...просто я все забыл: себя, реку. И того жилистого мужика в волглой от росы брезентухе. Сколько раз мысли о нем меня спасали!
Он спал на спине. Растянувшись во весь свой немалый рост. Прямо на камнях. Рядом валялись удочки. Костер давно потух. От утреннего холода тело его сжалось и стало еще тоньше и длиннее. Левая ладонь засунута под мышку, а правая греется в тепле ширинки. Во рту недокуренная папироса. Над ним занавеска тумана приоткрывает то изображения мощных животных, они легко узнаваемы, это лоси, то охотников с копьями. И кажется нет тысячелетий, которые пролегли между древними петроглифами и спящим. Вот и друзья называют его Сохатым.
Ему снятся стихи. Они пишутся легко и просто. По любому поводу. Как во сне, так и наяву. Он от чего-то смеется во сне. Встает, выплевывает окурок, несколько раз сильно, чтобы согреться, хлопает себя по бедрам, приседает...
Надоел стук баскетбольных мячей, надоели обыденность и пошлость разговоров, замечания жены, постные физиономии коллег... Как у животных, вырванных из вольной среды и поставленных в определенные рамки, деформируются в каком-то поколении нюх, слух, зубы, поведение и весь характер, так и человеку вредна однообразная жизнь. Уяснив причину своей тоски, он, учитель физкультуры, захватил с собой лишь отчаянье и надежду и ушел в сибирские джунгли. Чтобы жить сам-друг. Себе принадлежать. Себя понять. Чтобы, как рыбу из омута, поднять до высокой поэзии свою глубину.Это ему удалось. Удочка и удача - все же родственные слова.
На долгое время он стал отшельником, лесовиком...
Ему сказали в промхозе: ступай к речке Туганак, там найдешь зимовье. Три месяца как приняли туда охотника, с тех пор ни разу не объявился. Вот это место на карте. Добрался, несколько поплутав. Сбросил лыжи, стал обследовать домик, где ему предложили поселиться. И наткнулся на заиндевелый труп своего предшественника.Что за чудак! Повесился. Зачем, почему? Не выдержал испытания одиночеством или своим прошлым, которое загнало его в такую глухомань, но здесь наконец и настигло? Оказался неподготовленным, не смог изменить привычки?
В тот же день, вечером, вернулся на базу. С волокушей.
"Не пойдешь туда? Подыскать другое зимовье?" - спросили.Но он, как черт уставший, на ночь глядя, поперся назад, в промороженную избушку. Вымел снег, надрал бересты, раздобыл дров и затопил растрескавшуюся печурку. Забегали по стенам и потолку оранжевые пятна, выскочил и покатился уголек из поддувала. Тогда он сел на топчан и расхохотался. Смеется он по-мужски - задорно, без оглядки, громко.
Курить вскоре бросил. Ровно год вообще из тайги не выходил и людей не видел. Запасы быстро иссякли, но тайга кормила. Занимался охотой, собирательством. В промхозе были предупреждены и уважили. Дали полную возможность обустроиться, испытать себя, познакомиться с угодьями. Попал потом в город - и всему удивлялся, как ребенок в зоопарке.
Весной заготавливал и солил колбу и папоротник. У японцев после войны папоротник-орляк - в большом почете.Говорят, радионуклеиды выводит, и они бочками его закупали. Летом рыбачил, сдавал березовые веники и дрючки.Подкреплялся чаем из чаги и душистых трав. Осень одаривала кедровым орехом. Зимой охотился. В последовавшие года я бывал у него. Иногда водил к нему женщин. Он им нравился и они без уговоров оставались на ночь. Как-то я тоже загостился. Слушал его песни-стихи под гитару, которые все более наливались хлорофиллом. Вышли ночью на трескучий мороз. Он ракушкой приложил ладони к губам и издал протяжный плачущий зов. Тут же по всем склонам зимовье обложил многоярусный, как трибуны стадиона, ответный вой.
- Волки...Вот тебе и одиночество! - гыгыкнул.
Назавтра целый день обходили на лыжах путики.
- Давай покажу тебе берлогу, откуда еще в ту, первую зиму, выскочил на меня мишка.У меня патрон отсырел и не выстрелил. И вытащить не могу - отломился. Спасибо собаке - не струсила. Вцепилась, повисла. Хорошая была лайка. Погибла... А хозяина спасла.
В дальнейшем он не допускал таких промахов.
На шести его охотничьих тропах повсюду капканы, кулемки,. петельки. Белку бил из ружья с упреждением - чтобы одной дробинкой в глаз. Попадались и колонки, норки. Тушки обдирал прямо на ходу, да так ловко и быстро, что я и прикурить не успевал.Собакам бросал головы. Мясом сам не брезговал. Но сетовал: посадил бельчатиной глаза. Пахучие железы складывал в отдельную баночку и использовал, как приманку. Вернувшись с охоты, сразу же, едва сбросит ружье и патронташ, начинал натягивать вывернутые шкурки на специальные дощечки, соскабливать мездру. Руки его наизусть во всех подробностях знали пространство избушки, где что лежит, висит и беспрерывно работали - как бы сами по себе.
На много лет тайга стала его родным домом. Покинул ее только с закрытием госпромхоза, которому вдруг нечем стало платить зарплату.
Я и дерева вальщик,
Я и спальщик вальтом,
И случайный купальщик
Под предательским льдом.
Ну как? Это Леня Гержидович. Мой друг... И все? Да, все. Это вам не пармезан или ананасы в шампанском. У многих ли в Москве, Нью-Йорке или Нагасаки есть такой друг?
(из книги "Баски")