Брось вечность утверждать за облаками!
(Гете)
«Предисловие»
О какой вам любви написать,
О какой почитать вы хотите?
Про любовь, что сломала кровать?
О такой не пишу, извините…
О какой вам любви написать,
О такой, о которой мечтаете?
Но зачем дорогие мечтать –
Оглянитесь, как вы поступаете…
Напишу-ка я вам про любовь,
Но про ту лишь, которая есть.
Правду горькую, пусть стынет кровь,
Это лучше, чем сладкая лесть…
«ЧБЛ»
Почтой присланы записки,
Без начала и конца,
В них описан путь не близкий,
Человека без Лица.
Мысли, чувства, наблюденья,
Без порядка и сюжета…
Как ни странно отношенье,
К ним имеет повесть эта.
«Катаракта»
I
Разноцветное творенье,
Мир бескрайний ярких красок,
Не захочешь – вдохновенье,
Смысл раскроет древних сказок.
Звезды светом прожигают
Даль в бездонной глубине,
Вечной тайной обжигают,
Душу и тебе, и мне.
Красок всех не сосчитаешь,
Звезды все не перечтешь,
У костра лежишь, мечтаешь…
Вдруг под сердце острый нож.
Застилает пеленою,
Но не дым, твои глаза,
Исчезает мир за мглою
И не видно ни аза.
Только тени остаются,
Очертания и блики…
Издеваются, смеются
Превращая в рыла лики.
Разноцветное творенье,
Мир бескрайний ярких красок…
Где ты, где ты вдохновенье,
Где ты смысл древних сказок?
II
Медицина помогает –
Операции, леченье…
Медицину не пугает
Это скорбное явленье.
Только хворь бывает эта
И совсем другого вида,
Ей не зрение задето –
Промывает мозги гнида.
Ставит на словах ловушки,
Сети, петли и капканы…
Держи ушки на макушке –
Гнида поздно или рано.
Тихой сапой подкрадется,
Не ворвется, как гроза,
Подольстит и улыбнется
Чтоб «открыть» на мир глаза.
Все по полочкам расставит,
Стоит только обратиться.
Ядом дьявольским отравит,
Хитрожопая лисица.
«Путники»
Не поведу я вас в заоблачные дали,
К ним никого тянуть давно не надо.
Мы до сих пор страдаем, как страдали,
В упор не видя дали эти рядом.
Совсем не бред, не сон, не наважденье,
Быль о разрушивших оковы катаракты.
Вам ни к чему мои пустые рассужденья?
Тогда позвольте предоставить взору факты.
Они пришли с развилки трех дорог.
Усталость в лицах. За спиною рюкзаки.
Уже совсем недалеко родной порог,
Но озираются, идут, как чужаки.
Земля изрыта. Ржавое железо
Измятой грудой, куда взор не кинь лежит.
Спаси, помилуй, пресвятая Мать Тереза –
Что за вонища? Это речка в даль бежит…
Окутали округу смрад и гарь.
Глаза слезятся. Легкие не дышат.
На груде хлама старенький букварь
Лежит и ветерок листы колышет.
А на страницах буквами большими,
Стихами добрыми мелькает алфавит.
Но с той поры мы много нагрешили –
В алмаз не переплавился графит.
Клубятся гарью дней былых руины.
Спокойны путники. Известно – дома мир.
Конечно знали, что идут не на смотрины,
Да подзабыли, как чума справляет пир.
Все помнят очередь скелетов в крематорий
Кто не стоял, тот видел на экране.
Мы слышим, как кричат про мораторий
И видим, как дежурят на «стоп-кране».
Мы с детства слышим о глобальных катаклизмах,
Не раз пугали наступленьем конца света,
Но предсказание списали к афоризмам –
Сияет Солнце и вращается планета.
Кому не афоризм – головоломка…
Ответа общепризнанного нет.
Известно только, что бывает даже ломка.
У тех кто понял – бесконечна Дух и Свет.
У тех кто понял – среди злобы и вражды,
Все более циничных век от века-
На бойне властелинам нет нужды,
Иметь для подчинения Человека…
«Дома»
Аспирин, Захар, Стас и Кузьма
Добрались глубокой осенью домой,
Урожай собрать – ведь на носу зима,
Только встретили их так, хоть волком вой.
Жены летом видно ели белену,
Вероятнее всего – неоднократно,
Потому что объявили им войну,
Да такую – хоть сворачивай обратно.
В край заоблачный чудесных, диких гор,
Пока снег не перемел совсем дорогу.
Только Стаса мама ждет… Но он, как вор,
Всегда редко навещал свою берлогу.
Загрустили, захандрили пацаны –
Жены псов спустили дружно, без причины.
Ну проездили пол-лета, полстраны,
Только, что тут объяснять – они мужчины!
Разве видано – стоит мужик, как пень,
Крепко держится ручищами за юбку?
Про такого скажут: «Крыша набекрень!»
И добавят вслед солененькую шутку.
Вспомните былые поколения –
Греки по полжизни где-то шлялись,
Но зато какие наставления
Нам на память от походов тех остались.
