3. «ЧИСТЫМ – ВСЕ ЧИСТО» [Тит.1:15.45]
ДУХОВНЫЙ ЧЕЛОВЕК – «ОГОНЬ ПОЯДАЮЩИЙ»
— Геронда, как можно сегодня жить в обществе правильно, по-христиански, не соблазняясь людьми, живущими вдали от Бога?
— А что соблазняться теми, кто не живет близ Бога? Если в семье из шестерых или восьмерых братьев и сестер одного или двоих увлек бы сатана, разве соблазняла бы такая их греховная жизнь остальных?
— Нет, они бы за них болели, потому что это братья.
— Ну вот, видишь, зло находится внутри нас. У нас нет любви, потому мы не чувствуем всех людей своими братьями и соблазняемся их греховной жизнью. Все мы — одна большая семья и братья между собою, потому что все люди — это дети Бога. Если же мы действительно осознаем то, что мы братья со всеми людьми, то нам будет больно за тех, кто живет во грехе. И тогда их греховная жизнь не соблазнит нас, но мы будем молиться за них.
Итак, если мы соблазняемся, то зло находится не вне, а внутри нас. Скажем самим себе, когда нас кто-то соблазняет: «А скольких соблазняешь ты? И во имя Божие ты не терпишь своего брата? А как тебя со всем тем, что ты творишь, терпит Бог?» Подумайте о Боге, о Пресвятой Богородице, об Ангелах, которые видят всех людей на земле. Они как бы находятся на балконе и, глядя вниз на площадь, видят всех людей, собранных там. Видят, что одни воруют, другие ругаются, третьи грешат плотски и так далее. Как же они их терпят? Они терпят все зло и грех мира, а мы не терпим нашего брата! Это же ужасно!
— Геронда, а что значат слова апостола Павла: «Бог наш огнь поядаяй естъ» [ Евр.12:29]?
— Если в топку бросишь бумагу, мусор, разве они не сгорят? Вот также и в духовном человеке: все, чем ни бросает в него диавол, сгорает. «Огнь поядаяй»!
Когда возгорится в человеке божественное пламя — сгорает все. Не прилипают уже скверные помыслы. То есть диавол не перестает кидать в него скверными помыслами, но человек духовный «огнь есть» и пожигает их. И потом диавол устает и прекращает [брань]. Потому и говорит апостол Павел: «Вся чиста чистым». У чистых все чисто, ничего нечистого нет. Чистых если и в болото бросить, они останутся чистыми, как солнечные лучи, которые, на что бы ни упали, остаются светлы и чисты.
Человек духовный от соприкосновения со святым изменяется в хорошем смысле этого слова, а от плотского человека не воспаляется. Он видит его, страдает за него, но сам не повреждается. Человек, находящийся в среднем духовном состоянии, от человека духовного изменяется к добру, от человека плотского тоже изменяется, но ко злу. Человек плотской святого не понимает и от человека плотского воспаляется.
И, если бесноватый видит святого и убегает, то плотской человек идет ко святому, чтобы его искусить и соблазнить. Тот, кто дошел до состояния содомлян, соблазняется даже Ангелами [Быт. 19:1-5]. Человек смиренный, будь он даже неопытен духовно, различает Ангела Божия от беса, имея духовную чистоту и будучи родственен Ангелу. А человек эгоистичный и плотской, мало того, что легко прельщается лукавым диаволом, но еще и сам передает лукавство и возбуждает его в других своею плотяностью и заражает слабые души своими духовными микробами.
— Геронда, как достичь того состояния, в котором все видится чистым?
— Должно очиститься сердце, чтобы в нем почивала Благодать Божия. «Сердце чисто созижди во мне Боже» [Пс. 50:12], — не так ли говорится в псалме? Когда сердце мужское или женское очистится, в нем обитает Христос. И тогда люди не соблазняют и не соблазняются, но передают другим Благодать и благоговение. Человек внимательный и берегущий свою духовную чистоту, сберегает и божественную Благодать и не только видит все чистым, но и нечистое использует во благо. Даже нечистое превращается во что-то полезное на его добром духовном предприятии. Ненужные бумаги он перерабатывает в чистые салфетки, в клей, в тетради; обломки бронзы — в подсвечники и так далее. И наоборот: человек, принимающий лукавство и мыслящий лукаво, даже добро превращает во зло, как завод, изготовляющий боеприпасы — даже из золота он сделает пули и гильзы для снарядов, потому что так на этом заводе устроены станки.
