Мы родились на этом месте,
Но прожив долгие года
С родными быть отвыкли вместе,
Не расставаясь навсегда.
Я мог на удочку, как рыбка
Попасться, клюнув на слова
И не поняв в чём же ошибка
Пытаться думать про права.
Но вот приходит понимание,
Того, что все не просто так,
Что были радости, страдания
И был судьбы счастливый знак.
И никакая ложь из книжек,
Силён наш разум, или слаб,
Не изуродует детишек
И дедов знающих и баб.
Все взгляды, версии и даты
Всего лишь слов учёных смесь
Для тех, кто знает: прадед хату
Срубил свою когда-то здесь!
Мы не без племени и роду,
Не без внушительных корней,
Чтобы кому-то, там, в угоду
Свой доживать остаток дней.
Но как же съёжилась родная
Деревня древняя моя!
От лет и горестей больная
Живёт страданий не тая.
Наполовину из приезжих,
Хохлов и русских, и других
Сама без воплей сумасшедших
Людей хоронит дорогих.
Асфальт налево и направо
Коттеджи в пару этажей
И та же горькая отрава
Отцов утеха и мужей.
Великолепные машины,
Полей просторы, скотный двор.
Все знают дамы и мужчины:
Тот не хозяин, кто не вор!
Ведут борьбу "моё" и "наше",
Всё горячей страстей накал
Кто-то вопит здесь, кто-то пашет,
А кто-то жулик и шакал.
Куда-то вглубь уходят нити,
Сиюминутна злоба дня:
Из коренных, как ни крутите,
Здесь пол-деревни мне родня.
Пройдут года, настанут сроки,
Разбогатеем как-нибудь
И все нам впрок пойдут уроки
И выйдем мы на светлый путь.
Роман жил-был и Степанида
На самой горке у болот.
Завесой времени закрыто
Откуда их ведётся род.
Прапрадед был мужик могучий
С широкой чёрной бородой
Он близких пьянками не мучил
И жил, крестясь перед едой.
Земли прапрадеду хватало
И здесь у дома и в лесах,
А так как рук в хозяйстве мало
Росло семейство на глазах.
Антоля, Ганна. В злую пору
Похоронить пришлось двоих
И пережив большое горе
Родить ещё, сынов троих.
Так появился прадед Павел.
Потом Якуб. Потом Степан
И всем своим семейством правил
Прапрадед мудрый мой Роман.
На свадьбы ставил постоянно
Крепчайшей водки три ведра,
Чтоб всей родной деревне пьяной
Гулять до самого утра.
Была красивой дочка Ганна,
Жених в поддёвке с кушаком.
Базыль муж Ганны умер рано,
Не став глубоким стариком.
А Павла, прадеда, я помню.
Пил самогон, табак курил
И как-то прямо в хате он мне
Качели ловко смастерил.
Громадный дед с тяжёлой палкой
С огромной белой бородой.
Как жалко нынче мне, как жалко,
Что я не просто молодой,
Я крохотуля семилетний
Нечасто с прадедом бывал,
Но помню я, как дед столетний
С телёнком резвым воевал.
Я помню и двойную хату,
Которой нет давным-давно.
Не ищут в жизни виноватых,
Жизнь справедлива всё равно.
Вот эта горка, это место:
Дубы и двор крестьянский весь.
Моя прабабушка – невеста
Встречалась с прадедом вот здесь.
Мой прадед Павел Катерину
Привёл свою к отцу сюда
В одежде праздничной старинной
В давно минувшие года.
Вот место младшего Степана,
А там, где нынче сельский клуб
Был сделан с помощью Романа
Когда-то Павлу новый сруб.
И в тыща девятьсот четвёртом
Родившаяся до сих пор
Всё помнит баба Вера твёрдо:
Там огород их был, там двор…
Там Борисевич жил, там Берко
Еврей, державший кожзавод,
Там бедный Нохим: вот вам мерки
Забывший многое народ.
А там, где хаточка Настули
На горке высилась при мне
Для Ганны стройку развернули
В начале века по весне.
Там дом стоял из сухостоя
Вельможный дал согласье пан
Но добрым словом, хату строя
Не вспоминал его Роман.
Тимох, Иван, Петро и Есип
Не помещались в хате той.
Зимой там жил теленок в весе,
А хлопцев... к Павлу на постой.
В то время тяжкое, плохое
Ценился родственник не друг
И Базилю с Ганной женою
Давал весною Павел плуг.
У Павла был Змитро и Хведор,
Степан и Вера на печи
Конечно, редко на обеды
Давали детям калачи.
Но прадед Павел был талантом,
Он делал всё и всё умел,
Он был хорошим музыкантом
В часы свободные от дел.
Играют свадьбу он скрипкой
На свадьбе первое лицо,
Ему подносится с улыбкой
Чарка, колбасочки кольцо.
Зимою лес купцам рубил он,
Забрав с собою сыновей.
Своим трудом неплохо жил он
В деревне маленькой своей.
Платили золотом за рубку
И мог купить могучий дед
И полотна жене на юбку,
И дочке Верочке конфет.
Года проходят, сохнут груди,
Морщины портят красоту
И со здоровьем вместе люди
Теряют чувства остроту.
Но люди, всё же, не скотина,
Чтобы держать по ветру нос,
Чтобы пахать на господина,
Как говориться, на износ,
Чтобы дрожать над каждой кучкой
Чего- то важного сейчас,
И падать перед недоучкой
Который прибыл грабить нас,
Чтобы от зависти природной
Бледнеть, удачливых кляня,
Чтобы друг друга в час голодный
Бояться ночью, как огня.