Помнится в Сибирь, вслед за мужьями,
От лишений и невзгод в пути качаясь,
Жены шли. Теперь живем тут сами,
Так сидят на месте, огрызаясь!
Что ни сделай – все не ладно им,
Слезы льют навзрыд, что лучше можно.
Черной завистью завидуют другим
И не видят, что правдиво, а что ложно.
Дачи, тачки, драгоценности, меха –
На коленях стоя в дар преподноси.
А напомнить им, что жадность – мать греха
И не думай, Боже упаси!
От родных ворот и поворот…
На душе печаль, тоска-кручина.
Силы все попав в водоворот
Отдавай, а то сожрет пучина.
Засосет пучина, как кутят.
Хорошо, когда есть верные друзья,
Как свою печаль разделят, приютят –
По-другому вроде и нельзя…
2-ой акт
Споткнулось время… И застыло, как вода…
По корке льда разлился мягкий лунный свет…
Но ветер взвыл, когда возникли города,
Днем для которых места не было и нет…
«Мэр и Колдун»
Пусть в центре города заваленном снегами,
На первый взгляд все вроде бы отлично,
Я вам поведаю, но только между нами,
Что здесь на самом деле не обычно.
А дело вот в чем: как-то местный мэр
И не иначе, как с большого бодуна,
Решил со стран заморских взять пример
И пригласить на службу колдуна.
На первый взгляд, конечно, ерунда,
Но к сожаленью на ночь глядя предложенье,
Пришло к нему, когда уж первая звезда,
Мерцала светом предостереженья.
Три тополя замерзших и Луна.
Летают вороны. Сгущаются потемки.
Пусть современники не ценят шалуна,
Зато оценят благодарные потомки.
Не надо будет федеральный центр трясти,
Кудесник здесь такого наколдует!..
Концы с концами без забот можно свести –
Лежит, мечтает… Из камина вдруг, как дунет!
И запах серы в воздухе повис,
Такой отчетливый, хоть пробуй на язык…
Из зеркала горбун шагнул. Завис
На воздухе… «Ты звал меня, мужик?»
У мэра горло пересохло до кишок,
Да и кишки спеклись в угарном духе…
Он испытал и облегченье, и шок –
На облегченье налетели дружно мухи.
Горбун на эти факты – ноль внимания,
Оно понятно, ему это не впервой,
Он пристает: «Загадывай желания!
Да говори по делу, а не вой!»
Мэр кое-как с мыслишками собрался,
Напрягши мускулы в могучей голове,
Пришел в себя, расправил грудь, заулыбался…
«Есть у меня одна идейка… Даже две!
Во-первых, я весьма нуждаюсь в заме.
В толковом, шустром, неприметном пареньке,
Который мог не то что брату – даже маме
Сняв скальп, сожрать, согрев на огоньке.
А во-вторых, мне нужен и советник.
О внешних данных разговора просто нет.
Но чтоб матерый интриган, искусный сплетник
И на вопрос любой всегда держал ответ!»
Горбун ему на это: «И всего-то?!..
Твои желанья – развлеченье для юнцов!
Помельчали что-то нынче живоглоты –
Приятно вспомнить ваших дедов и отцов!
У них желаний сразу тысячи кипели,
Пока исполнишь – сам облезешь до костей.
Твои ж идейки попадают еле-еле
В колонку хулиганских новостей.
Ну ладно. Хватит попусту трепаться,
Ложись на стол рабочий кверху брюхом.
Пора, мужик, за дело приниматься.
Юнец где? А, таскается по шлюхам».
Покорно мэр на стол залез, улегся
Не спрашивая даже – почему?
Происходящим он так искренне увлекся,
Что не заметил, как играет роль Му-му.
Горбун беззубый из-под балахона
Достал стилет, во что-то обмакнул,
Расправил руки словно крылья махаона
И насквозь, крякнув, мэру грудь проткнул.
Затем в печенку засадил большую спицу,
Немного крови набежавшей полизал,
Погладил ласково лежащую тупицу
И налетевшим вурдалакам приказал:
«Упрячьте тело идиота в холодильник.
Снимите маску и с фигуры, и с лица,
Как трёхгрошовый опереточный насильник,
Я буду править здесь от первого лица!
Мы в этом городе потешимся на славу,
Как порезвились в древних городах.
Глаза закроем населенью к ледоставу –
Начнем же с тех, кто шлялся в сказочных горах!..»
Ко мне тихонько оторопь подходит
И гладит ласково ладошкой по спине…
Где сил набраться описать, что происходит,
В аршином общим не измерянной стране?..
«Черти и Сван»
Дама пик, валет и туз червонные –
Карты над столом кружат, летают…
Бесы в меру пьяные, проворные,
Сбудется ли пакость их гадают.
На кого из путников поставить,
Кто на искушение поддастся?
Одного бы из четверки оболванить –
Легче будет с остальными разобраться.
Черти над столом кружат, порхают…
Под закусочку, в теченье получаса,
Им по всем раскладам выпадает –
Оболванить первым делом нужно Стаса.
