Посвящается А. И., Э. К. и Гр. К.
Завтра, дорогой, Во сколько мне прийти?
Приходи где-нибудь в три часа.
И я все дальше и дальше отходил от ее широко раскрытых глаз.
Друг ждал меня у метро. Его девушка вместе с одногрупницами снимали квартиру, и он хотел показать мне все комнаты в ней. Он стоял спиной ко мне, когда я заметил его. Узнал я его по рюкзаку в зеленую полоску на белом фоне.
- Давай напишем рассказ в стиле грязного реализма и назовем его кусты - предложил я ему, когда мы шли к дому.
Автобус провез нас через мост и свернул на набережную, но дом находился на другой стороне. Нам пришлось выйти и идти пешком.
- Мы должны сесть на любой автобус, кроме 118 – он нас протащит вдоль набережной, я знаю, я уже это испытывал. А вот пятый нам подойдет.
Квартира была на последнем этаже. Друг настолько ее полюбил, что у него был свой ключ. За железной дверью пряталась трехкомнатная квартира, и в каждой комнате был свой хозяин. Раздевшись, я повесил пальто на детские плечики, что меня не удивляло. Ремонт был давно, о чем кричали обои, стены - торчащие из мест прорыва обоев, и пол, стертый до бетона. Надев тапочки, которые я использовал на учебе, прошел в туалет; к ржавой воде бочка и желтой торчащей кнопке спуска воды. Закрыв дверь на позолоченный шпингалет, я поднял стульчак, рассматривая свои серые тапочки.
Мыло провалилось за стену, за кусок линолеума, который должен был эффектно прикрывать дыру в стене, из которой торчали трубы, брюхо труб, серо-бетонное. Нет, его не достать. Смыв пену с рук, высушив их, я двинулся на кухню.
Я все время слышу мяуканье. Пока я был в туалете, пока я был в ванной. Может кот тоже провалился куда-то за стену.
Она что-то перемащивала в кастрюле. Он сидел за ноутбуком, за столом,покрытой сгоревшей скатертью. Это всё свечи сожгли. Мой желудок ныл от пустоты, от голода. Был только сгоревший кекс, который он с радостью принял.
Форточка, ветер дул прямо на меня, сидевшего на разбитой табуретке от рояля. Я начал кашлять.
- Ты все болеешь?
-Да. Бьет в голову. Может у вас есть что-нибудь от головы?
-Что?
-От головы таблетка есть?
- А да, конечно. Я сейчас найду тебе таблетку.
Она стала рыться в ящиках у плиты, достав пачку обезболивающего – протянула мне. Не знаю, действуют ли таблетки.
Пока я пил чай, мяуканье усилилось, становилось все громче и громче.
-А вот какой ок?
Я обернулся на слова.
Стояла девушка с закрученными рыжими волосами до плеч, с треугольным лицом. На лице была странная ухмылка. Я опустил глаза пониже и на заблеванной футболке, рядом с торчащими сосками, увидел голову котенка, тело было зажато между пальцами. Я смотрел на котенка, но видел только грязную футболку и линию сосков, выпирающих у мордочки.
- Присоединяйся к нам?
- Не, не, у меня дела. Да и устала.
Ее речь резко обрывалась и снова резко возобновлялась. Заезженно - устало.
- Я желаю идти
- Иди.
Она медленно двигалась, мимо рваного плаката, в коридор. Позже я узнал, что плакат скрывает еще одну дыру.
- Совсем живет одна, совсем отчаялась.
- Не смей приставать к ней. Не приставай к моим соседкам, пусть спокойно живут.
- Разве, я что-то сказал?
-Вчера ты ей нагрубил.
Их комната находилась на диагонали от кухни. Но я и не рвался туда.
Я слышал шаги, шаги за спиной обернулся там стояла маленькая блондинка, совсем прижавшись к стене.
- Привет.
Она ничего не ответила, взяла кружку с края стола и легкими шагами, не касаясь земли, ушла.
- Не обращай внимания, у нее врожденная проблема с хрящом гортани и голосовыми связками. Она тебе никогда не ответит.
Я не мог дышать в ее присутствии, и только после ее ухода, понял, насколько, вкусны ее духи.
Все пришли посмотреть на меня. Все видели меня. Но голод не отступал .
- Холодильник набит едой, но ее никто не ест. В этом доме кроме меня никто не ест. Половина из еды в холодильнике – просрочена. Все, я пошел в магазин. Пойдешь со мной?