Давно плоды различных "измов"
Попали в каждую семью
И изменили механизмы
Былой уклад в родном краю.
Пора не красть и не ворочать,
Не надрываться, не хватать.
Чтобы не смели нас морочить,
Учиться надо и мечтать!
Какая страшная прореха
Меж тем, что есть и быть должно!
Пусть не соломой крыты стрехи,
Но быть учёным здесь смешно.
Совсем не нужное укладу,
В котором главное мотор
Живёт прадедовское рядом
И не пускает на простор.
А то, что было сутью главной
Всё то отброшено давно.
Но не построить жизни славной,
Забыв былое, всё равно.
Нет, не построить жизни славной!
Мой прадед Павел не скрывал:
Один был раньше писарь главный,
А всё на свете успевал!
А нынче… Вон она контора,
Небось, в конторе полон штат.
Ведёт неспешно разговоры
Команда грамотных девчат.
Стучат печатные машинки,
Хранится важная печать
И как тут можно по старинке
Терпеть, работать и молчать?
Куда ни глянешь всюду поле
Река давно укрощена
И жизнь деревни не без боли
Не без борьбы упрощена
Продисковали. Распахали.
Зерно доставил грузовик.
Поматерились. Повздыхали.
Взревел мотор – давай, мужик!
Побрызгав ядохимикатом
Спокойно ждите результат
И ничего полоть не надо,
Как много лет тому назад.
Трава поднялась – нет печали!
На поле, глядя свысока
Небрежно давит на педали
Механизатор КСК.
Травы накосят и доставят
К бетонной яме сочный корм
Коров химою не заставят
Страдать, придерживаясь норм.
Давно Болотницы не стало
Торфяник – поле, хоть куда
И мчатся кони из металла
Рыча моторами туда.
Казалось бы, с таким богатством,
С такою техникой теперь
Страдать в деревне святотатство:
Открыта в будущее дверь!
Нет церкви здесь, но есть больница,
Есть школа, садик, баня есть,
Есть клуб, где можно веселиться,
Столовая, где можно есть,
Есть лимузины у народа
Заправь и двигай, хоть куда:
Хоть загорать лети на воды,
Хоть по театрам в города.
Как баба Вера про свободу
Рассказывать любила нам!
Мир на земле! Земля народу!
Понятно было мужикам.
В Волавской Рудне стало тесно
Все брали землю по лесам,
Кому же было интересно
Ходить пешком к своим полям?
И началось переселение,
Хлевы свозили и дома
И жизнь пошла на удивление,
Сводя завистливых с ума!
Могучий дуб стоит на поле.
Жила здесь бабушка моя,
Здесь прадед жил на вольной воле
И дружная его семья.
Здесь родились Роман и Миша,
Ульяна, Ксения потом.
Вон там стоял, желтея крышей
Семьи крестьянской новый дом.
Прошла война. Минуло горе
Вернулся Хведор – партизан
И у Змитра исчезли вскоре
Следы от нанесённых ран.
Живи и радуйся! Работай!
Жени взрослеющих сынов!
Понятны вечные заботы,
Не нужно выдуманных слов.
О, поле прадеда! Как много
По свету пройдено дорог
Без веры в дьявола и Бога,
Который мудр и добр, и строг!
Земли клочок в глуши Полесья
Куда (а время то прошло!)
Мотор, питая нефти смесью
Начальство ездить не могло!
Как ты мне дорог! Сколько света
В душе от вида мест родных
Зимой включается и летом
После чужих краёв иных!
Вот перейду через болото,
там деда Хведора земля.
А чуть подальше, в ту свободу,
Селились дети Базиля.
Тимох, Иван и Есип тоже,
Петро, в войну погибший дед
Лезли на той земле из кожи,
Чтоб у детей их был обед.
Здесь бабка, чьей не знал я ласки
Живой сгоревшая в огне
Одна из девушек Желязки
Жила, рассказывали мне…
А вот и линия другая.
Цайц немец, мастер прадед мой,
Своим соседям помогая
Работал летом и зимой.
В Волавске мельницу наладил
И сделал много добрых дел.
Он никогда подолгу в хате
С семьёю вместе не сидел.
Володя, Надя, Соня, Маша
И Николай их старший брат...
Взять в жены бабу Веру нашу
Володя Цфйц был очень рад.
А дед Степан на бабе Соне
Женился по большой любви:
Не всё ж волы одни да кони,
Когда горит огонь в крови!
Родство возникло там двойное:
Муж и жена, жена и муж!
Ну, надо ж Гитлеру войною
Полезть сорвать, пытаясь, куш…
Я был в Германии восточной
Служил под Лейпцигом и там,
Когда наш мир казался прочным
Мог убедиться лично сам,
Как тесно связаны народы
И как опасно враждовать.
Как глупо, начав с огорода
Раздоров искры раздувать.
Там в город Цайц с колонной въехав
Я поразился. Боже мой!
Здесь жили предки. Вот потеха.
Я прибыл с Родины домой!
Там конный плуг стоял у въезда,
Как символ мирного труда:
Есть на земле такое место,
Есть и другие города
И неизвестные селенья,
Где перемешивалась кровь,
Куда мы через поколенья
Прийти однажды сможем вновь.
Вот так тасуется колода!
Вот так рождаются миры!
Все тесно связаны народы
Хранятся тайны до поры.
Мой прадед Рейнгольд. Вот семейка!
Кровь перемешана во мне.
Прабабка, вроде бы, еврейка
В огромной жившая стране.
