***

                х х х             

Запах банного мыла… запах банного мыла,
когда мама меня, пятилетнего, мыла –

он витал над страной, он в столетье вплетался
он в подкорку мою, словно в губку, впитался.

Не забуду вовек как в предутренней рани
мы шагали с отцом в сандуновские бани,

где уравнивал враз дохляка и громилу
запах веника и запах банного мыла.

Этот запах пронзительный (только не смейтесь!) –
запах детства, где все мы глупы и бессмертны.

Грубоватый, как запах солдатской шинели,
для меня навсегда он нежнее «Шанели».

…Мир сегодня иной. И иная планета.
Мыло банное есть. А вот запаха нету.

Демократия есть. Есть чернуха-порнуха.
Бань навалом – но в них нету банного духа.

Я живу без него (не живу – доживаю)
и судьбы полотно, как могу, дошиваю.

Он бесспорно хорош. Он талантливо выткан.
В нем любви запоздалой ярчайшая нитка.

В нем все так соразмерно, так разумно на месте.
Запах банного мыла был бы в нем неуместен.

Не пророчу, что будет. Не забуду, что было:
в центре грозного века - запах банного мыла

и меня поутру мама юная будит…
Впереди все, что было. Позади все, что будет.

                2008 г.




        ВИЗИТ


Улизнув от дел насущных тихой сапой,
я пойду сегодня в гости к маме с папой.

Сын твой, мама, снова кашляет: простыл.
Сын твой, папа, вновь торопится. Прости.

Мама! Папа! Мне не выразить словами
все сыновью виноватость перед вами

за оторванность, с которой жизнь текла,
за недоданность сыновнего тепла.

Здравствуй, папа! Ты такой сегодня близкий!
Я принес тебе свои стихи и диски –

ты ж не видел их еще. Ты горд и рад.
Это мне стократ дороже всех наград.

Здравствуй, мама. Не волнуйся. Я с тобою.
Я накормлен. Я ухожен. Я не болен.

Славой мечен. Горьким опытом учен.
Здравствуй, мама. Не волнуйся ни о чем.

День сегодня богоданный, вербный, майский!
С лиц сползают озабоченности маски

и все взрослые, как дети, там и тут
почему-то к мамам  с папами идут…

Улизнув от дел насущных тихой сапой,
вот и я отправлюсь в гости к маме с папой.

Мама с папой будут рады видеть гостя:
гости – редкость на Ваганьковском погосте.



               



   БЫЛЬ

Я лег уже и был ко сну влеком,
когда узрел, глазам своим не веря -
ко мне слетела ведьма на балкон
и знак дала, чтоб отворил ей двери.

Она была немыслимо грешна,
к ней ненависть людей была напрасна
и нагота ее была страшна
тем, что была божественно прекрасна.

Той наготой не смущена ничуть,
ночной прохладой комнату окутав,
она зажгла бенгальскую свечу,
возникшую неведомо откуда.

И этих искр колючие огни
вершили ведьмы просьбу ли, приказ ли -
знобяще и щекочуще они
в меня входили и во мне не гасли.

Перекосило комнату. По ней
гуляли гады, призраки и жабы,
и я мерцал огнем среди огней,
гордясь собой и предвкушая шабаш.

Блаженства суть - не мохом обрасти,
не жить в повиновении закону,
а ведьму встретить, крылья обрести
и, не робея,броситься с балкона.

Блаженства суть - во всю умчаться прыть,
покрыться бронзой лунного загара,
сойти с ума, копытом землю рыть.
И дьявол с ним - какая после кара!

...Но пересверк взорвался и потух,
и все, кто был, пошли дымком стелиться,
и загорланил вдруг второй петух,
невесть откуда взявшийся в столице,

и ведьма, уносясь за ту межу,
где гром грохочет и хохочут совы,
мне вещее свое сказала слово -
что я отныне ей принадлежу.
 
                ***
Хотя я ведьмой не был унесен,
во лжи не уличайте в унисон -
я ложь давно убрал из обихода.
Рассказ мой правда. Ведьма та не сон.
Я каждой ночью жду ее прихода










                +  +  +

Марк Захарович Шагал
плыл по жизни – не шагал.
Плыл, музеями расхватан,
в сантиметре от асфальта,
плыл березовым листом
над Парижем, над холстом,
и над ним, как старый витязь,
по ночам склонялся Витебск,

где мошки да баньки,
где Мойши да Ваньки,
где звон упокойный
летит с колокольни,
где куры кудахчут
и шагом аршинным
шагает мужчина
с башкой петушиной,
где папин сюртук
обтрепался и вытерся,
где пара влюбленных
летает над Витебском,
где осенью грязь,
а зимою заносы,
и память еще
не саднит, как заноза…