Я был уставший, еле передвигал ноги.
-Нет
- Ладно, я с ней пойду.
Ее лицо выражало полное спокойствие. Надо написать список. Отодвинув осколки от стакана, он начал писать
Я остался один на кухне. Весь стол был завален едой, но я все равно не мог начать есть без них.
Я почувствовал касание легкой руки своего плеча, угла рубашки. Обернувшись, увидел ее в ее фиолетовой юбке и легком жакете. Ее огромные глаза - я не видел цвета радужки .- один огромный зрачок, она взяла меня за руку и потянула за собой. Я не мог ослушаться.
В ее комнате ничего нет кроме надувной кровати и чемоданов. Комната, поэтому, казалась огромной. Солнечный свет падал из окон, но не доходил до края простыни. Она посадила меня на кровать. Она потянулась к моим губам, но опередил ее, начал целовать шею, ее горлышко, ее гортань. Я чувствовал, как мягко пульсирует артерия под моими губами. Я снимаю с нее жакет, одним движением и снимаю ее нижнее белье черного цвета. И ласкаю пальцами – от груди к плечам, вниз к животу, целую.
Останавливаюсь на ее юбке, Натянутой между двумя бедренными костями, вертела которых торчать в сторону. Я глажу ее юбку. Но нет сил на движение дальше. Не перебороть себя. Я не могу сорвать юбку с неё. Слышу ее дыхание, подобное реву мотора, отдающего в кончики пальцев. Вижу напряженность сосков, торчащих вверх. Но я не могу.
-Кусты? Почему кусты?
- Не знаю.
- Ты совсем не можешь говорить?
- (кивок)
- Ни одного слова?
- (кивок)
- Я безумно хочу услышать твой смех.
Она, молча, смотрела мне в глаза. Я крепче прижимал ее к себе.
- И ты не стонешь, совсем нет.
Только одно слово и вся ее красота рухнет. Столько лет - своим молчанием - она собирала в себе красоту.
Послышался звук открывающегося замка. Она крепко сжала мою руку.
- Я должен идти.
Все собравшиеся начали аплодировать мне. Я все кланялся и кланялся в другую сторону. Подхватывая цветы, начал кричать:
-Я великий, я великий.
- Мы всякой всячины накупили. Но в следующий раз идем с тобой. Ок?
-Ок.
- И что вы накупили?
После нашего похода в магазин, нас больше не посылали: лишь трата денег.
Я испытывал волнение, мелкое сокращение в каждой мышце. Переменно в каждой. Сокращались и дергались отдельные пучки волокон из мышц, я это ощущал.
Я совсем не заметил, что кот был черный, ни одного белого пятнышка. Он бегал по прихожей в поисках свободы, матери или еще чего-нибудь. Хозяйка, потупивши, смотрела на это все через улыбку.
Без слов, ей было хорошо. Он гладил ее попку поверх юбки, и каждое его движение задергивало юбку выше. Второй долго целовал ее губы, гладя рукой ее светлые волосы, а второй рукой гладил ее кожу под рубашкой. Она выпрямилась, встав коленями на постель. Рубашка скользнула на постель , прикрыв линию колен, рельеф мышц голени, блестевшей от лучей солнца, юбка была задернута до поясницы – фиолетовой полосой. Я сжимал руки в углу ее комнаты, сидел на полу. Он взяла в руки член мистера Второго и начала заглатывать его. Он продвигался к ее гортани. Я ломал пальцы на руках. Первый уже был в ней сзади. Я слышал ее громкое дыхание.
Ты моя особенная.
Я налил молоко на шоколадные кукурузные шарики. Нет времени ждать пока молоко пропитает шарики. Друг подливает молоко в абсент.
- Ну это совсем уныло.
- Попробуй, абсент ничего не может испортить.
- Хорошо.
Разделяют мякоть на тарелке. У цитрусового избавляются от кожуры и оставляют мякоть. Она сладкая местами, местами горькая, местами кислая. Но в целом я испытываю сладкую боль.
Возможно, мне просто не хватило силы воли, встать растолкать их вон из квартиры и любить ее самому. Забыть страх, забыть обо всех заблуждениях, забыть правила любить и жить.
-Н-н-не, я тогда училась со всеми поэтами. З-знаешь какие они глупые.
-Просто глупые?