Старший бес подумав предлагает:
«Нажил я авторитет себе обманом,
Нутром чую – Стас в душе мечтает,
Для ученья познакомиться с шаманом.
Мы возможность ему эту предоставим –
Недоучку превратим в момент, в болвана,
С его помощью дружкам силки расставим…
Эй, доставте-ка сюда скорее Свана!
Шустрый малый нам сегодня пригодится,
Не коси, Огрызок, что оглох на оба уха,
Все равно тебе за ним тащиться!
Как куда? Ищи его по шлюхам!»
Промедленье смерти не подобно –
Разве черта смертью напугаешь?
«Вот рога пообломаю всенародно,
Если Свана ты сегодня проморгаешь».
Убежал Огрызок. Испарился.
Он на кухне этой с самого рожденья.
Знает, что здесь всякий суп варился,
Но ни разу не варили здесь варенья.
Вечером к столу доставил Свана.
С бабы снял и на горбу примчал.
Старший бес: «Хвалить Огрызка рано!
Я ещеб чуть-чуть и осерчал…
Сван! Забудь пока свои делишки,
Здесь для обчиства работа намечается.
Тут назрели всякие мыслишки,
С тебя тоже доля причитается.
Надо шустро развести одну четверку,
Ибуклину, чтоб ни сколько не мешались.
Стаса можешь превратить в свою шестерку,
Остальные бы желательно прибрались!»
Свану роль такая не впервой,
Он других ролей-то и не знает.
Жизнь идет зигзагом, по кривой –
По прямой пусть лох себе шагает.
«Говорите, хочет Стас шаманом стать?
Ну-ка черти, что еще про Стаса знаем?
О-о-о.., да у него больная мать?!
Ну так, что ж, на этом и сыграем.
Дай, Огрызок, объявление в газете,
Крупным шрифтом, чтобы Стас не проморгал:
Мол, лечу болезни – те и эти,
Нет болячек, чтобы я не помогал.
Остальное дело техники. Дождемся,
Когда выпустят газетенку в тираж.
А пока бухнем или ширнемся –
Я сегодня чувствую кураж».
«Указ мэра»
Господа! Двадцатый век
Приближается к концу,
Просвещенный человек,
Должен знать, что не к лицу,
Отрицать мол – колдовство
Бред и ерунда
Очень тесное родство
В нем с наукой, да:
Очень много фактов есть
Старший брат науки –
Колдовство. Окажем честь,
Поднимайте руки,
Кто согласен поддержать
Это предложение –
Надо смело возрождать,
Через уважение
Ворожбу и оккультизм,
Магию, гадания,
Знахарство и шаманизм,
Но не как предания,
А открыто, честно, гласно,
Выдавать сертификат…
Против есть? Единогласно!
Что ж, я очень рад!
«Мама, Стас и Сван»
I
Стас домой из хлебного идет.
Мать больна, смертельно, но скрывает…
Их обоих недосказанность гнетет
Взял газету, тут же замечает:
В вашем городе проездом, ненадолго
Задержался знахарь и шаман.
Лечит просто так, из чувства долга.
Был в изгнанье. За границей звали – Сван.
Вот она – последняя надежда!
В пальцах дрожь, но номер набирают.
И того не ведает невежда,
Сванами лишь «черных» называют.
Эх, не опоздать бы… Номер занят…
В городе большом больных немало,
Вот его везучие заманят,
Обломлюсь я, как со мной не раз бывало.
Длинные гудки… Ура, прорвался!
Что-то долго трубку не снимают,
Раскатал губу, к халяве подобрался,
Вот теперь-то точно обломают!
Трубку сняли: «Здравствуйте, мне Свана!
При смерти лежит, страдает мать,
Не встает который день с дивана…
Выезжаете?! бегу скорей встречать!»
II
На столе стоят предметы:
Палка тиса, черепа,
Свечи, трубка, амулеты…
Стас – гордится. Мать – слепа.
Сван раскуривает травы:
«Дух болезни, выйди вон!
Я согласен с вами, правы –
Вам весьма полезен сон.
И не только сон – молчанье,
Так же вам весьма полезно.
Не волнуйтесь, врачеванье
Провожу я безвозмездно.
Но учтите, духи хвори
Покидая ваше тело,
Страхов вам покажут море,
Спите и молчите смело!
Кстати, не для развлеченья,
А, чтоб опыт передать,
Сына вашего в ученье
Я к себе прошу отдать…»
III
«В первый раз ты до нитки промокнешь,
Завинчу, закружу круговертью,
Ты в пустые глазницы посмотришь,
Я тебя познакомлю со смертью.
Познакомлю тебя со старушкой,
Мы косу ей на пару наточим…
Все покажется в жизни игрушкой,
Все окажется в ней между прочим…
Я со страхом тебя познакомлю,
Ты к нему сможешь крепко прижаться.
Подведу и к вершине, и комлю,
Не придется тебе обижаться,
Что таю от тебя я науку
И, что тайные знанья скрываю.
Вижу – смело идешь ты на муку,
Я за это тебя уважаю!