Если кто-то начинает уступать греху, то он чернеет изнутри, мутнеют очи его души, и видит он мутно. Потом он [уже] загрязнен грехом, и грех спугивает его. Даже чистое он может увидеть нечистым. Есть люди, которые, к примеру, не могут поверить в то, что бывают юноши и девушки, живущие целомудренной, чистой жизнью. «Сегодня, — говорят они, — такое невозможно».
Несчастные настолько погрузились в грех, что видят все греховным. Те, кто водится с рогатыми рожами, не могут и представить того, что есть другие, те, кто дружен с Ангелами Божиими. Но не надо требовать от свиней благоговения к лилиям. Ведь и Христос сказал: «Не пометайте бисер ваших пред свиньями да не поперут их» [Мф.7:6].
Поэтому тот, кто живет духовно, чисто, должен быть очень осторожен и никогда не допускать свободы в обращении с мирскими людьми, но и им не разрешать вмешиваться в духовное, чтобы не повредиться самому и не повредить их, потому что у мирских устав другой, канонарх другой, и святого мира от одеколона они отличить не могут. певчий, который возглашает то, что предстоит петь хору. Канонарх — певчий, который возглашает то, что предстоит петь хору. Здесь Старец имеет в виду то, что «канонархом» в греховных делах является диавол, который диктует человеку, что ему делать.
— Могут ли, Геронда, внешние искушения помешать тому, кто хочет жить близ Христа?
— Нет. От Христа нас может отлучить только наша недуховная жизнь. Рогатая рожа этим и занимается — порождает соблазны и сеет злобу, воюет с людьми то жестоко, то лукаво.
Христос любит нас, и, когда мы живем согласно с Его волей, Он находится возле нас. Поэтому, когда вы видите, что рождаются соблазны, не страшитесь и не поддавайтесь панике. Если человек духовно не отнесется к тому, что происходит, он не будет иметь радости ни одного дня, потому что диавол будет бить его в больную точку и постоянно порождать соблазны, чтобы его расстроить — сегодня одним, завтра другим, послезавтра третьим
НЕ БУДЕМ СОЗДАВАТЬ СОБЛАЗНОВ САМИ.
Будем, насколько возможно, внимательны и не подадим повода к тому, чтобы создавались соблазнительные для людей ситуации. Не откроем перед лукавыми трещинами, потому что души с поврежденным помыслом еще более повреждаются и потом ищут повода для того, чтобы оправдать себя. И в этом случае, с одной стороны, мы будем строить, а с другой — разрушать.
Однажды ко мне в каливу пришли несколько юношей, современных ребят. Мы с ними побеседовали. В тот же день мне надо было выезжать со Святой Горы. Они, узнав об этом, тоже собрались уезжать. На корабле они подошли ко мне и сели рядом. С большим интересом они задавали мне разные духовные вопросы. Однако некоторые наши попутчики расценили происходящее неправильно и глядели на нас с большим подозрением. Если бы я мог предвидеть то, что наша беседа будет понята неправильно, то я позаботился бы о том, чтобы принять надлежащие меры.
Мир лукав. Надо стараться не создавать соблазнов. Мы не несем ответственности за то, в чем не можем принять надлежащих мер, или за то, в чем мы неопытны. Но не будем ждать от Бога мзды, если мы создаем проблемы от невнимательности. Мзду мы получим тогда, когда мы внимательны, а проблемы создает враг.
Например, кто-то говорит, что я в прелести. Сперва я посмотрю, в прелести я или нет. «Раз он так говорит, значит, он что-то увидел. Не мог он такого сказать ни с того ни с сего. Что-то он понял неправильно», — так размышляю я и стараюсь найти, что во мне может быть понято неправильно, чтобы это исправить.
Если говорят, что я в прелести, что я колдун, — мне это на руку, потому что не будет собираться народ и моя жизнь станет по-монашески тихой. Но тот несчастный, который распустил слухи, будет в аду, потому что он делает зло Церкви. Разве не жаль [его]? И виноват буду я, потому что я был невнимателен. Например, некоторые миряне подходят поцеловать мне руку, и я их легонько стучу по голове. Кто-то увидит это и скажет: «Простой монах, а благословляет, он что — священник?» И он не будет виноват, это мне не надо так больше делать.
