-Уходят лучшие.
-Воистину.
-Поплачем, кумушка.
-Угу.
Ревут - старательно и жизненно,
не пожелаешь и врагу
такого хора у надгробия,
когда беспечная душа
парит над образом-подобием,
не понимая ни шиша,
в чем дело, если омовением
плевков при жизни не стереть,
а тут - какое-то мгновение,
а тут - упал, очнулся - смерть,
и - "лучший".
Глянь, как надрывается
вон та, в зеленых бигудях,
и не пошлешь в ее же задницу,
и не воскликнешь в новостях:
-Не верьте! -
Верят.
Плачут.
Молятся
за упокой.
А добрый Бог
прощает глупой подзаборнице
ее же вопли:
"чтоб ты сдох!" -
еще вчерашние.
Красавица,
ведь правда, лучших не вернуть,
и нам бы видеть, а не пялится,
и мы могли бы, хоть чуть-чуть,
сквозь щели, благостно опухшие,
узреть в лампадочном дыму,
что потому они и лучшие -
ведь не мешают никому.
Иди ко мне,
пока не верится,
пока хоть кто-то, но не мы,
пока с копьем идем на мельницы,
пока красивы и умны
хотя бы тем, что не продали мы
способность видеть бигуди.
Пока не чествуют медалями -
прошу, иди ко мне,
иди.