Я вышел из автобуса. Луна
была мертва;
вдали многоэтажки
щербатыми акульими зубами
торчали за пространством пустыря,
которое пройти мне предстояло, чтоб их достичь;
и был пустырь Сахарой.
На полпути через него чернелся холмик;
я у него остановился отдохнуть (день выдался тогда
довольно долгим) – и вдруг увидел:
это был кустарник – живой колючий куст;
его заметить мне следовало много лет назад,
когда сюда я только переехал.
Там он стоял –
пред варварством мальчишек,
бульдозером строителя,
корыстью заботливого садовода
открыт и беззащитен –
но живой,
и на родной, на собственной земле.