— Геронда, когда человек по невнимательности создает какой-то соблазн, то некоторые говорят: «Оставь ты его, он невменяем». Как к этому относиться?
— Невменяем тот, кто не может подумать, а не тот, кто невнимателен. Человек невнимательный разжигает костер и не думает о том, что там, где он его разжег, будет пожар. Когда такие люди разжигают костры и опаляют души других, мы должны молиться и вылить на огонь хотя бы ведро воды. А есть и другие люди, как вихрь: и благоговение у них есть, но с головой у них не все в порядке, и если они слышат что-то, с чем не согласны, то, не разбирая, правильно это или нет, разносят все по кочкам. Тогда нам надо деликатно притормозить их, а когда они остановятся, опять-таки деликатно подложить им под колесо какой-нибудь камень, потому что они могут покатиться назад и смести вместе с собою других.
КАК ЛЮБЯТ НЕКОТОРЫЕ СОЗДАВАТЬ СОБЛАЗНЫ.
- Не верьте легко тому, что слышите, потому что некоторые говорят в ту меру, в какую понимают сами. Как-то раз пришел один человек к Хаджефенди [Хаджефенди — так называли святого Арсения Каппадокийского жители Фарас] и говорит ему: «Благослови, Хаджефенди. Там наверху сто змей сползлись!» — «Сто змей!? Откуда?» — удивился святой Арсений. «Э, сто не сто, но пятьдесят-то уж точно!» — «Пятьдесят змей?» — «Ну уж двадцать пять-то было!» — «Ты когда-нибудь слышал, чтобы двадцать пять змей вместе сползались?» — спрашивает святой. Тот ему потом говорит, что десять точно было.
«Ладно тебе, — говорит ему святой, — неужто у них собрание там было, что сразу десять змей приползли? Кончай, быть такого не может!» — «Пять было,» — не сдается тот. «Пять?» — «Ну ладно, две были». Потом святой его спрашивает: «Ты их видел?» — «Нет, — говорит, — но слышал, как они в ветках шипели: ш-ш-ш!» То есть, может быть, это вообще какая-нибудь ящерица была! Я из того, что слышу, никогда не делаю заключений без рассмотрения. Один может говорить что-то, чтобы осудить, другой говорит просто так, а третий с какой-то особой целью.
Как же любят некоторые создавать соблазны! В Конице были два друга, очень близких. По праздникам и по воскресеньям они не слонялись по городу, а приходили в монастырь, в Стомион и даже пели на клиросе, а потом поднимались на гору, на «Верблюдицу» [Вершина горы по форме напоминает силуэт верблюдицы].
Как-то раз один испорченный тип устроил им искушение. Подходит к одному из друзей и говорит: «А знаешь, что сказал про тебя твой приятель? То-то и то-то». Потом идет он ко второму другу и говорит ему: «Знаешь ли, что сказал про тебя тот, с которым ты дружишь? То-то и то-то». Они оба тут же озверели и затеяли прямо в монастыре скандал.
Между делом тот, кто запалил фитиль, улизнул, а они себе ругаются! Тот, что помладше, был вдобавок немножко нервный и начал оскорблять того, кто был постарше. Я думаю: «Что же делать? Гляди-ка, вражина что творит!» Иду я и говорю старшему: «Слушай, он ведь молодой да вдобавок и нервный немного, так что ты уж на него не обижайся, попроси у него прощения». — «Отче, — говорит он, — какое там прощение просить, не видишь что ли, как он меня оскорбляет? А я о том, в чем он меня обвиняет, впервые слышу».
Тогда иду я к молодому и говорю ему. «Слушай, он и старше, и дело обстоит не так, как ты думаешь, пойди, попроси у него прощения». Тот взвился, начал кричать: «Мы и с тобой, отец, поругаемся!» — «Ну что же, — говорю, — давай, Пантелис, поругаемся, дай-ка я только маленько приготовлюсь». Сказал я так и ушел.
За монастырем, метрах в четырехстах, у меня были заготовлены здоровенные жерди для садовой ограды. Пошел я туда, взял одну жердину метров в пять длиной и потащил ее в монастырь. Еле-еле тащил, чтобы заставить его засмеяться. Он услышал, что я что-то тащу, но догадаешься разве, что я хотел сделать? Затащил я ее во двор и остановился напротив входа в церковь. «Эй, — говорю, — Пантелис, кончай, а то поругаемся». Расхохотались оба, когда поняли, для чего мне нужна была эта жердь. Все! Треснул лед. Треснул диавол. «У вас голова, — говорю, — есть?! Что же вы такое творите?» И они опять стали друзьями.
