(Л.)
День декабрьский декады третьей
был возшедшим среди памяти иных,
он Ожил в календарной сети.
Он Отдал в дар мне пенье ветра -
Шум не-ветра на нет немедля затих;
шелестом мои частицы уносил
в песнь прикосновенья с вЕтвями,
потоком шипяще-плачущим просил
набрать огромность пространства и сил
каждым касаньем, простотою простил
припаданья губами к тверди
земли и был наибольшим мной,
всем великанством и неизмерностью
покрытия пространства, тоской
бытия частичности такой,
что еще дороже стали вечности.
Ветер обратился, захватив мне в дар
(О, день даров декады третьей!),
улыбку, развенчанность тоски, пожар
сосудов, хоть прохладен - испарина
на уже запертом окне опала
следами капель отметила
мое огромное счастье быть.
Дня даров еще одно послание -
тучам пришлось меня полюбить.
Небо в строки никак не вместить,
но небо мое... оно мне желанно.
Несказанность, нет, не в небе - в небесах,
все то, чему сказания нет,
то, что не названо в них, в чьих-то глазах.
Тучи в протяжениях всех и мастях,
всею палитрою красОты вразмах
прорезаны золотом скрозь. Свет
брызгами, а потом потоком
струится и бьет из груди темного-
нежно-светлого, в меня током
входит и обещает бога
в неБесах тайною затаенного.
Втайне вился дым пугливый по углам
кухни светлячков двух, таинство
курящих, и безобрядно чайным пирам -
честь. не считая - не счесть, сколь по горам,
сколь-вершинам вершили ход рядам
нерядовым не в ряд. Дразнится
таинство разницы - кроны рост
врозь "к" и "от". Искрами смеха от стен
толкается эхо. Слух стал остр -
ловит высокий признаком смотр
в ребенчатых отзвуках - он сокровен
покровами тканей - высшее око
Двадцать четвертого дня - первый.
Трепетно трением он, без упрека,
звездную пыльцу лицу следом - звонко
щетинится она на щеках, в тонкость
меня проходя. День последний.