Он говорит ей: «Не поздно ли я пришёл?
Не обессудь, не устраивай больше шоу».
Томно привстала, ответила: «Хорошо,
Может быть, чаю?».
Он отогрелся и снял с себя мишуру,
Снова морозно, тогда уходил в жару.
Взял её за руки, будто играл в игру,
И пробурчал: «Скучаю».
Он, осекаясь, рассказами был силён
В гуще событий, по списку из ста имён,
В каждом сюжете спокоен и закалён,
Как музыкант по нотам.
Стрелки крутились, исчерчен был целый лист,
Чайник свистел, как обиженный эгоист;
Вдруг телефон оборвал его нервный свист...
Что ж, такова работа.
В трубке шипело (далёкие города).
Только забыла - он взял и пришёл сюда,
Просит прощенья, ругается без стыда.
Видимо, не до смеха.
Не до чудачеств, это ж какой экспромт,
Долго тянуть ли, коль ставишь вопрос ребром.
«Что тут поделать, опять ухожу на фронт.
Время пришло уехать».
Вскоре сказали: «Отмучился Ленинград»,
Сняли блокаду, «катюши» ползут назад...
В свежей воронке останки его лежат.
В шубе с овчиным мехом...