— Наговор в тот же самый день произошел?
— Да, и ругались они очень нехорошо! Видишь, что делает диавол? Тот, третий, наверное, завидовал им, что они были так дружны, как братья. Наговорил одному на другого и убежал. Наговор — это очень гадко. Поэтому враг и называется диавол [клеветник, ябедничать (греч.), клеветать, наговаривать]. Он наговаривает, одному говорит одно, другому другое. И создает соблазны. А эти бедняги поверили и сцепились.
— Он это нарочно сделал?
— Да, чтобы их разлучить. Он, конечно же, сделал это «по любви,» сиречь по зависти.
ПРЕДАНИЕ ГРЕХОВ ОГЛАСКЕ.
Когда мы видим что-то плохое, покроем его и не будем о нем распространяться. Неправильно, когда нравственные падения становятся известны [всем]. Предположим, что на дороге лежат нечистоты. Человек благоразумный, проходя мимо, возьмет и чем-нибудь их присыпет, чтобы они не вызывали у людей отвращения. Неразумный наоборот, вместо того чтобы накрыть, расковыряет их и только усилит зловоние. Так и мы, без рассуждения предавая огласке грехи других, вызываем еще большее зло.
Евангельское изречение «повеждь Церкви» [Мф.18:17] не означает, что всё должно становиться известным, потому что сегодня Церковь — это не всё. Церковь — это верующие, живущие так, как хочет Христос, а не те, кто воюет против Церкви. В первые годы христианства, когда исповедь совершалась перед всеми членами Церкви, слова Господа «повеждь Церкви» имели буквальный смысл. В наше же время, когда стало редкостью, чтобы вся семья исповедовалась у одного духовника, не дадим врагу запутать нас этим «повеждь Церкви». Потому что, предавая огласке какое-нибудь, к примеру, нравственное прегрешение, мы оповещаем о нем враждующих с Церковью и даем им повод начать против нее войну. И таким образом в слабых душах колеблется вера.
Если какая-то мать имеет дочь блудницу, то она не поносит и не уничижает ее перед другими, но делает все возможное для того, чтобы восстановить ее имя. Она продаст все до последнего, она возьмет дочь и уедет в другой город, постарается выдать ее замуж и таким образом исправить ее прежнюю жизнь.
Точно таким же образом действует и Церковь. Добрый Бог с любовью терпит нас и никого не выставляет на посмешище, хотя Ему, Сердцеведцу, известно наше окаянство. И святые никогда не оскорбляли грешного человека перед [всем] миром, но с любовью, духовной тонкостью и таинственным образом помогали исправлению зла. А мы сами, будучи грешниками, поступаем наоборот — как лицемеры. Мы должны быть внимательны, чтобы не становиться легкими жертвами недоразумений и не считать злом того, что делают другие.
— Геронда, вы коснулись обнародования нравственных прегрешений. А нужно ли оповещать других о грехах или нездоровых состояниях иного характера?
— Смотри: с некоторыми своими знакомыми я так поступаю. Например, я вижу, как кто-то бесчинствует и соблазняет других. Я советую ему исправиться: один раз, пять, десять, двадцать, тридцать, но он не исправляется.
Однако после многократных напоминаний он не имеет права продолжать бесчинствовать, потому что увлекаются и другие и подражают ему. Видишь ли, люди способны легко подражать злому, но не доброму. И поэтому наступает время, когда я вынужден сказать об этом другим, видящим это бесчинство, чтобы предохранить их.
Иными словами, когда я говорю: «То, что делает такой-то, мне не нравится,» я говорю это не ради осуждения, потому что я уже пятьсот раз ему самому об этом сказал, но потому, что другие, видящие его слабость, попадают под воздействие, подражают ему и вдобавок говорят: «Раз Старец Паисий ничего ему не говорит, значит, в его поведении нет ничего страшного».
И, если я не выскажу своего помысла, что мне это не нравится, то создастся впечатление, что я это благословляю, что мне тоже это нравится. И таким образом разрушается целое, потому что кто-то может решить, что тактика бесчинствующего правильна, и начать применять ее сам.
