Девяностые

Последнее десятилетие двадцатого века прошлось горячим утюгом по судьбам моего поколения. Поколения, которое ещё верило в какие-то принципы, идеалы. Поколения, которое всё его детство учили ненавидеть агрессоров и оккупантов, и которое вошло в чужую страну под Новый год, но не с подарками от Деда Мороза, а с автоматами Калашникова. Поколения выросшего под песни Пахмутовой и слушавшего втихаря «Битлз» и «Ролинг Стоунз». Поколения, ждавшего от жизни светлого будущего с полной уверенностью в завтрашнем дне. Поколения, в одночасье преданного и брошенного в анархию и хаос, разруху, нищету. Поколения, брошенного под власть бандитов, подонков, спекулянтов.
За то короткое время, когда моя страна превратилась из сверхдержавы в банановую республику или точнее большую чёрную дыру, мне пришлось сменить несколько мест работы, несколько профессий. И вот в очередной раз, помню это было первого июня, в день защиты детей. На предприятии директор собрал очередное собрание. К тому времени мы уже привыкли, что хороших новостей от таких сборищ ждать не приходится. Директор вышел перед работниками и, пряча глаза, сообщил нам «радостную» новость о том, что до первого сентября мы все свободны, как птицы в полёте. Естественно, что ни птицам, ни нам за данный промежуток времени зарплата не полагается. Ощутив хук свободы, я долго не мог прийти в чувства. Три дня, три прекрасных летних дня я чувствовал себя кастрированным мартовским котом. Но затем судьба, посмеявшись над моей беспомощностью,  повернулась лицом. В те годы жена, уже прошедшая через мясорубку развалившегося социализма и уставшая от безработицы и неопределённости, некоторое время жила в диком капитализме, то есть работала на хозяина или на частника, это как кому будет удобно. И не просто работала, а работала в хлебном ларьке. Так что без хлеба мы всё равно бы не остались в прямом и в переносном смыслах. Как раз на третий день моего вынужденного безделья её сменщица неожиданно попросила подменить буквально на пару часиков. И, надо же так случиться, что именно в эти пару часиков, на моё счастье, хозяину пришлось искать нового экспедитора.
Под такие мысли я трясся в кабине «ГАЗона», пытаясь заснуть. В очередной раз, поправив подушку, специально прихваченную для удобства, я посмотрел за окошко. (Прочитав один из моих рассказов, мой друг попенял, что я повторяюсь. Дескать, всё у тебя проходит во сне или связано со сном. Что поделать, если почти треть жизни мы спим. К тому же состояние между явью и сном настолько пограничное, что может произойти или привидеться, что-нибудь необычное. Впрочем, может и не привидеться. Это ведь как повезёт.) Знакомый пейзаж, изученный буквально до метра, не очень-то торопился меня радовать. Вторая половина октября. Зелень на деревьях уже почернела. Грязь. Сыро. Одним словом, наступило то время, когда уже хочется снега, а его всё нет. Одна радость звёзды. Недавно мне в руки попалась одна интересная книга по астрономии и я снова, как в детстве, загорелся этой темой. Загадочное бездонное чёрное небо всегда давало пищу моему пытливому воображению. А после прочтения книги Сергея Снегова «Люди, как боги», научился разбираться в созвездиях и прослеживал маршруты его героев. Наверняка многие читали «Дневники Иона Тихого». Как же после этого можно оставаться равнодушным. Сегодня, как раз было чистое небо. Причём настолько чистое, что Сириус даже через пыльное стекло автомобиля весело мне подмигивал.
–Ты чего сегодня не спишь?- Спросил водитель.
–Не спится, и сам не пойму.- Ответил я, разглядывая мерцающий синий свет альфы Большого Пса.
Водителя звали Юра. Тихий, надёжный товарищ в наших ночных поездках в Питер за хлебом. В пару с ним я попал совершенно неожиданно. Так же неожиданно, как и стал экспедитором. Я уже проработал три дня, или точнее три ночи и уже готовился к выходному, как ко мне подошёл Саша, наш «хозяин» и попросил поработать ещё недельку, но уже с другим водителем. Отказываться, через три дня после приёма на работу было слегка неприлично, да и деньги не помешали бы. Короче говоря, я согласился. Парень, к которым я откатал предыдущую смену очень пугал тем, что Юра человек замкнутый, даже может быть немного себе на уме, так что работать с ним будет очень тяжело. К тому времени Юра (он был лет на десять меня старше) потерял сына. Страшный случай, о котором говорил весь посёлок. На школьной площадке мальчику на голову упали футбольные ворота. Развёлся с женой. Женился по новой. Впрочем, пугали меня зря. Юра оказался очень уравновешенным и спокойным.
