Сколько помню себя, мне всегда везло
на плохой улов да чужое зло
(а скорей – на его изнанку).
Общих дел сторонясь, что в стране глухих,
словно раненый лях на брегах Чудских,
я блуждаю один спозаранку.
До меня в эту среду дошла молва,
что пора закругляться ломать дрова.
И, платя за свои ошибки,
обнимаю душою свой сонный прах
и с вчерашнею пищей в тупых зубах
собираю свои пожитки.
Далеко ли уйду и когда вернусь,
и какую пошлет мне Всевышний грусть
на урочном моем этапе?
Но твердили всегда мне, что «все пройдет»,
что ночная кукушка перепоет
и дневную кукушку дабы.
Поглядев назад, и черемух цвет
не темнеет за давностью смутных лет,
увядание кто б ни пророчил.
Я брожу по дворам ни тверез, ни пьян,
разводя пятернею густой туман
после майской холодной ночи.
За пасьянсом с судьбою тузы кропя,
я по капле давил из себя раба,
как о том заповедал классик.
Но потопам и мести сказавши нет,
мне сиял только радуг далекий свет
из оживших как будто красок.
Сколько помню себя, мне всегда везло
на дырявое в челне худом весло,
на случайных попутчиц – паче,
что плели о себе несусветную чушь,
но, как струпья, с бровей их слетала тушь,
подтверждая, что мир обманчив.
Собираю пожитки. Пиджак и кейс.
Скоро-скоро объявят мне новый рейс,
Новый путь мне укажут скоро.
Ветер бьет по ушам, и могуч и сух,
но трезвоном синичьим налит мой слух,
словно римским огнем – Агора.
После весен и лет, после лет и зим
не с вершины глядишь на людей – с низин,
лишь с низин своего паденья:
то ли выпита чаша любви до дна,
то ли память о рае всему вина
как единственное утешенье.
К пораженью идя пораженья от,
не анапестом сладким наполнен рот,
а слезами, мольбой и болью.
Я блуждаю один по дворам с утра,
словно кто-то меня воскресил с одра
бесконечной своей любовью.
Сколько помню себя, я всегда отличал
в проповедниках мира звериный оскал;
в их повадках – толику блажи.
Обрекая себя на Сизифов труд,
разделяя пространство на «там» и «тут»,
я иду со своей поклажей.
Но куда бы ни ткнул указующий перст,
как большая дыра, небосвод отверст
и, зовя к возвращенью вечно,
надо мной, заблудившемуся вконец,
распрострет он объятия, как отец,
мне навстречу плывя. Навстречу.