Этот плиточный город
своей ранней весны накануне,
и реки его ворот,
распрямляющийся в полнолунье,
обретают мольберт
в моих окнах, мучнистых от снега,
невесомостью черт
приамурского брега.
Этот плиточный город,
наши речи впитавши, вслепую
их совместную горечь
пронесет Судии одесную,
чья не меркнет печать
полумесяца в оттискеслабом,
придавая печаль
даже площади Славы.
Под утесом старинным,
цатый вечер цедя циферблаты,
рисовались картины,
даже век рисовался тридцатый,
нами прожитый, как
будто с самой минуты рожденья
(твоих криков сквозняк
отличался тогда снисхожденьем).
Под клаксоны бомбил,
взяв Улисса секрет на заметку,
где я вырос и был,
детских комнат просторную клетку,
между Сцилл и Харибд
проходя новостроек пещерных,
их растений и рыб,
я покинул все это, примерно,
под конец февраля
високосного римского года,
когда, сжавшись, земля,
не внимая прогнозам погоды,
вырывала с петель
наши школьные тонкие двери.
Оттого-то, теперь,
милый друг, оттого-то теперь ли
этот плиточный город
хрипотцою в груди шевелится,
исповедуясь в голос
каждым встречным на улице лицам;
и за тысячи верст
от восточных холмов, ближе к ночи,
под стеклярусом звезд
о нездешнем, безумец, бормочет.
22 марта 2013 г.