Забавно, как бытность меняется
за календарный год,
И вот,
я будто бы прожил уже двадцать две свои жизни:
Двадцать два века счастья,
Двадцать два века невзгод,
Двадцать два века нелепых мыслей.
Двадцать два века
всего одного человека...
Я вижу иначе, люблю по-другому, других,
Я чувствую, где-то внутри умирают/рождаются звезды;
Я, честно сказать, поворотов не ждал/не предвидел таких
И что-то менять, говорят, уже слишком поздно.
Да и не хочется.
Разное прочили "доброжелатели"-
вместе навек, навсегда;
а теперь они не желательны,
даже внутри, в голове,
в позабытой давно главе,
Моих очерков.
Может быть кто-то еще сохранил мое раннее творчество-
Детским почерком выведенные поздней ночью строчки,
С помарками, ремарками?
Нет...
Я ведь не великий поэт
и мне далеко до Ремарка.
(Плакать хочется,
Но вместо слез не из глаз, а из пальцев - чернила маркие,
Точней, не из пальцев,
а с кончика ручки шариковой.)
В том творчестве я другой: наивный, неопытный, "непрошаренный",
Как говорят сейчас;
Не испивший еще горестей сотню чаш,
Не готовый к потерям, зеленый, сырой, недоваренный.
А теперь что же?
Вроде все то же - тот же наивный взгляд,
Та же добрая рожа,
Тот же нескладный мальчишка,
Ради других идеалов, однако, лезущий вон из кожи,
Ради других идей,
Ради других людей,
В попытке всё то, что имеет теперь,
Донести до конца без потерь.
Подытожим:
Мне сложно,
Я глуп, романтичен, в масштабах вселенной ничтожен,
Но Бог мне, надеюсь, теперь уж не сбиться с дороги поможет.
Правда?
Ведь кто-то же должен...