Я хочу быть немного Бродским…
…………
И Иосиф Бродский сидит у меня в купе…
В.Полозкова
***
…Не диво,
Что в награду мне за такие речи
Своих ног никто не кладет на плечи.
…………
“Ты ужинал?” “Я ужинал. А ты?”
“Я ужинал”. “И как тебе капуста?”
“Щи оставляют в смысле густоты
желать, конечно, лучшего: не густо”.
И.Бродский"
— Дай мне что-нибудь от сердца.
Образок. Или подкову...
И не сыпь мне столько перца.
— Не дыши на Полозкову.
— Мнятся мне её искусы.
Я читал её эксцессы...
— Полагаю, что укусы
хороши у поэтессы.
— Жаль, что я её не встретил
на журнальном факультете.
Что мешало? Жёны? Дети?
Возраст? Или всё на свете...
Кожи чёрно-белый глянец
жарко дышит на портрете.
Вскакивает мой поганец,
словно негр в эстафете.
— Да, Иосиф. Ученица,
видимо, почти созрела.
Приступай. Она ведь жрица.
И давно тебя хотела.
Отвергать её не дело.
Для чего ей это тело...
И, подтвердит Иешуа,
подходящая душа.
— Друг мой, я ведь не в отказе.
Не бегу. В приказе значусь.
Только умер — вот зараза.
Не дурачусь, не артачусь.
Но до девушки с глаголом
и в меня влюблённой строчкой
не дотянемся — слабо нам.
Здесь пора поставить точку.
— Вот, Иосиф. Будем живы
Лишь своим воображеньем.
Не наживы, ни поживы
не добыть стихотвореньем.
— Но, хорошая девчонка
эта Вера Полозкова.
Пишет весело и тонко...
— Ты, Иосиф, очарован.
— Хорошо уже, что кто-то
пишет женские стихи.
— Да, низы хотят чего-то.
Но не чуют их верхи.
— Я устал читать Марину.
Ахмадулину листать.
Эн Матвеева перину
ловко стелет на кровать.
Так дойдешь до Юнны Мориц...
— Стоп, Иосиф. Я не ссорюсь.
Только дамы ни при чём.
Не к лицу нам эта повесть,
раз уж крылья за плечом.
Полетели. Нам с обеда
Надо гениев разведать
Двух хотя бы. Или трех.
— Я согласен. Но подвох
видится в твоем подходе.
Бабы тоже люди, вроде.
Тот же выдох, тот же вдох.
Как и нас — их создал Бог.
Не перечить же природе...
— Это верно. Я не спорю.
Только не поможешь горю
тем, что умер. Выйди к морю.
Посмотри на океан.
Он нам прежде суши дан.
Эта женская стихия
жизнь всегда дает взаймы нам.
Она и больше, и сильней.
Ты не связывайся с ней.
— Суша, друг, звучит всё глуше.
Мне закладывает уши
барабанный гул войны.
— В этом нет твоей вины.
И не стоит, в самом деле,
ласты склеив еле-еле,
только выйдя на свободу,
вновь стремиться в ту же воду.
Или реку. Жребий наш
завещал нам Бумбараш.
— Да. Баранов там немало.
Популярно стало сало.
Бойни им не миновать.
Продолжают прибывать.
— Что ж. Их те, кто надо, встретят.
Много нас на этом свете.
Много больше, чем на том.
— Но для них ведь мы — на том.
— Так оставим на потом
эти наши рассужденья.
Дело есть. И есть решенье
поколенческих проблем
в том, что мы с тобой затем,
Иосиф, и зависли здесь,
что мужская наша спесь
лишена, увы, значенья.
Впрочем, прав ты как всегда.
Вот и первая звезда.
Полетели. Мусульмане
могут есть при Рамадане.
Разговляться — христиане.
Мы же приступаем к страже.
Я в порядке. Снова даже
вроде бы готов писать.
Ну, в смысле,
навевать им наши мысли.
Может, подиктую ей.
Ты же мне мешать не смей,
некошерный ты еврей!
Впрочем, кто у нас кошерный...
— Я крещёный. Значит — верный
Духу, Сыну и Отцу.
Сквернословить не к лицу.
— Кто, на милость, сквернословил?
Я всего лишь обусловил
справедливостью, Иосиф,
наш обычный разговор.
Хватит. Прекращаем спор.
Як на нэньке кажуть — досыть.
Полетели. С нас ведь спросят
ежесуточный улов.
Ладно, друг мой. Будь здоров.
То есть, помни о здоровье
как теории. Любя,
мы невидимы. В верховьях
мира трудно без тебя.
29.08.2014