Наберу я к весне вас 13-ть,
Кто постигнет глубины ученья,
Кто себя забыв будет стараться
И, как ты, примет храбро мученья».
Уши Стас разложил, как дурак,
Обещают мир полный чудес
И не может врубиться никак,
Что заведует тайнами бес.
Не успел заучить и забыл,
Что для Света всегда дверь открыта.
Тайны с детства он сильно любил,
Сван знал точно, где псина зарыта.
«Захар и Стас»
I
Захар, словно без права переписки,
Живет без права на взаимопонимание…
Кричал, шептал, пел песни, слал записки –
В пустых бутылках закупоривал желания,
Надеясь тщетно, что хоть кто-то отзовется,
В ответ напишет пару теплых слов…
Упрямо верит – человек такой найдется.
Пускай упрямство и достоинство ослов.
За 30-ть лет никто не отозвался,
Не дал понять, что он не одинок.
Ему все время неизбежно доставался
Жесткости, коварства, лжи урок.
Он с детства в розовых очках на облаках
Лежит с большой душою нараспашку
И сердце свое носит – то в руках,
То начинает ныкать под рубашку.
II
«Я тебя Захар знаю уже много лет,
Ты умеешь язык за зубами держать.
Знаю, хочешь узнать, как устроен весь свет,
Молодец, Захар, так и держать!
Хочешь, я познакомлю тебя
С тем, кто ведает суть мироздания?» -
Говорит льстиво Стас, нервно морду скребя:
«Ты готов вкусить горечь познания?»
Отвечает Захар: «Наконец-то друг мой
То, что так долго ждал я, свершилось.
Прилетала недавно гагара за мной…
Наяву… Я уже думал приснилось».
«Записка ЧБЛ»
Когда-то господин владел рабами,
Их надо было накормить, обуть, одеть,
Дать крышу, чтоб здоровыми руками,
Мог для хозяина он много лет радеть.
Сегодня дел немного для лопаты,
Однообразный труд, конвейер, тоска, апатия…
Сбежать отсюда и остаться без зарплаты?
Да ради бога! Все свободны! Демократия…
Остановиться нет возможности и времени,
Вся ваша жизнь теперь проходит на бегу.
Вы не расскажите какого роду-племени,
Такого раньше не желали и врагу.
Вам хорошо у телевизора мечтается –
Вас развлекут и просветят по всем вопросам.
Но далеко смотря не очень получается,
Увидеть, что творят под самым носом.
Все смотрят вдаль… Под носом безнаказанно,
Ворье творит открыто, в свете дня,
Все то же, о чем прежде было сказано
И о чем скажут много раз после меня.
Благопристойно пресса рынком называет,
Организованный базар по всей планете.
И не понятно, чем доверье вызывает,
Вещая правду и с трибуны, и в клозете.
В обертке красочной запретные плоды,
Для потребителя до жаренного падкого,
В верху развешают – избитые ходы,
В низу найдется ложечка для сладкого.
И как-то грустно от того, что все смирились
И твердо верят – эту жизнь не изменить.
Закрыли двери из железа, притаились…
И лишь на кухне продолжают говорить:
«Конечно в силе нынче ****ская мораль,
Но жить с натяжкою по совести возможно…»
Забыли напрочь, то, что совесть не февраль,
Не растянуть ее с умом и осторожно.
Живете, как на карнавале, изменяетесь,
У вас есть маски для друзей, для кабинета –
Вы так привыкли… Откровенно изумляетесь,
Чем ваших деток не устраивает это.
Бунтуют детки, убегают кто куда…
А вы хотите знать какое чудо
Зовет из за собою? Господа!
Сбегают не – куда, бегут – откуда…
Три стрелы
I
Замело и запуржило…
Тут-то Кузина жена
Встрепенулась, закружила:
«Как же буду я одна?»
Разыскала в людях Кузю,
Поднесла ему харчи:
«Будь хоть вечно пьяный в зюзю,
Только дома, на печи».
Кузя в меру пофасонил,
Для порядка покривлялся,
Усмехаясь: «Урезонил…»
Но не вслух. Засобирался
До родимого порога,
Трескать женины харчи,
Размышляя: «Недотрога,
Долго ль стерпишь на печи?»
II
Многократно повторяясь
Сон короткий снится:
В земля падают, вонзаясь
Три стрелы, как спицы.
По невидимой прямой –
Строго друг за другом,
Твердой посланы рукой
Где-то там, за лугом.
Сон Кузьма смотреть устал,
Вышел поразмяться
На крыльцо. Шагнул и встал:
Три стрелы томятся…
На земле припорошенной,
По ветру качаются…
Замер, крякнул приглушенно:
«Быстро сны сбываются…»
Крепко в памяти хранится,
Как в горах решили:
Если так стрела примчится,
Чтоб спасать спешили,
Друга, что стрелу прислал –
Одному не справиться…
Кузя деток приласкал,
Прежде, чем отправиться
В одиночку выручать
Из нужды братков…
Баба в слезы… Он: «Молчать!»
Да и был таков.
