2502 декомпрессия

Август Май
Д е к о м п р е с с и я

Каждое утро повторялось лето,
но однажды проснулся –
ветер рвёт огненный пепел листвы
и терзает шаль снежинок.

Каждый день одно и то же лето,
как отпечаток репродукции Моны Лизы.
Оно входило в окна с солнцем,
хозяйничало в занавесках
и стало моей привычкой,
как злоупотребление курением
и жизнь.

Мне приснился удивительный сон,
что я ущипнул себя.
А признаков перемен не было.
Беспокоились птицы, мчались собаки –
но большинство задних предсказаний  «я говорил»
означало, что скрип ставен предрекает зиму,
а крик точильщика ножей
означает возвращение детства.

Проспал, прозевал, пропустил,
потерял миллион дней лета,
может быть, разбазарил,
раздарил себе не принадлежащее
сомнамбулическим прохожим.
Мошенничал. Пытался  всучить подлинные бриллианты,
выдавая их за стекляшки,
рекламному человеку,
которому обрыдло быть человеком.

Так печален был прошлый март
с рваными краями дней.

Так печален был я
на сцене глупейшей мелодрамы,
где уже не только газета «Правда»,
а все действующие лица балаболили о славном прошлом,
красные лица,  славящие людоедство.

Так печален был
внезапный день осени,
на котором обрывалось тысячелетие.

Нет озимых – нет зимы,
нет рябины –
нет горечи;
всё завалено сахаром
и замазано маслом,
сытые бойко жалуются на голод,
голодные жалко молчат.

Не нашёл места на паперти –
все доходные места заняты –
несчастные оказались за оградой храма,
не смея перекреститься.

И я не плачу на улице –
зачем лицемерам опасный конкурент? –

Мне просто больно, а это такая мелочь.
И я смотрю мимо суеты и вдаль,
ссутулившийся и небритый.

Я шагал вниз головой по небесной тверди,
молча проповедуя любовь,
превращал водку в чистую воду,
а хлеб – в прочный камень,
совершал то, что не удалось
виноделу и пекарю.

+