А что из этого выйдет? И думают, между прочим, что я ему не говорил, потому что не знают, как он меня измучил за все это время. А еще и диавол тут как тут и говорит: «Ничего страшного, что ты это делаешь. Видишь, и другой делает то же самое, и Старец Паисий ему ничего не говорит».
Поэтому, когда я вижу, что кто-то продолжает жить по своему типикону, бесчинствовать, тогда как я советовал ему исправиться, то в разговоре с тем, кто знает этого человека, говорю: «То, что делает такой-то, мне не нравится,» чтобы уберечь его от повреждения. Это не осуждение, не надо путать разные вещи. А потом приходят некоторые и начинают упрекать: «Ты зачем об этом рассказал другому? Это ведь был секрет». — «Какой еще, — говорю, — секрет? Я тебе тысячу раз говорил, а ты не исправился. Ты не имеешь права портить других, полагающих, что я согласен с тем, что ты творишь!» Еще не хватало мне молчать, а он будет портить других!
Особенно когда приходит ребенок из знакомой мне семьи, и я вижу, что своим поведением он разрушает семью, я говорю ему: «Слушай, если ты не исправишься, то я скажу об этом твоей матери. Никто тебе не давал права приходить ко мне, все это рассказывать, а потом продолжать дуть в свою дуду. Я скажу твоей матери для того, чтобы сберечь вашу семью». Если у него есть покаяние, тогда дело другое. Но если он продолжает свою тактику, то я должен сказать об этом его матери, потому что несу за это ответственность.
4. НАДО ДЕЙСТВОВАТЬ С БЛАГОРАЗУМИЕМ И ЛЮБОВЬЮ.
РАБОТА НАД СОБОЙ.
Если ты хочешь помочь Церкви, то старайся лучше исправить себя самого, а не других. Если ты исправишь самого себя, то сразу же исправится частичка Церкви. И понятно, что если бы так поступали все, то Церковь была бы приведена в полный порядок. Но люди сегодня занимаются всем, чем угодно, кроме самих себя, потому что заниматься другими легко, а для того, чтобы заниматься самим собой, нужен труд.
Если мы займемся самоисправлением и, полагаясь преимущественно на божественную помощь, обратимся более ко внутренней деятельности, чем ко внешней, то мы поможем другим больше и результативнее. Кроме того, мы сумеем стяжать и внутреннюю тишину, которая будет тихо помогать тем душам, с которыми мы встретимся, потому что внутреннее духовное состояние выдает душевную добродетель и изменяет души других.
Когда кто-то отдается внешней деятельности, не достигнув еще очищенного внутреннего духовного состояния, то он может вести какую-то духовную борьбу, но иметь при этом и расстройство, терзание, ему будет не хватать доверия Богу, и он часто будет терять мир. Если он не делает добрым самого себя, то не может сказать и того, что его интерес об общем благе является чистым. Освободившись от своего ветхого человека и от всего мирского, он будет иметь уже Божественную благодать.
Так что и у него самого на душе будет покой, и он будет в состоянии помочь человеку любого склада. Но если он не имеет Благодати Божией, то не может ни совладать с самим собой, ни помочь другим так, чтобы результат был угоден Богу. Сначала сам он должен погрузиться в Благодать, и лишь потом его силы, уже освященные, могут быть использованы для спасения других.
ДОБРО ДОЛЖНО ДЕЛАТЬ ПО-ДОБРОМУ.
— Геронда, о чем вы думаете, когда встречаетесь с какой-нибудь проблемой?
— Думаю, что можно и чего нельзя сделать по-человечески. Я рассматриваю вопрос со всех сторон: «Сделаю я так-то: а как это отзовется там-то и как там-то? Что плохое может из этого выйти и что хорошее?» Всегда стараюсь рассмотреть проблему со многих сторон, так, чтобы принятое мной решение было, насколько можно, наиболее верным. Потому что по невниманию можно наделать много ошибок. И когда задним умом понимаешь потом, что надо было делать, то пользы от этого нет — все, птичка, как говорится, улетела! Скажем, кто-то по невниманию спалил дом. Ладно, что делать, не казнить же его. Но — злое дело уже сделано...