Что про неё сейчас известно?
Река вернулась в берега.
Зачем прабабка, интересно,
Пошла за русского Мурга?
Потом уж прадеда пленила
Своею зрелой красотой,
А муж...А мужа позабыла
С его занудной простотой.
Рейнгольд… Рейнгольд. Ну, чем не чудо?
Я б не подумал никогда,
Что так вот вглядываться буду
В давно прошедшие года,
Что город Цайц такие струны
В душе разбудит у меня
И далеко уже не юный
Я отвлекусь от злобы дня.
Конец столетия. У пана
Служанка чудо из чудес:
Глаза,улыбка, стройность стана -
Всё, как у сказочных принцесс!
Пан без неё страдал, бедняга,
Не ел, не пил и не хотел
Ступить из здания ни шагу,
Как будто у панов нет дел.
Была прабабка кулинаром
И чрез много-много лет
Отдельно делала недаром
Вкусный сама себе обед.
Жизнь не сложилась с мужем первым
Но так никто и не узнал
То ли она такая стерва,
То ли Мурга такой нахал.
И Николай уж был и Петя,
Прабабки старшие сыны,
Когда Рейнгольд красотку встретил
Из дальней прибывший страны.
Прабабка древнею старухой
Была противной и скупой,
Навек обиженной разрухой
И не сложившейся судьбой.
Ох, эти судьбы! Славный прадед
Души высокой человек
До срока умер в тихой хате
А у прабабки долог век.
И в девяносто семь ходила
Ещё достаточно бодра.
В деревне есть её могила
Об этом я узнал вчера.
О том ли строки? Боже милый!
Развал страны. Тяжёлый быт.
А я пытаюсь с новой силой
Никто, - уверить, - не забыт!
Воскликнуть мне: - О, поле деда!
Земля Германии моей!
С ума сойти от той беседы
От странной логики своей.
Здесь я родился, где когда-то
Дед Петя призван был в войска
И на войну пошёл солдатом
Простым пехотного полка.
А время хуторов кончалось
Свозились хаты все назад
Оксеня баба огорчалась,
Что не с семьёю муж солдат.
А где-то бить пытались финнов
Трещал мороз, бойцам грозя
Замаскированные мины
Взрывались смерть в бою неся.
Дед Пётр вернулся невредимым,
Мой папа помнит этот день.
Встречать с вином необходимо
Солдат в любой из деревень.
Перевезли и хлев и стёбку
Сложили в Рудне, но – увы!
Тупой, казалось бы, как пробка
Добрался Гитлер до Москвы
Ужасны той войны потери
После жестокого огня
Из баб и дедов баба Вера
Одна осталась у меня.
Она из города в Сибири
Приехав с мамою моей
Жила в деревне: в целом мире
Нет никого отца родней!
Суровый прадед хмурил брови:
Глава семьи в краю родном!
Попортит много могут крови
Три дочки в домике одном.
Вот эта хата. Двор. Строенья.
Сирень под окнами растёт.
И в печь бросаются поленья
И жизнь неспешная идёт.
После войны одни землянки
Стояли возле пепелищ,
Зимой впрягались люди в санки,
Дрова возили для жилищ.
Без пола хата сеном крыта.
Три дочки, внучка. Теснота.
Но не ворчал на всех сердито
Старик, проживший больше ста.
Расширил хату, начал рядом
Другую строить не спеша:
Напрасно немец с нашим братом
Тягался, жидкая душа!
Дотла сожжённая восстала
Из пепла Родина моя.
О мирном будущем мечтала
В те годы каждая семья!
Все опалённые войною
Держались вместе, чтобы жить
И не стояли за ценою
Без клятвы Родине служить.
А впрочем… Вот вам дезертиры.
Вон полицайчики живут.
Те умирают раньше в мире,
Что не жалея жилы рвут
Неоднородно наше племя,
Напрасно морщатся отцы.
Мешали жить в любое время
Стране воры и подлецы.
Хватало их всегда в избытке,
Их и сейчас, хоть пруд пруди.
Ограбят запросто до нитки,
В их пасти пальцы не клади.
Ах, баба Вера! Баба Вера!
Мне, иногда, не по себе.
Беды и счастья полной мерой
Судьба отвесила тебе.
Был дед Володя коммунистом,
Секретарём райкома был.
Любовью искренней и чистой
Жену чудесную любил
Легенды многие, возможно,
В натуре выглядят не так,
Бывает, люди врут безбожно
Свой приукрашивая брак.
Но я глаза закрыв поверю
Не сомневаясь никогда
Моей хорошей бабе Вере
В её преклонные года.
Моей бабуле девяносто
В деревне старше нет людей
Дожить до старости непросто,
Пахавшим вместо лошадей.
И при царе не мёдом было
Жить на болоте и в лесу:
Вложить немало нужно силы,
Чтоб есть свинную колбасу.
Донбасс. Калинковичи. Раков.
Логойск. Кареличи - поспорь.
Бабуля вырвалась из мрака,
Бабуля видела простор.
Мордва. Иркутск. И там когда-то
Пришлось ей с детками пожить,
Когда мужчин страны в солдаты
Призвали Родине служить.
И вот она, оставшись с дочкой
Опять приехала сюда.
С чужим и лишнею сорочкой
Поделятся лишь иногда.
В родной деревне с равным равный
В беду попавшего спасал.
Там по соседству мальчик славный
В землянке с тёткой проживал.
Который год, то дождь, то сухо,
То всё гниёт, то вянет вдруг.
Усугубляется разруха
После труда народных слуг.
