In stadio ultimo.
М.
Давай, доламывай, чего ты ждёшь, здесь много
Таких кустов.
/Константин Куликов/
Давай, доламывай. Теперь не услышишь хруста –
последний крик жертвы вряд ли имеет смысл. И
она на покой удаляется в малое ложе Прокруста,
в который раз сбитая с нужной мысли.
Не степень родства наших душ мне милее прочих,
а уровень жизни их – долгий, почти кошачий;
в графе о занятиях я нарисую прочерк
и мелко добавлю внизу «рождена ишачить».
Крушить до конца явно лучше, чем по крупицам,
за первым, как правило, следует и дальнейший
надлом; ты заставишь на цыпочках покрутиться,
чтоб видеть отчётливо красные губы гейши.
Давай, доламывай. Эти кусты никогда не гнутся,
(так же, как руки, заломленные на спину,
виснут безвольно). По тонкому краю блюдца
каёмка небесного цвета течёт и впадает в Ину,
Ина впадает в Одру, Одра впадает в большое море
Балтийское. Море упирается в материк. Ему-то
некуда, бедному, течь; в оживленном споре
моряки, подытоживая, говорят сквозь усы: брутто
за нетто, ребята, это был крупный куш, но
если есть справедливость, то, конечно же, око за око.
Пространство вокруг безвыходно, безвоздушно
и жестяная банка о палубу бьётся боком.