Однажды в одной организации возникла некая проблема. Пришел ко мне тамошний начальник и говорит. «Ну, все улажено. Я сходил туда-то, нашел такого-то и такого-то, сказал им то-то и то-то, и проблема разрешилась». — «Проблема, — говорю, — только сейчас и началась. То, что было до этого, не проблема была. Сперва была пара угольков, они бы сами по себе и потухли, а вот сейчас пошло пламя полыхать». Он-то думал, что своими действиями все уладил, да еще хотел, чтобы мы его похвалили. А на самом деле он наделал своими действиями много шуму, и проблема осложнилась.
Необходимо много внимания, благоразумия и рассуждения, чтобы добро делалось по-доброму и приносило пользу, потому что иначе вместо пользы оно будет бесить другого. И вот что еще: лучше дать созреть тому, что думаешь сделать. Потому что если «сорвать» дело неспелым, то есть принять поспешное решение, то потом можно столкнуться с трудностями и страдать. Когда серьезные дела маленько призадерживаются, то потом они делаются быстро и правильно. Можно быть и о семи пядей во лбу, но иметь при этом тщеславие с эгоизмом, которые будут предшествовать твоим действиям, а ты можешь не обращать [на это] внимания.
Например, на охоте, если пес и не породистый, но ищет со вниманием, то находит следы зайца. А другой пес, самый что ни на есть распородистый, со всеми наилучшими собачьими характеристиками, но когда он торопится, то бегает вправо-влево без толку. Действие прежде мысли есть гордость. Поэтому надо не торопиться действовать, но предварительно все обдумывать и молиться. Когда предшествует молитва, то работает не рассудочная пена, не легкомыслие, но освященный разум.
Мы, духовные люди, часто ведем себя так, словно нет Бога — мы не даем Ему действовать. А Бог Свое дело знает. Я имею в виду, что мы хотим действовать по-мирски тогда, когда есть духовные средства для того, чтобы улаживать сложности по-духовному.
Когда я был на Синае, один ходжа [Ходжа — духовный судья и учитель у мусульман] каждую пятницу приходил в монастырь, заходил внутрь, поднимался на минарет мечети, которая там была, и начинал вопиять! И какой же у него был голосище! Даже наверх доносилось, до пещеры святой Епистимии. Потом монастырь нашел «выход»: по пятницам, когда приходил ходжа, дверь монастыря стали закрывать, чтобы он не мог войти.
Я об этом не знал. Спускаюсь однажды вниз и вижу ходжу в ярости. «Сейчас, — говорит, — я им покажу, как закрывать дверь перед моим носом!» Я говорю: «Да ее закрыли, чтобы верблюды не входили. Не думаю, что ее закрыли для того, чтобы ты не мог войти». Потом я сказал об этом отцам монастыря.
Один секретарь говорит. «Я ему покажу, этому ходже! Я ему пропишу пилюлю! Я в правительство напишу, что ходжа нас притесняет!» — «Слушай, — говорю я ему, — Православие это ведь не пилюля. Давайте отслужим бдение преподобным Синайским отцам и святой Екатерине и оставим слово за Богом. Пойду и я наверх и буду молиться». Некоторым из братии я тоже сказал, чтобы они молились, и получил-таки ходжа свое! Собрался, уехал, исчез!
А если бы дверь продолжали закрывать, то правительство все равно бы выяснило, что неправда, будто нас ходжа притесняет, и начались бы скандалы. Ходжа бы говорил, что дверь закрывали потому, что он приходил каждую пятницу, и навредил бы монастырю.
А еще раньше один [богач] увидел [Синайскую] гору и захотел построить себе дачу на вершине святой Екатерины. Заболел чем-то и умер. И не так давно кто-то тоже хотел чего-то там устроить — и он тоже умер. Поэтому лучше не полагаться единственно на наши собственные человеческие старания, но молиться и давать действовать Богу.
ПОВЕДЕНИЕ С РАССУЖДЕНИЕМ.
— Геронда, когда мы видим, что кто-то ведет себя плохо, надо ли ему что-то говорить?
— Зависит от того, что он за человек. В наше время необходимо многое рассуждение и божественное просвещение. Ответить на ваш вопрос не так просто. Я заметил, что в каждом отдельном случае бывает по пятьсот «подслучаев». Некоторые люди способны исправиться, другие не исправляются и на наше замечание могут отреагировать отрицательно. Особенно плохо реагирует тот, у кого есть эгоизм, если его задеть. Даже понимая часто свою неправоту, такой человек не уступает от эгоизма. И когда наши побудительные причины не безукоризненны, иными словами, когда, кроме заботы о другом, в нас есть и гордость, когда наша любовь не чиста, тогда он сопротивляется очень сильно.
