Жирафьи шеи груш, промокших
до самых косточек в плодах,
к земле прижались. Стыла Мокша,
дом молчаливо сеял страх,
из труб попыхивая гнилью,
сырым поленом. Воронье
тяжелой подзаборной пылью
с земли поднялось. На белье
вдруг воровато полетели
каменья, глина... Двор был глух.
Придут январские метели,
Белье хозяйское отбелят,
Помянут грушами старух.