Прошедшим летом было жарко
Босой ногою не ступить
Бензин кончается, солярка
И кто подскажет как тут быть?
Поодиночке? Дурнев мало
Впрягаться в ржавые плуги.
Теперь во что бы то ни стало
Страна колхозы береги.
Как разделить их, земли эти?
Кто расхватает трактора?
Разделы все на этом свете
Не доводили до добра.
Ведут войну «моё» и «наше»
В колхоз, как в бочку, что без дна
Уходит труд того кто пашет
Там от темна и до темна.
-Дурных нема!- а их хватает.
Есть дураки и хитрецы
И вечно в воздухе витает
То чем прельщают наглецы
Нехорошо. Нельзя и всё тут
Кататься на чужом горбу
И перекладывать заботу
Об этих землях на толпу.
Всех хитрых вычислят, конечно,
И поумнеют дураки,
Но жизнь тянутся будет вечно,
Чтоб ни твердили старики.
Родятся дети. Повзрослеют.
Родятся дети и у них.
И нищету преодолеют,
Не изучая мудрых книг.
Всё дело в том куда катиться,
Ведь без усилия ума
И в обезьяну превратиться
Возможно, жрущую корма.
Оно, конечно. Труд полезен.
Похвально землю ковырять.
Мир хлебороба интересен,
Любого можно уверять.
Но не до треска ж сухожилий,
И растяжения в паху !
Все люди те, что прежде жили
Трудились, бросьте чепуху,
Не зная о колхозной норме ,
Лишь силы чувствуя в руках.
Себя держали предки в форме
Уже в глубоких стариках.
А вы залезьте в трактор тесный
Да отработайте часы…
Здоровье губит конь железный
Похлеще матушки-косы.
А после смены удлинённой
В тот день, который кормит год
Механизатор свой законный
Лопатой роет огород.
Колхозной корм раздав скотине
Одним движением руки
Своих свиней, в хлевах и ныне,
Как предки кормят мужики.
Лошадушек не держат дома
Давным-давно хозяева
Дрова развозит и солому
Герой имеющий права.
В его руках табун лошадок
Тех, что одну солярку жрут
Ему – давно такая плата –
Нужно всегда налить за труд
А не уважь того, кто ставит
Никто в деревне не поймёт
И все непьющего ославят
И сам себя он проклянёт.
Жизнь непроста в краю родимом,
В кругу всезнающих людей.
Прямым путём с таким калымом
Упиться можно до чертей.
Осталось топлива немножко
И вовсе нету лошадей.
Копать машинами картошку
Запрещено для всех людей.
Он самый умный председатель
Он понимает что к чему,
Но про себя: -Шалишь, приятель!
Все-все ответили ему.
Когда своё лежит на поле
И нет спасенья от жены
Кто ж полетит по доброй воле
Рекорды ставить для страны?
Но жизнь сложна. Чем чёрт не шутит?
На поле вышли старики.
Известно же, что наши люди
И дураки не дураки.
В руках зажаты копаницы,
Привыкли люди крест нести
И кто ж сегодня побоится
Картошку с поля привезти?
И вот накатана дорога
Кого на поле этом нет!
Видать, напрасно очень строго
Был обнародован запрет.
Т-25, ДТ с прицепом
Два МТЗ, один с ковшом
Машины ГАЗ под хмурым небом
Стоят на поле небольшом.
И вот решаются. Копалка
Прошлась по собственным рядам.
Удачно, вроде. Что ж. Не жалко
Там покопать и там…и там.
И старики уже вскопали
И потихоньку привезли
И не согнулись. Не упали.
На тело матушки-земли
Тут председатель бросил палку,
Которой сдерживал народ:
-Кому ещё нужна копалка?
Платите в кассу и вперёд!
Но, не увидев глаз печальных
Среди колхозных мужиков
Он произносит: - Всё нормально!
Я знал, что нету дураков!
Я десять дней на поле раком
Стоял с орудием труда.
За урожай жестокой драка
Бывает в сёлах, иногда.
С отцом и матерью так редко
Мне приходилось в поле быть
После того, как птичкой в клетку
Влетел я Родину любить.
Где только не был я, бетонки
Вдоль исходив и поперек,
Изделья нашей оборонки
Готовя к бою в нужный срок!
Я отдавать привык команды,
Свои задачи осознав,
Ко мне тянулись лейтенанты
Впервые в строй расчётов встав.
Гремели двигатели грозно
И мир дрожал, казалось, весь
И там я выглядел серьёзным.
Как председатель местный здесь.
За двадцать лет почти немало
Воды по рекам утекло,
Моя звезда в цене упала
На мягком поле золотом
И много хищного металла
Уже отправлено на слом.
На этом поле я впервые
От папы с мамой услыхал
Про дни далёкие былые
И потихоньку записал.
-А это что за мальчик славный?-
На чистом русском языке
Вопрос был задан мамой главный
В уже далёком далеке.
У мамы мама, дед, а папа
Как сирота у тётки жил.
Послевоенный голод лапу
На всех в деревне наложил.
А дед Володя бабе Вере
Сказал, чтобы учила дочь
Он сам и знал тогда и верил,
Что знанье - свет, незнанье - ночь.
А папу тётка не учила,
Хотя учиться он хотел.
У тётки очень много было
И по хозяйству важных дел.
Сказала как-то мама наша
От бабы мыслей не тая:
-Пускай у нас живёт и Саша,
Пускай он учится, как я!
На что ей бабушка сказала,
Предчувствуя их жизней путь:
-Мне и с тобой забот немало
Давай без Саши как-нибудь!