- Ну – нуда. У них отсутствуют идеи.
Я слушал разговор рыжей соседки и девушки друга.
- Чего нет? – спросила Девушка
- Идей, ну да. Они смотрят только на себя.
- На кого? На себя, а что в этом плохого? Это есть норма.
- Но не есть искусство.
Она лежала уставшей, накрытая тонкой простыней. Продолжение простыни покрывало мое тело, хотя в ее пустой комнате было тепло. Ее медленное дыхание. Ее изгиб носика. Она вспотела и простыня прилипала к ее белому телу, вычерчивая изгибы ее тела. Изгибы ее носика. Тонкие волосы. Острый ход бровей к линии глаз. Я засыпаю.
- Ты порезался. Зачем ты так сильно сжал стакан?
- Ничего страшного, это всего лишь царапина.
Осколки разлетелись по всему столу. Я чувствовал боль, я чувствовал жизнь руки, существование отдельно. Я хочу, что бы это все прекратилось.
Родители привели своих детей, чтобы они посмотрели на меня. Этим родителям ничего не исправить в себе. Кланяюсь им тоже. Сверху от прожекторов спускается микрофон.
- Дамы и господа. Спасибо за посещение. Надеюсь, вы получите огромное удовольствие. В противном случае, вы можете обменять билет в кассе. Это вам не акц…
Не успел я договорить, сразу – зал взорвался от смеха. Микрофон выскользнул у меня из рук и поднялся обратно. Не думал, что на кухне такой высокий потолок.
- Это тебе не нравится, потому что тебя никто не оценивает. Да, да, не критикует.
Не все так просто.
Она отталкивает меня от себя и отходит к белой стене. Мрамор ее кожи сливается со стеной. Она смотрит на меня, ее глаза полны гневом, отчаянием и желания. Их быстрая смена. А лицо безразлично, не подвижно, не дернется ни одна мышца. Я никогда не забуду эти глаза и буду хранить их в себе целую вечность, и во время смерти они снова вернутся, чтобы уйти со мной. Мне было бы легче, если бы она сказала хоть слово. Она схватила рубашку, выбежала из комнаты. Я не погнался за ней. Большая часть ее оставалась в комнате, и только тело ее выбежало. Душа здесь. Я хочу остаться здесь. Тем более она убежала с моей рубашкой. Я подошел к окну и смотрел на дома напротив, точно такие же, как этот.
- Складывай, складывай свой карточный домик
- Ты о чем?
- А, не о чем просто так?
Она встала на колени, опустив локти на постель, сложила их перед собой в замок , лишь слегка прикасаясь ими к подбородку. Я лежал на постели, вытянув ноги к окну, и следил за нею. Пучок светлых волос был зажат между губами, которые легонько двигались. Когда я осознал, что она делает, ее шепот перерос в крик, от которого дрожат стены. Моей головы. Она подняла глаза на меня, в них выражался испуг и был спрятан вопрос. Нас одинаково слышат.
Кофе было рассыпано на столе, на полу, везде кофе. Она, он – хрустит под их ногами. В скатерти была прожжена в нескольких местах, рана скатерти зияла на меня, и в ней скапливался кофе. Я обратился к другу, который жег свечи в это время.
- Слышишь, у нее точно вишневый голос, фиолетового цвета, растягивающийся по ее комнате, слышишь? Понимаешь?
- Да, тоже самое вот у нее.
Сказал он, показав на свою подругу. Она варила мне кофе. Пол кружки было кофейной гущей.
Луна все больше и больше заливала комнату, вот она движется по полу к ножкам плоской кровати, и дальше поднимается по краю кровати к моим ногам. Ветер все петляя снаружи, шумя, бьется в окно. Она крепко спит и не слышит. Но каждый удар - из ее сна долетает улыбка, которая появляется на ее лице. Удар, улыбка и она закусывает губу, от удовольствия перед ветром.
Удар, и распахивается окно. Луна стремительно поднимется и уже светит прожектором в глаза. Простыня, раскачиваясь волнами, обхватывает ее тело, поднимаясь все выше с ног к рукам, обхватывает ее. Тело приподнимается. Удар. И громче улыбка.
- Дорогая. Дорогая. Куда ты? Не оставляй меня.
В ответ только улыбка. Я поднимаюсь на колени на постель. Она все дальше уплывает в окно. Звон все нарастает в ушах от ветра, что мечется по комнате.
