...Мы надежды свои в шереметьевских урнах хороним.
Объявили посадку... и меня одолел нервный тик.
И - скрипит трап уныло уключиной лодки Харона,
И беззвёздное небо - половодьем разлившийся Стикс.
Загремит стюардесса своей металло-посудой.
Я не знаю, что делать?.. У меня, брат, - в душе перекос.
Не хочу быть массовкой я в театре тупого абсурда,
Не хочу я глазеть, как летит всё к чертям, под откос!..
- Пристегните ремни!.. Мы взлетаем!.. Прошу, пристегните!..
/Жизнь моя промелькнёт кинолентой цветною в мозгу./
Всё!.. Минуты прощанья - так быстро! - уже истекли, брат.
Взгляд печальный я брошу с высоты на ночную Москву.
Стюардесса предложит вина, я бокал опрокину.
- А скажите... - до Нью-Йорка как долго в ночи нам лететь?..
Я ещё не уехал, но уже заболел ностальгией.
Что же будет потом?.. Как смогу я её одолеть?..
Да!..Отчизна, прости!.. Я был сыном тебе нехорошим.
Теперь в воды Гудзона прохриплю свой печальнейший стих.
И - закрылки скрипят, как уключины лодки Харона,
И бездонное небо - как безбрежный, разлившийся Стикс.