Мой папа здесь, где нынче поле,
Здесь, где копать картошку нам
Не по своей, конечно, воле
В войну скитался по лесам.
Здесь были немцы. Пулемёты
Поставив, как учили их
Они свести хотели счёты
За поражения своих.
На этом месте сел когда-то
Немецкий лёгкий самолёт.
Оттуда цепью шли солдаты,
А там вон прятался народ.
Потом за речку побежали
И где-то возле Беляков,
Когда уже едва дышали
Дед Хведор встретил земляков.
Он был с винтовкой, две гранаты
Носил на поясе с собой:
-Вам всем идти за речку надо,
А нам вступать нет смысла в бой!
Пошли за речку. Мельник старый,
Дед Миколай и малышня.
А от деревни запах гари
Шёл после страшного огня.
А им в сыром лесу озябшим
Жевавшим пресные грибы,
От вшей и холода страдавшим
Было совсем не до борьбы.
В лесу притихшие, как тени
Ни спать, ни кушать не могли.
Фашисты бабушку Оксеню
Живою с детками сожгли,
Фашисты Есипиху взяли.
В Волавске заперли в хлеву.
Возможно, жечь людей устали,
Кошмар, устроив наяву.
А, может, просто гнать скотину
Охоты не было самим:
Всегда приятней господину
Работу поручать другим.
Ребенка бросив, мать пыталась
Бежать, скользнув за дверь, как мышь,
Но во дворе лежать осталась
От пули разве убежишь?
А бабу Марью тот двухлетка
Схватив за юбку, не пустил.
И в хлев пошла она, как в клетку
И села, выбившись из сил.
Все у неё тряслись поджилки,
Когда устав, едва дыша
Она кормила из бутылки
Совсем чужого малыша
А немец выгнавший под утро
Людей других на белый свет
Решил проблему с Марьей мудро
И дверь закрыл: тебя здесь нет!
Жила деревня жизнью трудной
Мне это сложно описать,
Не всем судьбу с Волавской Рудней
После войны пришлось связать.
Те укатили по вербовке,
Любовь к земле не сберегли,
Из тех супруги вить верёвки
Оформив брак потом смогли.
А здесь колхоз, едва дышавший
Волы бредущие едва
И председатель власть державший
Качает веские права.
Могло сложиться по-другому
Но мама до последних дней
Решила оставаться дома
Со старой матерью своей.
И, педучилище окончив,
Жила всегда меж всех огней
Всех и начитанней и тоньше
И всех наивней и скромней.
Зачем скажите, Бога ради
Всё то, что было ворошить?
Так ведь приходят к власти дяди
И смело учат всех, как жить.
Приходит новый, объявляя
Того, кто правил дураком
И всех по новой заставляет
Решать проблемы с матерком.
Они все временно у власти,
А жизнь у нас всего одна
И целый век такие страсти
Терпеть, скажите, на хрена?
Кто б не хотел на свете вечно
Жить без седин и без морщин
И никогда не знать, конечно,
Проблем стареющих мужчин?
Но так нельзя. Всё преходяще.
Живут на свете только раз.
Пусть после смерти предстоящей
Помянут добрым словом нас.
Жизнь не стоит ни на минутку,
Вот здесь, где лес стоит стеной
Дед Хведор всматривался чутко
На огороде в шум ночной.
Вот здесь его стояла хата,
Ещё орешник здесь растёт,
Рукой посаженный когда-то
Того, кто больше не придёт.
Так что же, корчится от боли?
Вопить: - Будь проклят! - в высоту?
Вот этот лес на месте поля!
Я перемены эти чту.
Когда бы жил со всеми вместе
Тогда бы видел, что к чему
И принимал всё честь по чести
И не блуждал бы, как в дыму.
Но ведь опасно замыкаться
В своём кругу и знать не знать
Чем мир живёт и спотыкаться
И весь прогресс, как ересь гнать.
И так берём не полной мерой
Да и нет то, что взять могли,
Когда б с умом открыли двери
Кладовых матушки-земли.
-Вы что дальтоник? - врач плечами
Пожал, раскрыв цветной альбом
-Я показать могу руками!
Названье выучу потом…
И обладатель аттестата
Ведёт уверенно рукой
Он никогда не знал ребята,
Что треугольник вот такой!
Грызёт сердца людей тревога
За судьбы края своего
В штанах всего у них так много,
А под причёской ничего.
Но этот Ясько руль сжимает
И даже думает, порой,
О том, где больше наливают
Тому, кто с трактором герой.
Но обратимся к дням прошедшим
Ведь были люди в те года
И настоящим сумасшедшим
Давали фору, иногда.
Тимох, лесник, три дня не меньше
Пил самогон, а не нектар,
Когда ему одна из женщин
Сказала вечером: - Пожар!
Тимох сорвался, на ночь глядя
Схватил ружьё: - Пожар! – Ба-бах!
-Пожар! Скорее, Бога ради!
Лес выгорает на глазах!
(Пожар три дня уже тушили
Копая землю мужики
Пока стаканами глушили
Свою сивуху лесники.)
-Пошёл бы ты, Тимох... обратно!
А то, ей Богу, заявлю!
-Так не пойдёшь тушить? Ну ладно!
На этот раз перетерплю.
Да! Были люди! Было время!
Душил колхозника налог
А из Москвы смотрел за всеми
Как будто царь, как будто Бог.
Что испытать пришлось народу!
Какую боль перетерпеть!
Каких начальственных уродов
Пришлось кормить и песни петь
Но всё кончается, проходит.
Всё-всё кончается. Всё-всё.