Марк Захарович Шагал
плыл по жизни, не шагал.
Плыл, наградами увенчан,
и бессмертен, и не вечен.
Марк Захарович Шагал
краски в радугу слагал
и оставил радугу
нам над;лго-н;долго.
Среди витебских людей
нелюдь, бука, чародей,
божье чадо, чудо, веха –
ах, как жаль, что он уехал!
Ведь останься он тогда –
мы до Страшного Суда
наслаждались бы по гранам
его суриком багряным,
его охры желтизна
стала б нашей, нашей, на…
Но шепчу, лишившись сна я:
«Где, когда и как не знаю –
может, в Витебске самом,
в тридцать, может не седьмом
стая сталинских шакалов
растерзала бы Шагала
в клочья, напрочь, навсегда!»
…Ну да это не беда: 
ну еще один бы вписан
был кровавый этот список…
ну покоился бы там,
где Пильняк и Мандельштам…
ну не ведал бы во плоти
мир шагаловых полотен…
на Дунае, на Неве
ну не ведал бы, не ве…

Ведает. И потому
вам, себе, тебе, ему
повторяю, словно эхо:
«Слава Богу, что уехал!»






























































Гений


Жажда славы, словно шмель, жужжит над ухом…
Для других и божий луч и эталон,
гений кто? А тот, кто сам ни сном, ни духом
и не ведает, что гений – это он.

В магазине прикупив мясца и рыбки,
снег ли валит или дождичек кропит,
гений знай себе - пиликает на скрипке,
или лепит, или перышком скрипит.

У него какой-то вывих в каждом гене:
не повеса, не святоша, не бобыль,
слава Богу – он не знает, что он гений
(а иначе вряд ли гением бы был).

В этой жизни только Бог над ним начальник.
И вчера своим торжественным баском
Бог сказал мне: ”Ну конечно же он чайник,
старый чайник – но с божественным свистком!”

…Пусть вершится смена граций и традиций,
пусть крошится винегрет из душ и тел –
лишь бы булькала в том чайнике водица
и свисток его божественный свистел.





*  *  *

Весте

Холя, нежа и маня,
губы мне даря и строчки,
любит женщина меня,
мне годящаяся в дочки.

Без нее на жизнь бедней
в зимнюю вступаю снежность
и седая нежность к ней
слаще и нежней, чем нежность.

Вместо тлена и трухи,
вместо кары и удара
почему мне за грехи
выдал Боженька подарок?

Эту легкую суму,
эту чашу у порога
я конечно же приму,
но не объясню без Бога.

И, пока в горниле дня
распускаясь, словно почка,
любит женщина меня,
мне годящаяся в дочки,

буду заново, опять
петь, бузить, стирать подошвы…
Боже, только бы не вспять!
Боже, только бы подольше!


 

*  *  *
                Весте

В необузданном влечении встречном,
путешествуя по долам и весям,
я хотел бы провести с тобой вечность…
ну не вечность -  ну хотя бы лет десять.

Десять лет – увы, да кто же их даст мне!
Безнадежно выпадая в осадок,
не хочу в параличе или в астме
доживать с тобою этот десяток.

Над гитарною струной и рояльной
выдыхая вместе звуки и строки,
года два – вот это будет реально.
Года два – вполне разумные сроки.

Жаль, что время не щадит нас, а месит…
В горе, в радости, в аду ли, в беде ли –
ну давай не расставаться хоть месяц!
Месяц много? Ну давай хоть неделю!

Впрочем… что я о любви, как о смете!
Лучше ляжем – и рассвет нас разбудит.
А давай не расставаться до смерти!
Ты согласна? А потом видно будет.





*  *  *
                Весте

Без нее все праздники – маята.
Без нее на Волге воды не сыщешь.
Любящая женщина – это та,
кто с тобою делит рассвет и пищу.

Без нее весь мир – из одних пустот.
Без нее – не выдохнуть и не ахнуть.
Любящий мужчина, наверно, тот,
кто без этой женщины пьет и чахнет.

Вроде, что чудесного в чуде том,
но куда стекают с лица морщины,
когда эта женщина входит в дом,
где живет любимый ее мужчина?

А мужчина тот – словно майский сад:
ему сотня лет, а он светом полон,
он уже парит в сантиметре над
потерявшим вдруг притяженье полом.

…С ним, парящим в воздухе,  заодно,
любящая женщина, встав со стула,
затворит окно, чтобы в то окно
сквозняком его невзначай не сдуло.



_________________