Он туго знал своё дело, а я своё и поэтому, не мешаясь друг у друга под ногами, мы работали всегда надёжно и слаженно. Мы были, может быть, одной из немногих команд, которые привозили хлеб даже в тех случаях, когда печи в хлебопекарне стояли и все уезжали порожняком. С первого взгляда всё вроде бы просто. Приехал на хлебозавод, дождался своей очереди, погрузился и, естественно, доставив хлеб до ларьков – разгрузился. Так, да не так. Работа наша была разбита на несколько этапов. Пока Юра крутил баранку автомобиля, я старался немного поспать. После заезда на территорию с запахом свежего хлеба Морфей неохотно выпускал меня из своих цепких лап и взамен захватывал водителя. Дальше наступала моя работа. Конфеты или шоколадки девушкам-экспедиторшам, отпускающим товар. Да не просто конфеты, а и разговоры за жизнь (как бы вспомнить, что она говорила в прошлый раз). Обязательно подойти к заводским грузчикам. Естественно, что червонец, специально для этой цели выданный мне «хозяином», плавно перекочёвывал из моего кармана к ним. И опять разговоры за жизнь. Червонец червонцем, а если он меня помнит и не только помнит, а рад нашей встрече, то вряд ли откажет в моей просьбе и привезёт мне не тот хлеб, который мне полагается по очереди, а тот, на который я сам покажу. Вот так и проходит полночи в дипломатии, походах к печи мимо спящих работников, обложенных, для тепла, горячими буханками хлеба. И хорошо ещё, если печи работают на полную. А если нет. Или если технологи опять что-нибудь напутали. А ещё, может быть, им муку такую привезли, что они никак не поймут, как из неё что-то испечь. И как сказано у классика «вот такая дребедень целый день». В моём случае не день и не каждый, но частенько и особенно неприятно, что всё происходит ночью. И каждый шаг у частника, как нас называют, почти как у сапёра. Ошибся и всё. И неважны все твои шоколадки.
Помнится на восьмое марта. Долго ждали товара. Уже под утро, когда наконец-то хлеб был загружен в кузова, и осталось только оформить документы, девушки-экспедиторши решили отметить праздник. Смельчаки, пытавшиеся прорваться за заветную дверь, вылетали из экспедиторской, как пробки из бутылки. Красные и злые вставали в конец ропщущей длиннющей очереди. Ропщущей, но не предпринимающей, за бесполезностью, никаких попыток прорваться в заветную комнату. Всё и так понятно. У дам восьмое марта, международный женский день. Ещё не зная о таком конфузе, я радостный подошёл к моим товарищам по несчастью. Увидев очередь, и сразу прикинув, сколько времени я потеряю на ожидании, решил рискнуть. Когда открывал дверь, то чувствовал спиной ехидные ухмылки, предвкушение очередного бесславного изгнания и, возможно, готовые ехидные насмешки. Но мои мысли были уже в экспедиторской.
Включив громкую музыку, девушки беззаботно танцевали. На столике в стороне стояла бутылка какого-то вина и, как говорится, кондитерские изделия в ассортименте. Пока они ничего не успели сообразить, я быстро взял за руку самую красивую и молодую, прижал к себе и закружил в танце. Остальные, ошалев от такой наглости и неожиданности, освободили нам место. Музыка звучала. С доброй завистью девушки смотрели на Инну. Девятнадцатилетняя студентка не помню какого техникума, подрабатывала по ночам на хлебозаводе. Умница и красавица, очень интересный собеседник. Сколько раз по ночам, в ожидании, когда же печи наконец-то начнут выдавать хлеб, мы болтали с ней буквально обо всём. Если посмотреть в глобальном масштабе - картина дикая. Ночь, хлебозавод, экспедиторская, дверь которой подпирает толпа возмущённых мужиков, а мы с Инной кружимся в танце, под улыбки и смех, нескольких девушек. Впрочем, продолжалось это недолго. Музыка закончилась. Я поцеловал девушку в подставленную румяную щёчку и уже протянул руку Наташе, как вдруг, словно нечаянно мой взгляд упал на часы. Я смущённо извинился и сказал, что, к сожалению уже пора ехать. Когда вышел из экспедиторской с документами в руках, то удивлению мужиков не было предела. Дверь для них так и осталась закрытой.

Автомобиль затормозил. За окном был далеко не Питер.
–Что случилось?- Спросил у Юры.
–Друзья тормознули.- Ухмыльнулся он.