Если мы обличаем кого-то от любви, с болью, то независимо от того, понимает он нашу любовь или нет, в его сердце происходит изменение, потому что нами двигает чистая любовь. А обличение без любви, с пристрастием делает обличаемого зверем, потому что наша злоба, ударяя в его эгоизм, высекает искры, как сталь в зажигалке высекает искры из кремня. Если мы терпим нашего брата от любви, то он понимает это. И нашу злобу он тоже понимает, даже если она внутренняя и никак не выражается внешне, потому что наша злоба вызывает в нем тревогу. Так и диавол, даже являясь в виде ангела света, приносит тревогу, тогда как настоящий ангел приносит нежное невыразимое радование.
— То есть, Геронда, когда мы что-то говорим и возникает отрицательная реакция, это значит, что отправной точкой наших действий является эгоизм?
— Бывает и много недоразумений. Один понимает [дело] так, другой иначе. Но надо всегда испытывать себя: «Для чего я хочу сказать это? От чего я исхожу? Больно ли мне за ближнего, или же я хочу сказать это для того, чтобы показать себя хорошим, покрасоваться?»
Если человек очистился, то, даже если он гневается, кричит, делает кому-то замечание, его побудительные причины будут чисты. И потом все идет правильно, потому что он действует с рассуждением.
Рассуждение — это очищенность, это божественное просвещение, духовная ясность, а стало быть, как там, внутри, с нею сможет ужиться эгоизм? И когда побудительные причины чисты, сердце человека пребывает в покое. Таким вот образом вы можете понять каждое ваше действие — доброе ли оно.
Вы часто не понимаете того, что разговариваете с другим в директорском тоне: «Это надо сделать так-то и так-то». Подключается эгоизм, и вы восстанавливаете ближнего против себя. Если побудительные причины чисты и есть смирение, то замечание помогает другому. В противном же случае подключается эгоизм и приводит к противоположному результату.
Побудительные причины ваших действий будут во всем чисты, если очистить их от своего «я,» от своего эгоизма. От нерассудительного поведения часто происходит зло большее, чем от поведения сумасшедших, которые невменяемы и разбивают [свои и чужие] головы. Потому что не рассудительные люди своими острыми словами ранят чувствительные души и часто приводят их в отчаяние, нанося смертельные раны.
А некоторые ведут себя одинаково со всеми. Но нельзя ведь в наперсток налить столько же, сколько в бочку, или нагрузить на быка столько же поклажи, сколько на коня. Бык — для пахоты, не годится навьючивать на него седло и груз. Тоже и конь — негоже впрягать его в плуг, потому что он предназначен для того, чтобы на нем возили грузы. Один — для одной работы, другой — для другой. Не надо стремиться подровнять весь мир под свою гребенку. У каждого есть что-то свое. И если нет вреда, то на некоторые вещи можно и закрыть глаза. Если бы все люди могли уже в этой жизни войти в [подобающий им] чин, то прекратились бы все бесчинства, и на земле тоже был бы рай. Итак, не будем предъявлять к другим чрезмерные претензии.
ДУХОВНАЯ ИСКРЕННОСТЬ ОТЛИЧАЕТСЯ ЛЮБОВЬЮ.
Плохи нынче дела мира, потому что все говорят истины «великие,» однако не соответствующие действительности. Сладкие слова и великие истины имеют цену тогда, когда исходят из правдивых уст. Они находят почву только в людях, имеющих доброе произволение и чистый ум.
— Геронда, искренность бывает мирская и духовная?
— Да, конечно. В мирской искренности присутствует нерассудительность.
— Это когда человек говорит и к месту, и нет?
— Не только это. Истина есть истина, но, если ты скажешь истину без рассуждения, это уже не истина. Например, то, что у некоего человека не все в порядке с головой — истина. Но если ты стремишься высказать эту истину, то пользы это не приносит.
Другой говорит: «Для того, чтобы быть искренним, пойду на площадь и согрешу там перед всем народом». Это неискренность. Тот, у кого есть многое рассуждение, имеет великодушную любовь, жертвенность и смирение. Даже горькую истину такой человек говорит со многой простотой и своей добротой подслащивает ее. В результате со сладкими словами она приносит больше пользы, подобно тому как горькие лекарства приносят больше пользы, если их принимать со сладкими сиропами.