Удар, и захлопывается окно за нею, зажав простыню. И только ветер, петляя снаружи, развивает простыню. Я пытаюсь открыть окно – руки из ваты, немеют от прикосновения холодного метала ручек. Зажатая ткань, разрастаясь, закрывает лунный свет, комната погружается в темноту. От нарастающего страха в горле я просыпаюсь.
Я устал. И сидя на стуле и слушая песню из громких динамиков, я повторю себе: я устал. Но ничего не услышал.
- Знаешь, мне кажется, время скачет то взад, то вперед.
- Это так и есть, парень.
- Да? И еще мне снится сон, как я выхожу перед толпой людей, они мне аплодируют и все такое, я обещаю им выступлении.
- И чем он заканчивается?
- Видимо, еще не время.
Комната рыжей заставлена хламом, чего там только нет.
- Пподожди, я-я сейчас н-найду. Т-точно.
- Вообще, что он у тебя делает?
- Подожди, я по попросила почитать, мне стало интересно. Она пропросто зашибись.
Я стоял в проеме, пока она пыталась выговорить мне слова. Мое внимание привлекла красная коробка, поверх стойки серых. Я подошел к ней, пока он рылась под кроватью, доставая от туда стопки бумаг. Я, взяв крышку кончиками пальца, приоткрыл коробку. Бабочки, лежали высушенные бабочки.
Дамы и господа, я должен показать вам, насколько полон мой мир, и насколько пуст мой мир. Не закрывайте глаз, не моргайте. Не отводите взгляд.
Она встала с кровати, стала одеваться, по одному собирать свои вещи с пола.
- Ты куда?
Шепотом произнес я. Она повернулась, посмотрела на меня.
- У тебя очень красивая белая спина, с тонкой линией позвоночника.
Она улыбнулась только краешком рта. Что это значит.
- Я не смог бы выжить, если бы молчал, я бы взорвался изнутри, всеми чувствами, переживаниями.
Она смотрела на меня. Резким шагом направилась к чемодану, достала карандаш. Облизав кончик карандаша, она вывела пару слов на мятой бумажке, которую достала из кармана. И потом протянула мне сложенную бумажку. Я хотел раскрыть, но она положила руку на мою. Застегнув все пуговицы на рубашке, улыбнулась и вышла. Я раскрыл.
« Ты и так молчишь.
Ты не живешь».
Аплодисменты утихли. Сверху спускается веревка. Я дергаю ее – она крепко привязана сверху. Лица вытянулись вперед – в восхищении. Мои руки за работой – они собрали петлю. Все машинально. На голову продеваю себе. Я улыбаюсь публике и шагаю через край стола. Аплодисменты.
- И что это значит?
-Что?
Все это?
- Ну, какое-то точно имеет значение.
Швабра с завязанной вокруг нее веревкой, застряла в дверном проеме. Натянута веревка, перешагнув, я зашел в ее пустую комнату. Дрожит веревка. Продолжив взгляд по ней, я дошел до открытого окна. Ветер бьет из открытого окна, до слез. Веревка, перегнувшись через подоконник, обвивает ее шею. Перед ее золотыми волосами бледнеет солнечный свет, растекшийся по ее платью и стенам. В ее золотые волосы запускает пальцы ветер. Веревка срывается, она летит.
На столе уже было разлито масло. Я пытался вспомнить почему. Мысли путались. Ах, да, точно: мы пытались потушить огонь.
Она сидела на постели, только ноги были прикрыты ее простыней. Тело, белая кожа излучала белизну. Она старательно выводила буквы на бумаге. Волосы пучками падали на лицо, заостренный нос. Глаза мои спускались вниз к маленькому пупку, линия тонкой тени под маленькой грудью. Она протянула листочек мне. У нее красивый, тонкий подчерк.
«Ведь ты не представляешь, как мне сложно. В детстве особенно. У матери случались приступы невроза. Она беспокойно ходила по комнате. Орала, орала. Орала на меня. И только тогда мне казалось, что хорошо, что у меня нет голоса. Я не могу причинять столь сильную боль. Но с другой стороны, я хотела успокоить ее. Отец с бесстрастным видом сидел и смотрел на происходящее. У него есть выбор. Он может молчать или заговорить. Он никогда не орал на меня. Его молчание - выбор, мое молчание – клетка. Понимаешь?