Первое время я переживал, когда милиция нас останавливала, но со временем привык. Если мы ехали за товаром, то они просили тормознуть на обратном пути. Если шли уже с товаром, то они слегка облегчали наш кузов, и мы ехали дальше. Бывали даже случаи, что они, проморгав нашу машину на посту, пускались за нами вдогонку. Юра сам разбирался с ними. А я, удивившись, что, оказывается, всё-таки уснул, пожалел, что так некстати меня разбудили, поправил сползшую подушку.

Конечно, на этом приключения наши на хлебозаводе ещё не заканчивались. Всегда одним из сложных этапов было прохождения охраны на выезде из ворот. Усиленные проверки, как и всё в нашей стране, проводились акциями. Сопровождалось это, даже в лучшем случае, очень неприятными процедурами. Приходилось сначала разгружать всю машину. А затем грузить заново. Частники экономили на транспорте и поэтому хлеба в одном нашем «ГАЗоне» было, как в трех стандартных хлебовозках.
Так что пару часов усиленной разгрузо-погрузочной работы было обеспечено.  Было это, как раз в дни августовского кризиса девяносто восьмого года. Пока я ждал своей очереди, мимо прошли заводские водители и один другому жаловался, что взял в долг тысячу баксов и купил «жигуль», а отдавать придётся, как за неплохую иномарку.
Охранник подходит не торопясь. С полным сознанием собственной значимости. Что для него частник. Одно слово или непонравившийся взгляд и на запасной причал под разгрузку. При его приближении открываю двери фургона. Пар от горячего хлеба поднимается прямо к звёздам. Поднимаю голову и любуюсь «Северной короной». Про неё прочитал совсем недавно и поэтому она особенно интересна.
–Документы.- Произносит охранник, тоскливо глядя в загруженный под завязку фургон. Затем, заметив моё «неадекватное» поведение, спрашивает:
–Что там увидел?
–Как, что? Звёзды!- Отвечаю, не отрывая взгляда от неба.
Охранник смотрит на меня, как на больного, но, не обращая внимания на его реакцию, продолжаю:
–Вот та звезда называется Бетельгейзе, расстояние до неё…- Дальше я начинаю приводить данные из недавно прочитанной книги: расстояния, размеры, плотность. Одна звезда сменяется другой, созвездие созвездием. Кто бы глянул со стороны. Перед раскрытым фургоном стоят два мужика и тупо пялятся на звёзды. Через несколько минут такой обзорной лекции я замолчал и приготовился к проверке содержимого машины. Но охранник теперь сам вёл себя странно. Ещё некоторое время он разглядывал звёзды, а затем опустил взгляд на дышащие паром содержимое фургона. По его глазам я прочёл, что мелочные земные проблемы в данный момент его совершенно не интересуют. Протянув документы, он коротко подвёл черту:
–Езжай.- И, ещё раз взглянув на звёзды, повернулся и пошёл в помещение охраны.

Я проснулся от дикого скрежета. Автомобиль, присев на левую заднюю сторону по инерции ещё двигался вперёд. Юра с трудом удерживал траекторию движения. Колесо, обогнав нас с левой стороны, перед автомобилем перекатилось в сторону правой обочины и ударило бампер припаркованной «шестёрки». Тормозной диск, как мне показалось, медленно вращаясь, летел на встречную полосу, как раз на уровне кабин легковушек. Диск, пролетев метров сто вперёд, повернул в сторону тротуара и упал под окна пятиэтажки. К нашему счастью всё это произошло в первом часу ночи, когда пешеходы уже видели десятый сон, а встречный транспорт стоял на «красном» светофоре.
–Всё, приехали.- Сказал Юра удивительно спокойным голосом, словно ничего экстраординарного не произошло.
Мы вышли из машины. «ГАЗон» был похож на, севший на мель, корабль. Пока я ставил знак, как полагается в пятнадцати метрах позади нашей неприятности, Юра уже утрясал вопрос с водителем Жигулей, благо, что всё обошлось слегка помятым бампером. Но вот с нашим кораблекрушением всё было гораздо хуже. Думаю, что в тот момент, когда мы поняли, что приключения на свою пятую точку опоры мы получили из-за нерадивости водителя-сменщика, то спалось ему не очень спокойно. Впрочем, если он ворочался, то ворочался в своей кровати. Нам же пришлось выискивать тормозной диск, второе колесо и всё это собирать на шпильки со срезанной резьбой. Знающие люди поймут, что ехать на такой машине крайне нежелательно, а нам предстояла ещё и погрузка, как говорится, под завязку. Однако, понадеясь на русский «авось», собрав всё, что можно собрать, мы отправились в путь. Ночь была не из приятных, но больше для Юры. Я же, не имея какой-либо возможности помочь ему, слегка попереживал. Но наметив, что в первые пол километра машина не развалилась, а немного спустя удачно доехала до хлебозавода, перестал париться на эту тему. Решив, что если колесу не суждено отвалиться, то оно не отвалится и, понадеявшись на мастерство Юры, почти совсем успокоился. Тем более что наш обратный путь занимал теперь гораздо больше времени. Намного больше.