Истина, используемая без рассуждения, может совершить преступление. Некоторые совершают преступление, действуя во имя истины. Тот, кто имеет искренность без рассуждения, может сделать двойное зло: сперва себе, а потом другим. Потому что в такой искренности нет сострадания. Тот, кто хочет быть по-настоящему искренним, пусть начнет с того, чтобы быть искренним прежде всего с самим собой, потому что духовная искренность начинается с этого. Если кто-то неискренен с самим собой, то он обделяет только себя и издевается только над самим собой. Но, ведя себя неискренно по отношению к другим, он смертно согрешает, потому что издевается над другими.
— Геронда, а можно ли быть таким от простоты?
— Какая еще простота! Где ты видела в таком человеке простоту! Если это ребенок, то у него будет простота. Если это святой, у него будет простота. Если же так ведет себя взрослый и не умственно отсталый, то это диавол!
— А что он чувствует?
— Сущий ад. Одно искушение сменяется другим. Искушения без остановки.
— Однако, Геронда, не следует ли вести себя с прямотой?
— Прямота в том виде, как [понимают и] используют ее многие, имеет в себе дух законнический. Говорят: «Я человек прямой, «проповедую на кровех» [Лк.12:3], — и выставляют других на посмешище. Но в конце концов посмешищем становятся они сами.
«БУКВА ЗАКОНА УБИВАЕТ» [2Кор.3:6]
Как-то раз я спросил одного человека: «Кто ты? Воин Христов или воин лукавого? Знаешь ли ты, что у лукавого тоже есть воины?»
Христианин не должен быть фанатиком, ему надо иметь любовь ко всем людям. Кто без рассуждения кидается словами, пусть даже и правильными, тот делает зло. Был я знаком с одним писателем. Человек он был очень благочестивый, однако с людьми мирскими говорил языком грубым, доходившим до глубины души и сотрясавшим их. Однажды он говорит мне: «На одном собрании я сказал одной госпоже то-то и то-то». Однако он сказал ей это так, что искалечил ее. Он оскорбил ее перед всеми.
«Слушай, — сказал я ему, — ты бросаешь людям золотые венцы с алмазами, однако, швыряя их таким образом, ты проламываешь головы, и не только слабенькие, но и крепкие». Давайте не будем «по-христиански» [в кавычках] побивать людей камнями. Кто перед другими обличает согрешившего или с пристрастием говорит о каком-то человеке, тот движим духом не Божиим, но иным. Церковь действует посредством любви, а не так, как законники. Церковь смотрит на все с долготерпением и стремится помочь каждому, чтобы он ни натворил, каким бы грешником ни был.
Я вижу, что некоторым свойственна странная логика. Их благоговение — это хорошо, их расположение к добру — это тоже хорошо, но необходимо еще духовное рассуждение и широта, чтобы спутницей благоговения не стало узколобие, чтобы голова не стала такой твердой и упрямой, что хоть кол на ней теши. Вся основа в том, чтобы иметь духовное состояние, для того чтобы в человеке было духовное рассуждение. Иначе он стоит на «букве закона,» а «буква закона убивает».
Тот, у кого есть смирение, никогда не строит из себя учителя, он выслушивает [другого], а, когда спросят его мнение, говорит смиренно. Он никогда не скажет «я,» но «помысл говорит мне» и «отцы сказали». То есть он говорит, как ученик. Тот, кто считает, что он способен исправлять других, имеет много эгоизма.
— Геронда, когда кто-то, начиная что-то делать, имеет доброе расположение, но [затем] уклоняется в крайности, значит ли это, что у него не хватает рассуждения?
— В этом его действии есть эгоизм. И такой человек, не зная себя самого, не понимает этого, потому и бросается в крайности. Часто некоторые начинают с благоговения, и до чего только не доходят потом! Как, например, иконобожники и иконоборцы. И одно крайность, и другое крайность. Одни дошли до того, что скребли икону Христа и, для того чтобы «улучшить» Божественное Причащение, сыпали эту пыль в Святую Чашу! Другие жгли иконы, топтали их... Поэтому Церковь и была вынуждена поместить иконы высоко, а когда раздор утих, она опустила их вниз, чтобы мы поклонялись им и воздавали честь тем, кто на них изображен.
Продолжение следует.