Три стрелы на огороде –
Друг за другом строго…
И не ждал обмана вроде
Прямо у порога.
«Сван, Стас, Захар, Кузя»
Он был одет по моде, очень броско,
Совсем не так, как пишут о шаманах:
Колечки в ухе, джинсы, нет прически –
При всякой власти для таких броня на нарах.
Нет признаков ума, седин, старенья,
Но в ночь на Рождество, что не случится?
Приходит Сван с чудесным предложеньем,
Его ждут многие, но слышат единицы.
Он предлагает, скажем образно, круиз.
Но есть условие – в один конец билеты…
Не надо справок, паспортов, печатей, виз,
И много шансов, что запустят на котлеты.
Он не торопит, есть предупреждение:
«Назад ни шагу.» - чтобы после не взыскали…
Но кто искал на жопу приключение,
Тот оценил – вот то, что мы искали!
Всем очень лестно исключительность почувствовать,
Свою. Ну и текущего мгновения…
Им остается только посочувствовать –
Никто не думает, откуда дуновения.
Раз нет ума – его возможно выменять,
Кто ошибается, тот все-таки научится…
Облезть придется всем, да и повылинять,
Но без усилий вряд ли, что получится.
Нет ни к кому из них ни капли жалости,
Больным лишь надо и убогим сострадать…
Пока детишки совершают свои шалости,
Себя приносит в жертву Стаса мать…
«Записка ЧБЛ»
Память крепко сохраняет вечера –
Круг друзей, вино, мерцает свечи…
Словно мы сидели, как вчера
И не сгорбили столетья мои плечи.
Как могли мечты хмельные выражали,
Я прожить три века сердцем алкал…
На столе от смеха кружки дребезжали,
Мне бы знать тогда, чего себе накаркал…
Был я молод и не мог предполагать,
Сколько бед перенести судьба обяжет –
Друг в глаза смотрел и клялся помогать,
Но метнет булыжник в спину, не промажет.
До сих пор я в людях часто ошибаюсь,
Потому, что смог их полюбить.
Жгут огнем меня – упрямо улыбаюсь,
Перестал лет сто назад совсем скорбить,
С той поры, как только тайна приоткрылась,
Срока дней моих, на путь земной отпущенный –
Сердце вздрогнуло и вдруг разговорилось:
«За день доброго не сделал – он пропущенный…»
«Аспирин»
Как бродяга новый век в пути встречал,
Аспирин из дома в дом переходя.
Улыбался грустно, чокался, молчал…
То, что праздник был – заметил погодя.
Посмотрел вокруг и сам себя спросил:
«Где я был и сколько времени скитался?»
Вспомнил только – дождь осенний моросил,
С той поры, как за порогом оказался.
Сам себе сказал: «Ну, что же, братец, хватит,
Под заборами чужими ошиваться.
Сопли аксельбантами… Жди, схватит,
За соплю тебя удача обвенчаться!..»
Отчитал себя, как надо. И запил…
До чертей, закрывших время и амбиции.
Деньги кончились – пальто с плеча пропил,
На таких плечах и держатся традиции!
Шутки в сторону. Пока гудел в разнос,
С ним на вечно собутыльники братались.
Но когда в одних трусах молокосос
Лег в сугроб – на этом и расстались.
Но мороз – не тетка. Задрожал,
Голова, хоть и чуть-чуть, но прояснилась…
И по снегу к Стасу побежал,
Только в дверь стучать – сама открылась…
Голова хмельная, как котел,
Сердце прыгает и прыгает давление,
Мутным взглядом он друзей обвел
И в него закралось подозрение.
Вроде бы все так же, как всегда:
Свет интимный, музыка и чай.
Только сердце шепчет: «Здесь беда…»
И он к зеркалу, как будто невзначай.
«Инструкция к зеркалу»
I
Соблазн безразмерен войти,
В окно отражений планет.
И взгляд тяжело отвести
От мира, которого нет.
Лицо потерять так легко,
Когда глаз свидетелей нет.
Но помни, когда нашел вход –
Обратного выхода нет.
Врагов рядом нет и чужих,
Есть только желание жить.
Чей страх это? Мой или их?
Взлететь или крылья сложить?
Живое всегда тянет вверх,
А мертвое в землю уходит…
«Прошу я, как раненный стерх,
Скажи мне, что здесь происходит?»
II
Перед этим словом зеркало смирилось,
По нему волна высокая проходит,
Его плоскость на осколки раздробилась,
Показав, что в самом деле происходит.
Ветер в окна залетает, светит бра –
В зазеркалье ветра нет. Глубокий мрак…
Аспирин посуровел: «Вот так игра…
Пробухал друзей слепой дурак…»
В паутине трещин зеркала другие,
Обстановка и размеры помещения.
«Как же братья, сердцу дорогие,
Не предчувствовали вы порабощения?»
Сван рогатый, вот он в кресле спит,
В крыс ручных братишки превратились,
Взгляд затравленный от ужаса кричит,
То, что с жизнью все давным-давно простились.