Жаль, годы лучшие проходят
И жизнь у нас ни то, ни сё.
Одни мозги, запудрив людям
Твердили только об одном:
-При коммунизме скоро будем
Мы жить в Отечестве родном!
Другой, посматривая хитро
Тащил, что мог, откуда мог
Делясь с друзьями за поллитрой
Секретом власти: демагог!
Прошли и сгинули куда-то
Разрушив Родину дотла,
А впереди другие даты
Других сражений против Зла.
Опасно в крайности бросаться
Опасно думать и мечтать...
Как жить, чтоб с дрянью не связаться?
Кем быть, чтоб дрянь не почитать?
20.09.1994г. - 26.09.1994г. Волавская Рудня.
---------------------------------------
===================================
Было же дело
Володя Жигадло
"Марсы", "Сникерсы", конфеты,
пиво банковое к лету
и "французские" духи
среди прочей чепухи.
Я хожу, в витрины глядя,
а внутри крутые дяди
девятнадцати годков
повелители ларьков.
Я к отцу в деревню еду,
дети шлют приветы деду,
дяде, бабушке своей
их не видя много дней.
За билетом стану в кассу,
привезу оттуда мяса,
там, в деревне, ждет кабан,
с мясом в городе ты пан!
Лука привезу немножко,
в сумку положу картошку,
деревенской колбасы,
не бросая на весы.
Хорошо в деревне летом,
ну, а я зимой поеду,
там в один из зимних дней
надо забивать свиней.
Поезд мчится на Молдову,
слушаю народов слово
о своих вождях.-Козлы!-
говорят в пути хохлы:
-Там на пане все паны,
только с дырками штаны
и который год подряд
у народа голый зад!
Молдаванин нюхал порох,
а проблем в Молдове ворох:
берег правый, берег левый,
женихов теряют девы,
жгут дома у стариков
из-за всяких дураков!
Молдаване пьют вино,
как у них заведено,
вспоминая дни застоя,
словно время золотое.
Осиповичи. В Бобруйске,
(тоже город белорусский),
постояли пять минут
и опять леса бегут
за окном вагона грязным:
Еду! Еду! Жизнь прекрасна!
Еду я к отцу. Домой!
Я давным-давно зимой
не бросал дрова в печурку,
не пускал на щепки чурку,
не ходил с собакой в лес,
полный всяческих чудес.
Скорый поезд мчится к югу,
где зимой не воет вьюга,
где не мерзнет виноград,
где всегда хозяин рад
пить зимой, когда темно
виноградное вино.
Да и здесь, какие зимы?
Холода проходят мимо
и меха пылятся зря
в середине января.
Моросит. Грязище. Скука.
Жизнь загадочная штука.
Издали, казалось, рай
там, где наш полеский край,
а приехал - в горле ком:
никому я не знаком,
здесь у всех свои дела,
ни двора и ни кола
и каких таких чудес
ждать майору ВВС?
Счастье в том, что у меня
здесь хорошая родня,
что, с кокардой господин,
я на свете не один,
что полесские края
это Родина моя.
Ельск не просто городок
от границы на восток,
Ельск - райцентр! Известно с детства,
передано по наследству
с тех, уже далеких лет,
что оставили свой след.
Вот, домой иду под вечер,
пёс бросается на встречу,
лает, воет, пристает,
пес мгновенно узнает.
-Ярик! Ярик! Не скули!
Спать соседи все легли!-
будоражит душу мне
лай собачий в тишине.
Встреча. Вкусная картошка.
Сала свежего немножко.
Есть капуста, огурец,
самогонка, наконец.
Да какому белорусу
самогонка не по вкусу?
Кто б не пил по вечерам
двести-триста, больше грамм,
если б мог всегда на шару
взять бутылочку из бара?
Хлеб дороже стал, селедка,
дорого вино и водка,
по средствам ли пить по триста,
как какие-то артисты
чтобы стрессы снять в кафе
пьют, а после на софе
среди ночи в тишине
ищут истину в вине?
А в деревне трактористу
ставят литр, а не "триста"
за работу на усадьбе.
Можно выпить, как на свадьбе
и в любой из деревень
пьют мужчины каждый(?) день.
Пьют мужчины, но при этом
есть у них на все ответы,
весь народ наш был бы рад,
если б пьяных трезвый взгляд
те политики имели,
что в парламенте засели
и при людях каждый день
тень наводят на плетень.
-Как дела, сынок, в столице?
Тут вот всюду говорится,
что заводы все стоят.
Если уж не утаят
это дело наши власти
думать страшно, что за страсти
разгорелись на верху!
Что ж нести им чепуху?
Поболтали - знайте меру,
здесь у нас пенсионеры
все выходят на поля
из-за лишнего рубля.
Безработных бы в колхоз
и решился бы вопрос.
Вон, ржавеют железяки!
Чем махать руками в драке,
пусть помашут топором,
всё не кончится добром.
Без солярки здесь и зря
брать не станут трактора,
так зачем их выпускать
деньги по ветру пускать?
Развалилась вся страна...
...........
...завтра колем кабана.
Топят печку, греют воду:
подходящая погода
для разделки кабана.
Вот, глаза продрав со сна
подхожу и я к сараю,
чтобы, время не теряя,
батьке с дядей помогать.
Мне ли нынче убегать?
Я,с солидным видом мужа,
завалю кабанью тушу!
-Мишка, Мишка, Мишка...Бля...
Затянулася петля,
выходи наружу, Миша,
будет нам тянуть поближе.
-Ну, давай,-сказал отец.
Шило в сердце и...конец.
