In stadio ultimo.
М.
я заполняю пустоту одежд
лишь именем твоим ненастоящим
/Янка Ли/
максим
м
может, максим александрыч, оно так задумано где-то выше,
ну этажей на пару, за стратосферой,
пол земляной под ногами, небо – покатая крыша,
то будто миска, полная спелых вишен,
то как бокал с мадерой.
или не так, максим александрыч, кто уж его знает,
у них там свои правила и порядки,
беда только в том, что люди,
даже если они из одной толпы, из одной стаи,
любят играть в прятки
друг с другом: вот я втягиваю голову глубже в плечи,
и сколько тут ни гадай на чёт или нечет,
вам, максим александрыч, теперь не найти меня.
если вам говорили, мол, время лечит,
так всё брехня.
а
абсолютность тоски понимаешь, когда кусками
крошишь старые письма, когда в жаркий полдень
тебе вдруг становится слякотно, боязно,
тошно, тревожно, муторно
от того, что ты не уильям голдинг
и даже не мураками,
что уехать лучше автобусом, а не поездом
и, конечно, сегодня утром,
но
абсолютность тоски понимаешь, когда кусками
крошишь буханку хлеба, когда в жаркий полдень
бьёт озноб, когда сомневаешься в числе, падеже, роде
и никто не бежит к тебе с вытянутыми руками.
к
кровля, максим александрыч, имеет дурное свойство
течь по весне; так любовь раздражающе действует мне на нервы
и на слёзные железы. что-то слишком душевно моё расстройство,
хотя вы, максим александрыч, отнюдь не первый,
по которому льются слёзы на решётчатый пласт настила
(в общем, готовьте тряпки, вёдра, пустые сосуды).
я, максим александрыч, никому никогда не мстила
и вам не буду.
с
словом, город по-прежнему мрачен, в какой-то башне
старый уличный музыкант затянул про кукушку цоя,
по ночам здесь так много людей, что совсем не страшно,
и машины спешат по домам трусцою.
со второго, максим александрыч, вряд ли я вас увижу,
я здесь часто сижу у окна и читаю фриша.
как же славно, наверное, то, что мы с вами не стали ближе
и что через неделю будет пикник афиши.
и
илом затянута набережная. максим александрыч, я
не сошла с колеи, меня просто вытащили из ножен.
думаю, всё-таки вышла у нас ничья
и никто никому ничего не должен.
или не так, максим александрыч, и тогда я –
выброшенная на берег рыба,
стеклянным глазом верчу, рыдаю,
гляжу кругом:
белёсое солнце освещает на самом краю отшиба
здание, похожее на дурдом,
по улице пушкина, корпус два, номер дома пятый,
мёртвая декорация для
артхаусного голливуда.
пальцами голову сжать.
здание, похожее на дурдом
по улице пушкина, корпус два, номер дома пятый,
проклятый,
проклятый. но главное, что отсюда
ни оглянуться, ни крикнуть, ни убежать.
м
москва, максим александрыч, гремит монистами,
блестит разноцветными стёклышками в витражах,
раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь,
над крышей коричневого гаража
сноп.
и если идти мимо очень и очень быстро,
то можно увидеть калейдоскоп.
смотрите, максим александрыч, стёклышки в витражах
подёрнулись мутной дымкой, переливаются и дрожат;
такая у них немудрёная цепь событий.
и вот я сижу в москве на окне десятого этажа,
а вы у себя в ярославле, наверно, спите.
19 августа 2011,
Москва