Все простились… И мгновенья, как года
Протекают, как для всякого скорбящего…
И без слов понятно, что стряслась беда,
По глазам понятен смысл происходящего:
Верим на слово, а зрению – не верим.
Позабыли – выход к Свету очень узок,
По привычке широко, аршином мерим,
Воспарив над облаками перегрузок.
Смолкли двигатели. Рухнули в пике.
Слышите – железо рвется с воем?
Жизнь висящая на тонком волоске,
Проверяется на прочность только боем.
В шлейфе гари разлетаются угли.
Страха нет… Осталось отупенье…
По-другому поступить здесь не могли,
Хоть и знали, что идут на преступленье?!
Холодно снаружи. Жжет внутри.
День вчерашний, как сегодняшний. Точь-в-точь.
Здесь со счета сбились, сколько – 1, 2, 3?
Повторялись эти ужасы ночь в ночь…
Их руками, лично, смерть лютует…
Притерпелись, даже жертву лень убрать.
Что-то там внутри у всех бунтует,
Но похоже, здесь на сердце наплевать…
«Записка ЧБЛ»
На последней в столетье неделе,
Белым снегом накрылись делишки…
О любви говорили. На деле –
Не давала война передышки.
Непокорных живьем погребали,
Без амнистий. Судили сурово…
Впрочем так мы всегда поступали –
Ничего в этой жизни не ново.
Мы вчера воевали с отцами,
Завтра – сами с детьми будем биться…
В общем держимся мы молодцами,
Сможем в жизни чего-то добиться.
Говорим о добре и любви,
Спрятав рожи под добрые маски.
Выдают только руки – в крови…
От надежды, добра и от ласки.
Но на это взор не обращаем,
Не по глупости и не спроста:
Мы любовь и добро извращаем –
Как потомки распявших Христа.
Но мы слышим его каждый день,
Так привыкли – не слушаем даже…
Нам совсем ни к чему дребедень,
Разве только, что на распродаже.
О любви сердце нам говорит,
О добре говорит и о Свете…
Но страстей внутри много горит,
Заставляя забыть об ответе.
Впрочем можем и порассуждать,
Если тему случайно задели.
Но не стоит от нас ожидать,
Что слова подтвердим мы на самом деле…
3 АКТ
Шайка «Луженая глотка»
Дон Ромирос – дон облезлый,
Тем не менее помпезный.
Редко он бывает трезвый,
Но бухой, как трезвый, резвый.
Источает запах едкий,
Бьет в десятку, словом, меткий.
Головою табуретки
На зарядку крошит в щепки.
Его шайка многолика,
То не шайка даже, клика.
Внешне лоска нет и шика,
Только это не улика.
Путешествуют по свету,
Ищут канувшее в лету.
Не за звонкую монету
План отдал им по секрету,
Как всегда Инкогнито, -
Бородатый и в пальто.
Не поведает никто,
В этой лете ищут что.
Дон Ромироса Амиго
Не расскажет Дон Родриго.
Он и рад бы рассказать –
Тяжело слова связать.
То, что скажет Дон Пиранья –
От и до соврет каналья.
Ни за бабки, ни под пыткой
Не добьетесь вы признанья..
Остальные в шайке рожи,
Сразу видно – не вельможи…
Все попробовали вожжи,
Взглянешь раз – мороз по коже.
«Просто Кваша»
Боцман. Знал его весь мир
Под кликухою Кефир.
Но когда чума гуляла,
Он решил устроить пир.
Заварилась каша –
Полной была чаша.
А Пират добавил рому –
Вышла Просто Кваша.
«Боб Ик»
Лоцман. Раньше звался Боб.
Скрыть пытался, что он жлоб.
Но Пират найдя заначку,
Превратил его в собачку.
Хочешь – верь, хочешь – не верь…
Вот иди и сам проверь.
Будь предельно осторожен –
Боб Ик охраняет дверь.
«Толя»
Бомбардир зовется Толя.
Ох, несладка его доля.
Потому что свое имя
Ему дорого, как воля.
Дома ждет подруга Оля,
Ей везет на фото моря.
Проиграл он всю добычу –
От азарта, а не с горя.
«Альбинос»
Ушлый палубный матрос,
По прозванью Альбинос.
Держит по ветру свой нос
И сигналит только SOS.
Шайка – ноль внимания,
На его старания.
Потому что клянчить помощь –
Все его призвание.
«1/5»
Его зовут «1 и 5» -
Давно он раздробился.
Мечтал Пирату помогать
И своего добился.
И мне твердили: «Не мечтай,
Мечтанья могут сбыться…»
Помочь Пирату… Прочитай:
Решил он задавится…
«Джим Антидонор»
Въедлив, как стальной шуруп
Юнга, бледный словно труп.
Возникает там и тут,
Недостатки: молод, туп.
Когда шел девятый вал,
Пробовал крутнуть штурвал.
Но теперь он твердо знает,
Что такое коленвал.
«Галл Як»
Был на палубе и кок.
Жрать готовил вкусно, впрок.
Но в Бомбее вместо мяса
Закупил стафилококк.
Получил за это в бок.
