Человек отличается только степенью отчаянья
от самого себя.
Бродский
Подкрался лис и тихо тявкает,
услышав лиса, воет пёс.
Июньской ночью-безрукавкою
(читай: жилеткою для слёз)
плеч не прикроешь. Лес за окнами
надрывно просится в друзья,
с его кустами и животными
и запахом из-под цевья.
Я не впускаю. У отчаянья
нет времени поить коней.
Я наливаю жизнь из чайника,
она смородины черней.
Краюха, фляга, спички, денежка,
ключи, – и выхожу. Пока!
А остального не наденешь, как
не по размеру сапожка.
Я налегке, и пёс по правую.
Лес канул, ночь ушла стареть,
а я – на свет. За переправою
горит костёр, живёт храбрец,
ружьишко чистит, пуль серебряных
запас пополнил. Ждёт меня.
Он помнит: я гуляю дебрями.
Он верит: я боюсь огня.
Он знает: я – шальная лешая.
О, заблужденья смельчаков!
Поют в груди, медали вешая.
Сулят, не выбирая слов,
златые горы. Платят будущим.
Стреляй. Мундир не запятнать.
Но кто я – чудо или чудище –
ты не успеешь осознать.