Мишка хрюкает, вдыхает,
выдыхает... издыхает,
телом дёргаясь своим.
Мы над тушею стоим.
-Всё...,-на вымытые доски,
попотев от переноски
взгромоздили кабана.
Наше будет всё. Сполна.
Взялись за ножи мужчины,
лампы брызнули бензином,
полыхнули, загудели
и пошли на мертвом теле
жесткую щетину жечь,
шкуру можно не беречь,
пролетело злое время,
мужика налогов бремя
давит меньше, чем тогда
в предвоенные года.
Помню в детстве возле дома
пахла свежая солома
и смалили кабана
от темна и до темна.
Лампой жгут теперь паяльной,
час-другой и все нормально.
Чисто вымытый Мишутка
возлежит, оскалив жутко
обгоревшие клыки:
можно резать, мужики.
Сало. Мясо. Печень. Кости.
Женщины пришли не в гости,
есть кишки, кабанья кровь
и как будто в детстве вновь
вкус кровянки-колбасы
в эти славные часы
наполняет рот слюной.
Город это мир иной:
-И базар, и магазин
это всё казенно, сын.
Не наешься до отвала
ты ни мяса там, ни сала.
Мясо жарится, печенка,
ждет лесная самогонка,
всем пора за стол присесть,
славно выпить и поесть.
Как же вкусно все! Как вкусно!
Пусть совсем не так искусно,
как у славных поваров
ресторанов и дворов.
Достаются из печи
деревенские харчи....
..........
Там где водка там гулянка,
а гулянка-то не пьянка,
пьянка это...Впрочем, нет
тех, что дали бы ответ,
где без повода веселье,
где гульба с известной целью,
где желание залить
горе, чтобы зря не злить
Бога в небе видом мрачным,
где ходьба по точкам злачным,
где подъёмы тонусов
у носителей усов.
Дружно пили самогонку,
над собой шутили тонко,
вспоминали предков пьющих,
вечно в памяти живущих,
их бессмертные слова
и, кто в лес, кто по дрова.
песни петь пытались , даже...
Люди правильные. Наши.
Лес колхозный, лес казенный
от страды своей сезонной
отдыхает в дни зимы.
По дубравам ходим мы.
Летом шумною толпою
шел, довольный сам собою
за лисичками народ:
был грибным дождливый год.
А зимою постоянно
не с ружьишком так с капканом
ходит лесом браконьер:
берегись, голодный зверь.
На недельки две приехал,
не для шутки, не для смеха
для работ к себе домой.
Нынче отпуск мне зимой.
Я скучаю по работе.
Как в том старом анекдоте?
-Выпьем, сын мой, что сидишь?
-Дело, батя, говоришь!
-Повторим, сыночек, кстати?
-Дело предлагаешь, батя!
Вот, сынок, повыпиваем,
завтра огород вскопаем!
Ты бываешь раз в году...
-Ну, ты, батя, ерунду,
как напьешься так и мелешь.
Что ты, батя, в самом деле?
Лес казенный, лес колхозный,
лесники следят серьезно,
напили, попробуй, дров,
оштрафуют, будь здоров!
Но от леса строевого
здесь верхов осталось много.
"ДРУЖБА" есть у нас, пила,
заводи, пойдут дела.
Эх, ребята! Воздух чистый!
Лесорубы не туристы,
есть пила, есть топоры,
здесь в лесу не до игры.
Двадцать лет без тренировки!
Полчаса и весь в поту.
Тяжело в родном быту.
Дело мне одно с руки:
бомбы вешать на замки.
Напилили, нарубили,
где для нас автомобили?
Где сегодня трактора?
Трактористы пьют с утра.
Без солярки, без бензина,
бесполезны все машины
и давно нет у людей
для работы лошадей.
Вася делает обкатку,
он уже решил загадку:
он, всего за триста грамм,
перетащит бревна нам.
Час-другой, решен вопрос.
Вот он трактор, вот он трос.
Мы идем на пилораму,
мы не пьем с утра ни грамма.
Ставит пилы машинист,
бревна тащит тракторист,
мы тележки выдвигаем,
мы на бревна налегаем
и пошел, пошел процесс:
превращаем в доски лес!
Вася едет за прицепом, папа
сало режет к хлебу,
машинист прикинул грубо:
-Заплатите за...полкуба!
Забираемся в "МОСКВИЧ",
распиваем магарыч...
Эх, родная самогонка!
Разговариваем громко.
Как приятно вспоминать,
сало с хлебом уминать
говорить о самогоне,
о таинственном законе,
о домах, где все свои,
о милиции-ГАИ,
о бюро всего райкома,
о...Как сложно, все же, дома!
Ну, еще по двести грамм!
По чуть-чуть и по домам.
С неба сыплется снежок:
-Ну, давай! Ко мне, дружок!
Я с собакой в лес иду,
сколько лет уже, к стыду
своему большому я
здесь, где Родина моя
не бывал в лесу зимой.
Все забыто, Боже мой!
Вспоминала баба часто
Павла, прадеда, участок:
В год, когда был изгнан пан
дед Змитро и дед Степан,
Хведор дед и баба Вера
наработавшись сверх меры
разбрелись по хуторам.
Здесь по зимним вечерам
при лучине песни пели...
Вот сюда среди недели
я с собакою пришел,
место, где был дом нашел,
осмотрел весь их надел
и под дубом посидел...
Вот и все.Привет, столица!
Мне пора, как говорится,
отгуляв спешить домой.
Отпуск кончился зимой.
Дом. Общага. Коридор.