И его списали в док.
Вдруг поймает вместо рыбы
Он в Гонконге гонококк?
«Пират&Со»
I
Он был одет не модно и не броско,
Ну в общем так, как принято в романах:
Татуировки, джинсы и серёжка –
При всякой власти для таких броня на нарах.
Он к Стасу очень аккуратно постучался,
Когда открыли, очень вежливо спросил:
Мол: «Типа я не зря на зов примчался
И прихватил с собою «Pampers», «Clearasil»?
Конечно я могу и удалиться,
Ну, что-то типа заднюю включить…
Но, извиняюсь, очень хочется помыться,
А, также, тряпки в ванной замочить.
Мне очень неудобно быть обузой
И лишним ртом при вашем корабле…
За свой базар отвечу аркебузой!
Весьма польщён, что вы довольны мне.
II
Пират заводит патефон,
А на лице – улыбка:
Для повести сегодня фон –
Баян, волынка, скрипка
Согласен, мерзкий саундтрек,
Сопроводит картину,
Но наш арфист (известный грек) –
Над раком ломит спину.
Быть может без него рассказ
Пойдёт немного криво,
Но виноват один из вас –
Тот, кто поставил пиво!
III
Мы вышли из бухты-барахты
Верхом на моём помеле.
Не писаны наши контракты,
Грядущее скрыто во мгле.
Конечно и прошлое скрыто
В кромешной насквозь темноте,
Лишь утлое наше корыто
Сверкает во всей красоте.
Свернуло и мачты, и реи
И парус, как тряпка висит…
Зато наши гордые шеи,
Признает любой Одессит!
Мы как-то в степях Казахстана,
С подлодкой столкнулись давно –
Дырища была от тарана!
Но к счастью не тонет оно.
Нас в проруби крепко болтало,
Срывало и бак нам и ют…
Единственно, что и спасало –
Пираты нигде не гниют!..
Я чувствую сердцем Пирата,
А это не хухры-мухры,
Что вы заблудились ребята,
Туда, где растут топоры.
И пусть я коверкаю слово –
Войны не изменится суть…
Отдайте топорик для плова
И прочей приправы чуть-чуть.
Пикантные ингредиенты,
Для привкуса и остроты…
Ах, есть среди вас оппоненты?
Тогда переходим на ты.
Не чувствуя важность момента,
Мне кто-то перечить решил?!
Не нравится, Стас, изолента?
Ты радуйся, что не зашил!
Мои разбитные манеры,
Тебе, Захар, не по нутру?!
А вы ждали, как пионеры,
Что сопли сейчас подотру?
Могу подтереть! Вместе с носом…
И зубы почистить сумею!
Одно у меня под вопросом –
Смогу ли лечить диарею?
«Поединок»
По горячим следам на холодной земле,
Аспирин, сокращаю дистанцию,
Загонял уличённого в смуте и зле
На забытую всеми подстанцию.
Сван бежал от него напролом через лес,
Хвост поджал, оглянуться не смеет…
Тонко чувствует шкурой взбесившийся бес,
Кто по ветру его прах развеет.
Терпеливо ждёт помощь и ночь на бегу,
Днём, один на один, не отважится
Даже взглядом на вызов ответить врагу,
Только ночью и может куражиться.
След и облик старался он часто менять,
Даже женским нарядом марался,
Но тупик на подстанции дал ему знать,
Когда брякнул засов – доигрался…
Что от драки ему никуда не уйти,
В тупике лишь прочувствовал толком.
Хорошо, что хоть Солнце успело зайти…
Приседая завыл… И стал волком!
Где противник? Он встал, осмотрелся вокруг,
По привычке на двух задних лапах.
Близорукий, чёрт… Что же, зато острый нюх!
Втянул носом – мазут… Мерзкий запах…
Может слышно? Поставил он уши торчком,
Но молчит тишина, как пустая…
Завертелся на месте, от страха, молчком…
И вдруг брызнула в стороны стая!
В стае волки одни, нет волчиц и волчат,
Прячась, рыком никто не обмолвился…
Лишь блеск глаз и пустые желудки урчат…
Сван погоню встречать приготовился…
«Проскрипи, Аспиринчик, вратами. Ворвись!
Открывай, коллектив поджидает…
Обещал – будем биться… попробуй, дождись!»
Но с отключенной ЛЭП наблюдает.
Аспирин, за манёврами Свана давно
И не может от мата сдержаться:
«Сучья стая…» Но вниз всё равно,
Помолясь, начинает спускаться.
Когда вниз он прополз половину пути,
Осмотрел себя и изумился –
Кожу рук не видать из-под грубой шерсти,
Да и весь, как-то преобразился:
Вместо пальцев он когти во тьме разглядел,
Стало шире, скуластее рожа…
Грудь раздалась, окрепла… Дошло – обалдел:
Стал медведем матёрым похоже!
Тихо дальше спускаться, чтоб дичь не пугать,
Вес большой и размер не мешал.
Вот и стая… Метнулся он в центр – начать,
Дальше битву инстинкт продолжал.
