...- Животом не вышла со мной тягаться,- пролаяла толстая мордатая Венера, толкая меня локтем и удушая запахом пота вперемежку с тройным одеколоном. Я подумала об убожестве живота своего, и он немедленно затянул до чёртиков знакомую песнь хронической досады. Посторонившись, пропустила вперёд это увесистое обаяние доморощенного хамства, которое смачно выругавшись, вывалилось из трамвая на улицу, яростно освещённую нещадным июльским солнцем.
...Стоял погожий летний день беззаботных семидесятых. Москва утопала в разноцветье и многоголосье громкоговорящей толпы. Народ ликовал, счастливо струясь по дорожкам Зоопарка и заглядывая в гиблые вольеры, где лениво фланировали узники братской сердобольности, всегда готовые принять из нежных человечьих рук нехитрые угощения. Обезьяны, лишённые мало-мальского звериного такта, нагло выторговывали себе лакомства жалко-потешными ужимками и, ухватив свой кусок, удирали, чтобы сразу его проглотить или заныкать подальше от беспокойно-прожорливых собратьев. Посеревший в неволе белый медведь некоторое время тоскливо пялился на толпу, затем флегматично повернулся и заковылял в своё спасительное жилище. Больше он не выбирался наружу, несмотря на дружные уговоры публики : "Мишка, мишка, выходи!"
- Папа, хочу льва,- захныкала девочка лет 5 с большим красным бантом, утопающем в россыпи кудряшек. Она доела эскимо,облизала шоколадное эхо с пальчиков, но праздник должен был длиться и длиться - пусть уже не для живота, так для души. Сестра постарше снисходительно сморкнулась в кружевной платочек, придирчиво оглядела своё платье, поправила поясок, дёрнула головой, приручая упрямую чёлку, и процедила сквозь щербинку: "Хватит ныть, мямля".
- Конечно, сейчас мы его найдём,- воодушевлённо прокричал папа, потянул мямлю за руку и поволок её на другую дорожку, которая должна была привести их к вольеру со львом. Старшенькая закатила глаза к небу,брезгливо скривила рот. Ей уже осточертело это броуновское шараханье по Зоопарку, хотелось во двор, к подружкам и последним сводкам подростковых баталий. Но боязнь потеряться заставила её последовать за папой и сестрёнкой, которая вырвавшись из заботливых родительских рук, вприпрыжку понеслась на встречу с царственным животным. Животное нервно разгуливало по клетке, раздражённо рыкая на плотно обступивших вольер зевак, которые отпускали всевозможные колкости, совсем не подобострастным образом тыкая в него пальцами. Пробраться поближе девочка не могла, хотя упорно искала возможность протиснуться сквозь строй пёстрых летних одежд. Ах, как ей хотелось увидеть того, кто приводил в трепет разнокалиберное зверьё заморских саванн! Вдруг толпа подалась назад, расступилась, образовав коридор, и мямля с невероятной прытью нырнула в этот судьбоносный проём, не слушая увещеванья беспокойного отца. Она подбежала к клетке и, счастливая такой удачей, зачарованно уставилась на царя зверей. Тот невозмутимо развернувшись задом к толпе, замер, прервав свой нервно-сердитый танец и в следующий момент произошло нечто совершенно неожиданное для восхищённого детского сознания: мощная тугая, подобная струе брандспойта, волна окатила мямлю с ног до головы. Ничего не понимая, она стояла в круге вякающего смеха, смотрела на своё погибшее беленькое платьице и новые красные - под цвет банта - туфельки, потом виновато-обиженно покрутила головой, глядя то на льва, то на подбежавшего отца, то на дылду-сестрицу и наконец, осознав происходящее громко, во весь голос заревела от досады и обиды. Обманутое детское любопытство не позволило осознать свою отмеченность особым знаком судьбы, и, уводимая под всполохи смеха, она ещё долго не могла успокоиться. Тщетно бедный отец пытался исправить ситуацию, поливая девочку сиропом за 3 копейки -стакан за стаканом - из автомата. Напрасно увещевала сестрица,озирающаяся по сторонам и ловя на себе насмешливые взгляды прохожих, ложно-сочувственно сюсюкающих какую-то чепуху. Но детское горе безутешно: самое искреннее, самое почтительное чувство любопытства было посрамлено и унижено.
С трудом доехав до дома, замочив мямлю в ванной, обработав ей кудряшки уксусом, семья ещё долго ощущала аромат королевского снисхождения к человеку. А мямля целый день промучилась животом, не притронулась к пище, чувствуя удушливый запах звериной благосклонности . И никому тогда было невдомёк, каким судьбоносным окажется этот сатирический факт биографии. Переболев обидой, она часто вспоминала звенящий летний день и милостивый жест Его Величества Случая, так причудливо отметившего её шутовской избранностью среди ныне живущих сапиенсов.
- Животом не вышла со мной тягаться,- пролаяла толстая мордатая Венера, толкая меня локтем и удушая запахом пота вперемежку с тройным одеколоном. Посторонившись, я пропустила её вперёд: "Катись колбаской по Малой Спасской", и когда это матерящееся тело выкатилось из трамвая, победно подумала: "Нет, тута вам не тама!" Двери трамвая захлопнулись, вагон медленно тронулся в путь, а я долго смотрела в окно на снующих прохожих и улыбчиво вспоминала свою маленькую тайну львиного посвящения в лихолетье прожитого века, о непостижимом человеческом смирении перед неизбежностью встречи с неведомым. "Подумаешь, тётка обругала! Зато меня выбрал - раз и навсегда - царь зверей!" Я вышла на своей остановке, немного постояла, отдышалась и направилась к воротам зоопарка, приветливо распахнувшего ворота после затяжного безрадостного постсоветского ремонта.