Так про что это я, про охрану. Помню, был очень интересный случай. Ещё при въезде на один из хлебозаводов, я обратил внимание, что охранником в эту ночь был казах. Ну, казах и казах, ничего особенного. В нашей многонациональной стране это в порядке вещей. И всё-таки у каждой нации есть свои характерные черты и не только внешние. Когда-то давно, ещё в школе учительница по обществоведению говорила мне: если хочешь понять стиль поведения нации или хотя бы его представителя, то посмотри на историю народа и всё станет на свои места. Не ручаюсь за точность приведённых слов, но смысл был именно такой. А поскольку эта учительница имела определённый авторитет и уважения у нас в школе поголовно у всех учеников и всех преподавателей, то её слова запали мне в душу. Правда в этом случае не в душу, да это и не важно.
В общем,  охранник был характерный казах со сложным характером. Хлебозавод, на время смены был его территорией, на которую не смей посягнуть. Сдавая документы при въезде, я не положил их привычно на стол, а протянул ему и похоже поступил правильно. Уже приготовленная для меня фраза, так и осталась у него во рту, завязнув между зубами от неожиданности.
Ожидание товара, погрузка, всё прошло, как всегда привычно и нелегко. Поскольку выгрузить четыреста лотков, не перегородив погрузочные причалы и проходы к ним, было большим мастерством. Такое количество хлебобулочных изделий брали только мы. Разместиться могли только на одном причале и постепенно стена, выстроенная из наших лотков, стала носить название «стена Дрынова» по фамилии нашего «хозяина».  Затем шла перегрузка товара из заводских лотков в наши. Непременное условие, поскольку хлеб завод отпускал без лотков, храня свою тару. Каждый раз, когда закрывался фургон, не верилось, что наконец-то всё закончилось. Правда, в ту ночь мы ехали двумя машинами. Нагрузка на машину была меньше. Но только физически. Мне приходилось курировать второй автомобиль с бригадой из молодых пацанов.
Подъехав к воротам, я привычно выскочил из кабины, заскочил в помещение охраны и уже протянул руку, чтобы взять свои документы, и тут же её отдёрнул. Через минуту, пройдя стандартную процедуру общения, охранник, как я уже говорил ранее, казах вручил мне документы. Уже выходя из двери, я столкнулся с экспедитором из второй нашей машины. Я даже глазом не успел моргнуть, как он схватил свои документы и… дальше я не буду приводить всё то красноречие, которым были украшены ближайшие десять минут ночи. Результат, пацаны отъехали в сторону для проверки, что значит полная разгрузка под тщательным присмотром. Что означало кроме лишней физической работы, потеря полутора часов времени.
Мы стояли с охранником рядом с проверяемой машиной. Погрустневшие пацаны начинали разгрузку.
–Всё правильно,- сказал я негромко охраннику,- совсем эта молодёжь обнаглела. Учить их надо. Совсем ни старших, никого не уважают, что за люди.
Далее в том же духе. Правда, между строк намекнул, что меня он также наказал, поскольку без второй машины уехать я не могу. Но полностью поддерживаю его действия. Минут десять моего монолога и сердце охранника смягчилось. А может он представил, что я так и буду зудеть у него над ухом ближайшие полтора часа, и проверка была отменена.

Я открыл глаза и грустно заметил, что сегодня мы нескоро приедем домой. Юра ехал со скоростью двадцать-тридцать километров. Я ехал тогда, глядя в окно автомобиля на невесёлый пейзаж, и не думал, что это годы я буду вспоминать с теплом и улыбкой. Эти девяностые годы. Годы бесправные, беспредельные. Годы, когда мы не жили, а выживали. И всё-таки мы были молоды, здоровы. Мы готовились проводить век двадцатый. Век страшный, спорный, героический, гениальный. Век развала и век прорыва. Век нашей юности, нашей молодости в котором оставались наши наивные и несбывшиеся мечты.
Мы вступали в двадцать первый век взрослыми, опытными и всё-таки прихватившими с собой немного иллюзий, как часть своего характера, часть своей души.