«Пират и Аспирин»
Наш дед – разбойник Бармалей,
Любил лишь маленьких детей…
А мы едим и шоколад,
И мармеладу каждый рад,
А вот не любим лишь наград.
Так, что кончайте свой парад.
Устроим лучше маскарад,
А то любой Ползучий Гад,
Мундир напялит –
И камрад.
Таких – гулять отправим в сад,
Не грубо, вежливо – под зад.
А, чтобы не было засад,
Мы их обложим, как Моссад,
Как ГРУ и ЦРУ…
Ну всё довольно. Точка. RU.
«Эпилог»
Злой волшебник Ибуклин –
Подревней, чем нафталин.
Пропитал он насквозь души,
Въелся, словно гуталин.
Знал его сам Насреддин,
Ева, Цезарь, Аладдин
Были лично с ним знакомы –
Он на все века один.
Среди тьмы земных доктрин,
Разобрался Аспирин:
Кто желает жить без Бога –
Тому дьявол господин.
Дон Родриго
Меня тайно воспитывал Киса,
Паниковский мне письма писал,
Был я нищ, как церковная крыса,
И с Пиратом богаче не стал.
Мы в такие залазили дали,
Рвало мачты нам и якоря,
Край земли мы не раз повидали
И за край заходили не зря…
Я, конечно в душе бездуховный
И с ломом прорывался к рулю,
Но Ромирос, братишка мой кровный,
Смог прижать мою гниду к ногтю.
Парадокс – гнида вроде зажата,
Под его заскорузлым ногтем…
Признаю – есть талант у Пирата:
Она спит между ним и рулем…
«Дон Пиранья»
Был рожден в убогой деревушке.
Замок родовой стоит на шлаке.
Мои ушки вечно на макушке –
Лишь Пират у нас любитель драки.
Мой кафтанчик на собаку будет узок,
На кота, естественно, широк.
Дразнят теща и жена меня – подгузок,
Докажи им – бедность не порок.
Не люблю я драки и походы,
За руку Пират меня уводит…
Вы меня простите, мореходы –
Ужас именем моим, Пират наводит.
Перед вами очень дико извиняюсь,
Подключив весь такт и обаяние…
Я ж своими только пальцами питаюсь,
Чтоб у имя было оправдание.
«Аспирин»
Живу один… Вина одна:
На Божий свет я появился.
И цель одна – хлебать до дна,
Напрасно ждут, чтоб подавился.
Живу один. И мысль одна:
«Как прикоснуться сердцем к Богу…»
Вторую встретил, но Она
Мне указала на дорогу…
Живу один. Иду один,
Но я совсем не одинок…
Меня ведет мой господин –
Могучий, неизбежный Рок.
«Пират»
Прости меня за то, что был жестоким
И чувств твоих наивных не щадил.
Себе казался умным и глубоким,
А вел себя, как конченный дебил.
Себе казался викингом, героем,
События былого ворошил.
Рассказывал о том, как был изгоем
И, как весь свет чуть не распотрошил.
Хорошего должно быть понемногу,
А всяким байкам – место и предел.
А я наплел про сломанную ногу
И в общем-то про всякий беспредел.
Мой дикий, необузданный характер,
Рассудок чуть совсем не помутил…
Но слава Богу, наконец-то катер,
В Голодном Мысе якорь опустил.
Не чудо ли – стог сена был с иголкой,
Среди угрюмых, неприступных скал,
Пират своей дырявой треуголкой,
Надежно Зайчик Солнечный поймал…
«Захар»
Говорят, что он не Муромец, но все же
Пролежит он тридцать лет и года три,
На матрасе двух метровом, как положат-
Так пекутся все богатыри.
Правый глаз его все время спит,
В подсознании событья наблюдая –
Левый – бодрость вечную хранит,
В день сегодняшний, от края и до края.
Пусть слывет давно лентяем, лежебокой,
Сей потомок казаков лихого Дона,
Под него в глубокой древности откован
Был тяжелый меч Армагеддона.
Р. S.
(Записка ЧБЛ)
Ни петь, ни свистеть…
Не любить, не убить…
По полной мы жить не умеем.
Вдруг чья-то душа начинает гореть –
От страха и жара потеем.
Ни в зад, ни в перед…
И не вверх, и не в низ..
Кто камнем лежит – тем почет.
Пусть сам по весне поломается лед –
Вода под нас не потечет.
Записка ЧБЛ
Кому – сума, кому – тюрьма…
Свой крест у каждого и доля…
Все мое горе – от ума,
Застенок душный моя воля…
Замерз в дороге и промок…
Но на судьбу не возропщу…
Я свое сердце на замок,
Закрою и не подпущу
К нему в дороге никого…
Не верь. Не бойся. Не проси…
Нам не известно – кто кого
И на Луну не голоси…
Да, я не волк, я – человек…
Во мне есть образ и подобие…
Но сумасшедший, смрадный век,
Снаружи видит лишь надгробия…
Среди надгробий буду смел,
Не страшен вой и запах тления…
Ведь Он терпел и нам велел –
Велел терпеть… До воскресения…