1
Чуть свет оно уже в заботах –
листву наполнить хлорофиллом,
сучки промаслить на воротах
и лужи высушить до ила.
Загнать под яблоню собаку,
а мух – на сладкую липучку,
и, как в далекую Итаку,
за горизонт спровадить тучку.
А после на покатой крыше
пропахшего сенцом сарая,
сидеть, счастливый шепот слыша
и курагу перебирая.
И как стряпуха, глядя в книгу
поваренную, суп мешает,
планеты между делом двигать
и звезды, ритм не нарушая.
2
Окоренные прутья изучив,
из их числа в сторонку – восемь главных,
которые потолще (будет славно
успеть еще одну до сбора слив).
Четыре так, четыре поперек,
проделав в первых прорези вначале,
теперь по кругу оплести лучами,
в конце связав вершины их в пучок.
Готово дно и стойки для бортов,
а дальше можно дать рукам свободу
и думать, может быть, о том, что сроду
не бередило разум мудрецов.
«Зачем, когда пришла его пора,
он прежде напросился в град небесный?
Ему, конечно, было интересно,
но потерпеть он мог и до утра».
3
Когда вовсю стараются меха,
то искры, будто рыжая труха,
взвиваются. И пламя так похоже
на бьющего крылами петуха.
И тут детина – тот, что помоложе
и с толстым слоем сажи во всю рожу,
поковку награждает званьем «дон»,
«дон-дон» - чуть уточняет мастер все же.
Вот он стоит, в раздумья погружен:
то, что в клещах, разглядывает он
со всех сторон. Подкова как подкова…
Доносит ветер колокольный звон.
А это значит, ровно полшестого.
Урочный час послушать Божье слово,
пока еще не воцарилась тьма
и горн не обратился в пекло снова.
4
Наполнить молоком кувшин пруда,
откуда жаба жабий глаз таращит,
где, словно пахта, пенится вода
вокруг ветвей, что обронила чаща.
Обмазать мелом черные стволы,
забрызгав листья; сделать так, чтоб всюду
сияли в темноте, белым-белы,
луга, как перемытая посуда.
А после пряжу долгую сучить,
из выбеленной кроны шелковицы
вычесывая шелковую нить
своею перламутровой скребницей.
И видя, как серебряная сыпь
коробит гладь реки в покатом месте,
услышать: вот шесть раз вскричала выпь.
Как женщина, убитая известьем.