Слышен громкий разговор
через комнату, порой,
дверью хлопает "герой",
посещая милых дам
под хмельком по вечерам.
Дом. Столица. Повезло.
Боевое ремесло
привело меня сюда
через долгие года.
Было время, в Казахстане
жил с семьею, как в капкане,
ни туда и ни сюда:
нет Союза - всем беда.
Дом. Общага. Черт те что.
Кто бы мог подумать? Кто
мог додуматься когда-то,
что не нужные солдаты
будут выброшены вон
и на золоте погон
наши звездочки погаснут?
Жить прекрасно... Жизнь прекрасна...
Мы в вагоне. Молдаванка?
Белоруска? Россиянка?
(Кто сегодня нас поймет?)
говорит, как пулемет
по вагонам бил в Бендерах
и какие были звери
там, на маленькой войне
в созданной у них стране.
Реки крови, крови реки
пролились. Как в человеке
столько зверства может быть?
Бить бы гадов, бить и бить!
Виноватых не найти,
грабят все, с ума сойти,
Мы в вагоне едем вместе,
в мире есть обычай мести,
угли будут тлеть и тлеть,
нужно крепче думать впредь.
Еду. Что случилось с нами?
Где сегодня наше знамя?
"Времена не выбирают,
в них живут. И умирают"
февраль 1994 года.
-------------------------
что превыше всего?
Володя Жигадло
Дед Жигадло Пётр когда-то
в поле сам построил хату,
для двух дочек, сыновей,
аж троих. До наших дней
не дожил никто из них:
сестры, брат в краях родных,
брат на севере, на юге
младший брат.Всегда на круги
возвращается своя,
путь земной пройдя семья.
Дед мой, Пётр, в тридцать девятом,
по призыву стал солдатом,
финскую войну прошел
и домой живым пришёл,
но опять на фронт попал,
где и без вести пропал.
Бабку Ксению нашли
вместе с дочкой и сожгли
прямо в хате полицаи,
вот история какая.
Дед Володя в те года
без вести пропал.Всегда
про ужасные потери
вспоминала баба Вера.
Вера, Вова, Петька...Внуки
бабы Веры. Не от скуки
каждый много-много раз
слушал бабушкин рассказ.
Мы давным-давно не дети,
как в ином представить свете,
нам историю страны
до и после той войны?
В Украины мире пестром
брат двоюродный и сестры.
Вдруг, они там так как все
спутали " по над усе"?
© Copyright: Володя Жигадло, 2017
-------------------------
другая страна
Володя Жигадло
Дед бы...Эх! Война забрала
деда Вову, деда Петю.
Были из мечей орала,
были без присмотра дети.
Дед бы мне за все за это,
как...Ни дедов нет, ни баб.
Мало, мало было деток
у сироток мам и пап.
Обрезали войны нити
и сменялись поколения.
Вот какой он рок событий.
Вот откуда и сомнения.
Дед бы мой...Вся жизнь без деда.
Взять откуда образец?
Сиротою вырос где-то
мой на северах отец,
да и...Вот они, проблемы.
Только к старости видны.
Поднимать не стоит темы
гражданам другой страны.
© Copyright: Володя Жигадло, 2018
000000000000000000000000000
дома
Володя Жигадло
Нет Змитра и нет Степана
Были хаты хаток нет...
-Ну, давайте по стакану
Царство Божье. Новый свет.
Всё течет. Да мы и сами
Этот мир меняем свой.
Вот стоит перед глазами
Дед Степан мой, как живой.
Лес на селище Змитровом,
Лес на Павловом. И дуб.
Разве можно это словом?
Ну, давайте. После суп.
Суп с грибами.Дивно. Будем!
Мы потом нальем опять.
Да на то мы здесь и люди.
Времена не могут вспять.
Нужно жить и помнить как-то,
Строя линии судьбы
Деревеньку, поле, трактор,
Радость бывшей голытьбы.
Горе с радостью свободы.
Поп пропал и пан пропал
Наливаем. Будьмо!!! Что-то
Я, наверное, устал...
© Copyright: Володя Жигадло, 2015
----------------------------
по ниточке ножом
Володя Жигадло
Отец отца и
матери отец
Большой Державы
подданными были.
Крестьянин был
отца отца отец:
землю пахал,
зимою лес рубили.
А матери отца отец
механик. Мастер.
Немец-эмигрант.
Их много было раньше
из Европы.
Прапрадед двухметровый
был гигант.
Карл. Настоящий немец
высшей пробы.
Война и революция
прошли,
продолжилась
жизнь дальше
при Советах
и деды место в ней
себе нашли,
потомки
благодарны им
за это.
А дальше...дальше...
Далее война.
Дед-командир и
дед-красноармеец.
Мать сирота.
Отец мой сирота.
Сто лет истории.
Кто рассудить
сумеет?
Вот если бы...
А если бы, тогда...
Детям детей
поведать бы,
да деды
со мною не
общались
никогда.
Видать, сегодня и
сказалось это.
© Copyright: Володя Жигадло, 2
==========================
по очкам
Володя Жигадло
Ужас.Прав мой папа был
тридцать лет тому назад,
я же,...грамотный дебил,
недопонял.Виноват.
Дожили до лучших дней?
Было нелегко,непросто,
было бабушке моей
далеко за девяносто.
Слушал бабушку? Да нет.
Как же: книги же,газеты,
телевизор, интернет
нынче вот. По новой это
проходить теперь внучкам.
Деды не авторитеты.
Проиграли по очкам
интернетам этим деды.
© Copyright: Володя Жигадло, 2020