(Венок сонетов написан для одноимённого спектакля)
Горит камин, и в свете алом
Мерцает гранями хрусталь
Ты вдруг припомнишь, как бывало
Звучал расстроенный рояль.
Как нежно вторила гитара,
И сочно ухал контрабас,
И пела девушка из бара
Старинный чувственный романс.
Потом цыганка танцевала,
Сопрано-скрипочка играла
На самой тоненькой струне —
Всё жалобней, всё безнадежней...
И как привет из жизни прежней,
Танцуют тени на стене,
* * *
Танцуют тени на стене —
В экстазе двигаются пары,
Как по натянутой струне
Испепеляющей гитары.
Плывёт над городом закат,
И всё в его пылает блеске,
И кружевные занавески
Пурпурным золотом горят.
А на дворе — двадцатый год
Безумным жертвам счёт ведёт
Под звон калёного металла...
Но, начиная всё с нуля,
Преображается земля —
Что ж, время, видимо, настало.
* * *
Что ж, время, видимо, настало
Нам тоже подвести итог:
О сколько бед нам перепало!
О сколько выпало дорог!
Но не кручинься, друг мой милый,
Уйми тоску в своей груди!
Ещё нам пригодятся силы
Для испытаний впереди,
А ныне — есть бокал с шампанским!
И мы с азартом мексиканским
Поищем истину в вине!
И жизнь свою изменим круто...
Покуда не пришла минута
О чём-то важном вспомнить мне.
* * *
О чём-то важном вспомнить мне
Пришла пора. Но я не вправе
Остаться вдруг наедине
С «твоим лицом в простой оправе».
Чуть вздёрнут нос. В глазах — покой.
Полуприкрытые ресницы...
И бесконечные страницы
Твоей исписаны рукой.
Гитара с бантом на стене.
Цветущий кактус на окне,
В комоде — розовые блюдца.
В углу — старинный клавесин.
В нём звуки замерли без сил...
Прислушаюсь — а вдруг прольются?
* * *
Прислушаюсь — а вдруг прольются
Волшебные «до-фа-соль-ми»,
И тихим эхом отзовутся
Слова — «жё тэм, мон шер ами».
Здесь так отрадно, так уютно!
Ваш голос непривычно тих.
Как в этом парке многолюдном
Нашли вы место для двоих?
Кругом — цикады-недотроги...
Мы оба промочили ноги —
Наверно, выпала роса...
А под луною серебристой
Звучат торжественно и чисто
Певцов забытых голоса.
* * *
Певцов забытых голоса
Листают памяти страницы,
Как будто в мёртвые леса
Вернулись из-за моря птицы.
В душе пронесся ураган —
И оживают вдруг картины,
Смахнув остатки паутины,
Как миражи далёких стран.
Там все, от взгляда до кивка:
«И в кольцах узкая рука»,
И перья страусовы вьются,
И недомолвки кратких фраз —
Всё это ожидает вас...
Я предлагаю вам вернуться.
* * *
Я предлагаю вам вернуться
Туда, где каждый день — весна,
Где сердце бьется, кудри вьются
И всюду музыка слышна.
Пройдя по сцене неспеша
И притаившись за кулисой,
Понаблюдаем, чуть дыша,
За начинающей актрисой:
Она то плачет, то смеется,
Но только занавес взовьётся —
С ней происходят чудеса!
И героинь своих судьбою
Она влечёт нас за собою
В далёкий мир на полчаса.
* * *
В далёкий мир на полчаса
Мы заглянём. И слава Богу,
Коль нам укажут небеса
Давно забытую дорогу.
Звенит трамвайчик по весне,
А в нём — всё знающий кондуктор,
Как лопоухий репродуктор,
Все новости расскажет мне.
Сосед всё чайники лудит,
И примус старенький гудит
И варит косточки мясные...
А нам всего семнадцать лет.
И мы глядим на белый свет
Наивные и чуть смешные.
* * *
Наивные и чуть смешные,
Шагнув из тишины квартир,
Мы «посетили этот мир
В его минуты роковые».
За нами хлопали калитки.
И мы — лишь только за порог —
Глотнули пыль чужих дорог
Под скрип нагруженной кибитки.
Жизнь кочевая, без прикрас,
Нам редко радовала глаз,
Всё чаше — ветры ледяные...
А ныне — на исходе дня —
Вдруг, мирно сидя у огня,
Мы возвратимся в дни иные...
* * *
Мы возвратимся в дни иные:
Там пароход вошел в Босфор.
Повсюду выкрики хмельные
Слились в один нестройный хор.
Куда плывём мы, Боже правый?
Куда бежим мы из страны?
Какой неслыханной отравой
Так страшно мы опоены?
И хоть страдать для нас — не ново,
Мы всё опишем слово в слово,
Не затупилось бы перо.
Читайте, будущие внуки,
Как тяжко нам дались науки,
И пусть предание старо...
* * *
И пусть предание старо —
Так начинался век двадцатый —
Век электрический, крылатый.
И легкомысленный порой.
Мы в восхищенье от полётов:
— Ах, браво! «Мертвая петля!»
Не думая, что самолёты
Бомбить умеют и стрелять.
А как сходили мы с ума
И на сеансы «синема»
Попасть считали за удачу!
Неправомерно и смешно
Судить о жизни по кино —
Там всё немножечко иначе.
* * *
Там всё немножечко иначе,
Чем кажется сквозь призму лет,
И мир, который был утрачен,
Имел отнюдь не серый цвет.
Он также ярок был и молод,
Великодушен и сердит,
Испытывая острый голод
На то, что душу бередит.
Там все преграды нипочём,
И жизнь чистейшим бьёт ключом,
Когда сопутствует удача.
Но есть пороги у реки:
Там, всем канонам вопреки,
И Арлекин нередко плачет.
* * *
И Арлекин нередко плачет,
(Как ни абсурдна эта весть).
Душа саднит, а это значит —
У Арлекина сердце есть.
Ну как тут высказаться вслух? —
Ему положено по роли
Раздать полсотни оплеух,
Чтоб только не его пороли.
Но в той игре — наивной, вечной —
Вы вдруг заметите, конечно,
Когда, прищурившись хитро,
То жалуясь, то негодуя,
Вам тайно дарит поцелуи
И улыбается Пьеро.
* * *
И улыбается Пьеро!
Ах, как нужна его улыбка
На том грустнейшем из пиров,
Где жизнь — нелепая ошибка!
Но продолжается игра —
Дым папирос и запах водки,
И полногрудые кокотки,
И разбитные шулера...
Веселье мнимое вокруг
Не прекращается... Но вдруг
Исчезнет всё, как не бывало.
И ни следа, ни огонька
Вы не найдёте... Но пока
Горит камин, и в свете алом...
* * *
Горит камин, и в свете алом
Танцуют тени на стене.
Что ж, время, видимо, настало
О чём-то важном вспомнить мне.
Прислушаюсь — а вдруг прольются
Певцов забытых голоса?
Я предлагаю вам вернуться
В далёкий мир на полчаса.
Наивные и чуть смешные,
Мы возвратимся в дни иные...
И пусть предание старо —
Там всё немножечко иначе:
И Арлекин нередко плачет...
И улыбается Пьеро.
1998