Всё, чего ты касалась, ещё не успело истлеть -
Где-то чашки томятся, из коих мне пить привелось,
Те кастрюльки, в которых нехитрая пряталась снедь,
Кем-то прибраны тоже - в хозяйстве сгодятся небось.
Даже мебель, что явно соседи на казнь обрекли,
Всё жива, хоть на свалку заброшена горькой судьбой.
По сезону: то мёрзнут под снегом, то чахнут в пыли -
Твои венские стулья и столик старинный с резьбой.
Даже сотни открыток - тропических бабочек рой -
По альбомам забытым свои распластали крыла…
И хозяева, на антресоль забираясь порой,
Всё грозятся их выкинуть, да отвлекают дела…
Твои руки, что мыли кастрюльки и мебель тряпьём
Протирали усердно, - исчезли бесследно во мгле…
Всё, что было уютом в том доме последнем твоём,
Растащили, забрали. И дома-то нет на земле.
Но те руки, что кошек кормили и чьих-то детей,
Те, что ветку сирени держали, как в храме свечу,
Что давали взаймы без отдачи - легко, без затей -
Эти руки остались. Останутся. Я так хочу.