-Твои глаза сильнее…
Разлитое кофе, выцветавшие обои, эмаль с пятнами, обвисла, кусками слезала с потолка. Коридор с огромной дырой в стене. Пол съеденный, протертый так, что квадраты между собой слились. Тарелки, кружки, некоторые без ручек на алюминиевой сушилке. Турка висела на стене, прикрепленная на гвоздь. Окна грязные хоть протирай их или нет. Грязь въелась в части стекла неровно, как и скотчевые пятна клея. Стекло обведено в дерево, разъеденной краской. Но самое главное – Молчание. Да скажи, что не верно.
О том, кто жили рядом с квартирой, было известно мало. Нет, просто ничего. Никому из присутствующих здесь.
- Ннет, тыты не понимаешь!
- Ты так и не вылечился?
- Нет.
Ответил я.
-Может, ты вылезешь из ванной?
Я лежал в ванной в одежде. Ванная была наполнена на две трети, до третей пуговицы рубашки,
- Как я здесь оказался?
- Не знаю, я лежал у себя. Ты меня позвал к себе в ванную.
- Выходит не убедительно. Но мне уже все равно. Есть одежда?
- Давая я посмотрю что-нибудь из оставленных.
Я почувствовал страх от этих провалов в памяти. Но было ли со мной такое раньше? Ответом было – не помню.
Услышав крик о помощи из кухни, я быстро выбежал из комнаты. Передо мною открылась картина. От боли скрученное лицо друга было обращено в сторону меня, правой рукой он держался за живот, где растекалась красное пятно, увеличивалось. Левой рукой он держался за запястье рыжей соседки, рука которой обхватывало рукоятку ножа, продолжавшегося в живот Друга. Онемение. Секунда. Она отпустила рукоятку, попятилась назад и упала в дальнем грязном углу между шкафом и стеной. Друг стал медленно скользить по белой глади белого холодильника, оставляя кровавые линии, сел на пол. Секунда. Я придерживал его рану полотенцем, сорванные с натянутой линии проволоки под потолком кухни. Нож нельзя вынимать. Звонить в скорую. Больше я не знал. Что делать? Я достал окровавленными слипающимися пальцами телефон. Все стало мутнеть в глазах. Веки задергались.
- Нет, только не сейчас.
- Зачем тебе эти бабочки?
-В-видишь, они очень красивые.
- Но это не повод их убивать.
- Они вс-все равно живут один день. Так они принадлежат мне со своей красотой.
- Все равно не понял, но да ладно.
- Вс-все, нашла.
Она протянула мне тонкую тетрадь.
В царстве Посейдона. В царстве Посейдона все корабли принадлежат мне, мне. В Царстве Посейдона айсберги не появляются из неоткуда – мысли тоже, тоже имеют глубину.
- Как же все печально.
Он сидит над тетрадью, выводя каракули на полях – Я почти умер без мыслей. Самое страшное, я так и не знаю, что за смертью. – И это ты должен был умереть, а не я. И прийти потом, вернутся сюда. – Он встал посреди кухни, задев при этом стол, что стаканы посыпались. – Сюда – он указал на центр, куда уже встал босыми ногами, поверх стекла - И рассказать мне, как это умереть. – он раскинул руки в сторону. – Чтобы меня поразил страх, сильнее, чем сейчас. Уже от осознания верного, от неизбежного и в тоже время ложного, я не поверю - буду жить
Последняя запись в тетради.
Вечер затихал в беззвучной ноте. Красавицы, вошедшие в зал, были голыми, лишь только пудра на тонкой коже. Замыкал круг красавиц мужчина в черном пальто до пола. Достав из кармана часы, он посмотрел на меня: - Время- сказал он – Настало Ваше время.
Красавицы впились острыми ногтями мне в тело, приковав к креслу - к шеи, к голове, к рукам, к ногам. Девушка с золотой пудрой на волосах, облизав палец, вонзила его мне в живот. Я почувствовал, скребет по моему позвоночнику. И так каждый день.
И я кричу: «О, великая сила, дай мне ответ, ибо в вопросах вся жизнь. Я не хочу жить»
Теряю сознание.
Блондинка исчезла. Подруга осталась одна. Пообещав ей, как-нибудь ее навестить, я спускался по лестнице. Меня ждет встреча, но руки и мысли пропитаны кровью и ветром.
Хочу попрощаться с тобой. Это идея