когда на росные поляны
Пробьется первый луч зари
И сгонит с них в урман туманы,
И заворкуют сизари,
Опять сидеть у колыбели,
Петь еле слышно будет мать
Под звуки ангельской свирели,
Чтоб сын подольше смог поспать.
Она поет о странных странах,
Где все свободны и равны.
Она поет о людях странных,
Не знавших никогда войны.
Ну а когда малыш проснется,
С улыбкой поглядит на мать,
Она ответно улыбнется
И станет сына целовать…
Пройдут года… Сын станет взрослым.
И очень даже может быть,
Что вот таким же утром росным
Уйдет он в армию служить.
И больше всех родная мать
Его, жалея, будет ждать.
16
… В купе на столике – конфеты
И мною купленная снедь,
В красивых пачках сигареты
И водка с надписью «Медведь».
Бельё постелей дополняет
Дорожный временный уют…
А за окном огни мелькают –
Наш поезд мчится на Сургут.
Мои попутчики с любовью
Мне рассказали о друзьях
С которыми делились кровью,
В которых верили в боях.
- Как дальше жить, скажи, братишка? –
Спросил Евгений у меня. –
Ведь мы по возрасту – мальчишки,
А в сердце нет того огня,
С которым мы стремились с детства
Страну родную защищать,
Который нам, как дар, в наследство
С рожденьем передала мать.
Но враг не видел наши спины!
Мы шли с ним в бой, подняв лицо,
Хоть в спины нам, страшнее мины,
Летели крики подлецов.
Ведь те дельцы, что посылали
Мальчишек воевать в Чечню,
Потом нам в души наплевали,
Убив в нас веру на корню…
Тут вдруг, как будто от угрозы,
Сергей руками замахал,
Из глаз его полились слёзы,
И он беззвучно зарыдал.
Евгений, сильною рукою
Его обняв, к груди прижал,
И тихим голосом с мольбою
Он другу своему сказал:
- Поплачь, поплачь, мой друг Серёга,
Слезами душу успокой.
Ты не суди себя так строго,
Твои друзья – всегда с тобой.
И не винись что ты из роты
В бою остался жив один.
Все в батальоне знают, кто ты,
И как дожил ты до седин.
Страх неизвестностью разбужен,
И оттого покоя нет,
Что веришь: никому не нужен
Такой – и ранен, и контужен –
В свои неполных двадцать лет…
Я тоже дал слезинкам волю,
Но дать не мог парням совет
В свои почти что сорок лет,
Как дальше жить им с этой болью…
17
…Вставало солнце из-за леса,
И начинался новый день,
Когда, пуская дым завесой,
Вкатился поезд наш в Тюмень,
Где, как алмаз, искрился иней
На крышах и ветвях берез,
А небосвод был синий-синий,
И лютовал вовсю мороз.
Надев пальто, я быстро вышел
На переполненный перрон.
И неожиданно услышал
Негромкий колокольный звон.
Он плыл, натружено вздыхая,
И сердце билось звону в такт
От чувства, что земля родная
Меня тепло встречает так.
И я стоял под синим небом
И словно воздух детства пил –
Он отдавал печеным хлебом
И снежной свежестью пьянил.
Но прервала мои раздумья,
Сказав заботливо, как мать,
Старушка (видно, говорунья,
Что любит жизни поучать):
- Почто, касатик, голоуший?
Головушку застудишь, чать.
Иди в тепло. Меня послушай,
А то оглохнешь, как мой зять.
Он никогда мои советы
Не допускал к себе никак.
Теперь же платится за это,
Хотя и чистый сибиряк!
А ты, сынок, похоже, с юга?
Привык без шапки там ходить.
Но наш мороз – такой зверюга!
С ним лучше, милый, не шутить!
- Да нет, я тоже здесь родился, -
Старушке молвил я в ответ.-
Но вот в волжаночку влюбился
(За ней на Волгу укатился)
И не живу здесь много лет!
- А дома есть кто?
- Только мама.
Одна который год живет…
- Но ничего, хоть и упряма,
Когда приедешь, - все поймет.
Ну и, конечно же, простит.
Всем, что имеет, угостит!..
И я, довольный нашей встречей,
Старушке этой денег дал –
Поставила чтоб в церкви свечи,
И быстро в тамбур забежал.
И видел я в окно вагона,
Как машет мне она с перрона.
18
…Да пусть простят меня волжанки
И знают, что я не забыл
Их стать (куда вам, парижанки!)
И их любовной страсти пыл.
Я их люблю, как море – качку,
Но речь пойдет о сибирячках!
Есть женщины в Сибири вольной,
Что всюду создают уют,
Гостей встречают хлебосольно
И, не пьянея, в меру пьют.
Умеют шить из шкур одежду,
Дрова колоть и лес валить,
И, обогрев душой надежду,
Мужчину трепетно любить.
И вот на «диком» полустанке,
Где за окном метель мела,
В нагольной шубе и ушанке,
Такая женщина вошла.
Внесла в купе рюкзак и лыжи,
И зачехленное ружье.
Сложила все на полке нижней
И попросила дать белье.
Затем, как будто бы играя,
Переплела свою косу,
Сказала мне:
- Попьем-ка чаю.-
Смеясь, достала колбасу.-
Чай – хорошо! Хоть и водица,
Но сколько б ты его ни пил,
А все никак им не напиться.
Прибудет в теле новых сил!..
Наш поезд шел, в ночи сверкая,
От света разбегалась тьма.
Ну а у нас за крепким чаем
Беседа мирная текла…
- Мы с мужем десять лет почти что
В домушке у ручья живем.
Природа там – в одежде чистой.
И, как бальзам, водицу пьем.
Его, больного, на закорках
Я в это место принесла.
А то уж был бы на задворках!
Болезнь в нем сильная жила.
Ну а сейчас-то, слава Богу,
Он телом и душой окреп.
Торит до проруби дорогу,
Готовит и печет мне хлеб.
А я тайгою промышляю:
Сушу грибы и бью орех,
Охочусь, ягоды сбираю,
Ну и сдаю за деньги мех…
Я слушал с явным интересом
Ее рассказ и пил чаек.
Луна струила свет над лесом,
На елях серебря снежок.
И было на душе светло.
Так время наше и текло.
19
…В Тобольске, выждав на стоянке,
Наш тепловоз заголосил
И в сторону реки Юганки;
Пыхтя, вагоны потащил.
И вот уж «Юность комсомола»
В огнях мелькнула за окном –
Моей давнишней жизни школа,
Где каждый мне разъезд знаком.
Но испытал я чувств смятенье,
Какой-то непонятный страх,
Увидев новые строенья
Таежной станции Пыть Ях,
Где только просыпалось утро
И снег был непривычно чист,
Где на меня с улыбкой хмурой
Смотрел единственный таксист.
Мы с ним пошли без разговора
(Он был один и я один)
Вдоль привокзального забора
К такси, свернув за магазин.
Таксист молчал, крутил баранку.
Я думал думушки свои…
Но у моста через Юганку
Сказал ему:
- Останови!
Таксист спросил:
- Что, укачало?
Или вчерашняя «вожжа»?..
- Здесь жизнь моя взяла начало,
Пройдя по лезвию ножа, -
Я, заплатив, ему ответил…
Рванул пешочком через мост.
Мне в спину дул холодный ветер,
А перед взором город рос.
И вдалеке сосновый лес
Сметал луну с крутых небес…
2000 г.