Прежде, чем сесть в машину, Саша познакомил всех со своей мамой – Марфой Васильевной. От болезней и невзгод ее лицо выглядело лет на двадцать старше, чем ей было не самом деле. Эмоций почти не было, а свой страх она запрятала глубоко в душе, чтобы Саша на нее не ворчал. Но, тем не менее, ей пришлись по душе Гриша с Ильиничной, и потому, она сама решила, хоть и тяжело ей было, сесть на заднее сидение вместе с Ильиничной, дабы можно было поговорить немного о своем, о «девичьем» что ли.
А вот Борька у Васильевны вызвал полное удивление, а потом и восхищение, поскольку Саша не унимался, что ему кажется, что у поросенка есть душа и ум. Понятное дело, что этого не было, но Саша просто не знал, как мама отреагирует на зверушку, и потому, решил ее задабривать. Хотя, этого и не требовалось. Марфа Васильевна посмотрела на Борьку, слегка улыбаясь. Было ясно: приняла его.
Все погрузились в машину и тронулись в путь. Пока обстрелы затихли, нужно быстро продвигаться к границе. А там, будут думать.
Саша рассказывал о знакомых, несбывшихся мечтах о новой машине или хотя бы стареньком мотоцикле, а Гриша слушал. Борька мирно спал в сумке у Коромыслова на руках. Ильинична с Васильевной обсуждали войну прошлую и нынешнюю, а потом неожиданно ударились в тему молодости и ухажеров.
Ехали не много, не мало. Дорога была разной: где-то ее вообще не было, а где-то были воронки такого размера, что приходилось объезжать их. Деревья сменялись деревьями, поля полями, лес, в котором два раза прятались от бомбежек, река, какое-то болото, разрушенные дома… Картина напоминала с одной стороны бесконечность, а с другой – путь через тьму на свет. Чувства в душе того гляди вынут слёзы наружу, но каждый себя сдерживал. Каждый из наших путников считал, что от него зависят эмоции остальных людей.
Доехали. Очередь… В нескольких словах не описать. Кто пешком, кто на велосипеде, на машине, на тракторе – все пытались перейти границу. Кто был весь в тюках, нагруженный до такого состояния, что весь качался, как пьяный. А кто вообще с пустыми руками. Всё разрушили, ничего не осталось.
Саша оценил ситуацию. Стоять очень долго, а Грише и его маме нужна медицинская помощь. Это пока все держатся, но минуты беспощадно убегают, и значит, можно столкнуться с резким ухудшением здоровья...
Саша заглушил мотор, велел оставаться всем в машине, а сам пошел к пограничникам. Минут через двадцать вернулся, завел автомобиль и подъехал прямо к пропускному пункту. Только Ильинична смекнула, что Саша сказал про Гришино ранение, состояние здоровья, ибо на нервной почве боли всегда усугубляются. Остальные - ничего не подумали.
И началось. Море вопросов, проверок, пока туда-сюда, потом пришлось долго рассказывать про героического поросенка и умолять его пропустить. Потребовали показать. Борька молчал от страха, когда его всего обсмотрели и рассмеялись, и еще раз подтвердили Сашины слова: карликовая свинья. Очень нужная вещь в хозяйстве! Но шутки шутками, а Борьке был дан зеленый свет со словами «каждый имеет право на жизнь», и вместе со всеми он перешел границу.
Здравствуй, Россия! Прими нас и обогрей.
Дальше все было, как во сне и слишком быстро. Им указали, где палаточный лагерь для беженцев, добрались туда. Гришу сразу показали врачам, которые срочно забрали его в больницу. А потом и Марфу Васильевну, узнав о ее диабете. А Ильинична с Борькой остались одни. Хотя, как одни? Вокруг полно тех людей, которые всё потеряли и прибыли сюда, чтоб спастись или спасти своих детей. Условия проживания были даже роскошными: спальное место, еда, вода, душ, туалет и даже компьютеры с Интернетом. Главное: тут не стреляли, и можно было спать спокойно, а не ждать очередной бомбежки.
Ильинична стояла, как вкопанная, не зная, что дальше делать и как быть. Борька молчал и даже не шевелился в сумке. Наверно, эта нелепая ситуация продлилась бы вечно, если б к Ильиничне не подошла девочка, лет восьми, с темными волосами до плеч, исхудавшим и уставшим лицом, с большими грустными глазами. В руках она держала голую куклу в черных пятнах, про которую всем уже в лагере рассказала, что кукла была на войне, в куклу стреляли, кукла лечится. Так ребенок выражал свою боль по погибшему отцу и том дне, когда их дом разрушил снаряд. Вдвоем с мамой они приехали сюда. Мама до сих пор плачет, а кукла молодец, не плачет и ничего не боится. Но это всё Ильинична узнает потом, а сейчас, маленькая Аня просто смотрела на нее, ибо здесь каждый день появлялись всё новые и новые люди, а девочка считала своим долгом с каждым повидаться, с каждым познакомиться.
- Здравствуйте…- тихо проговорила Анечка.
- Здравствуй, золотце… - Ильинична начала выходить из оцепенения, - как тебя зовут?
- Аня.
- А я Елена Ильинична.
Девочка слегка улыбнулась и кивнула в ответ.
- Давно ты тут? – Ильинична не знала о чем спрашивать ребенка, у которого война отразилась во взгляде, ранив детскую душу до такой степени, что кошмары еще не скоро перестанут сниться.
Девочка сначала пожала плечами, посмотрела на Ильиничну и опустила голову. Ильинична поняла, что задала какой-то неуместный вопрос, больной, бередящий душевные раны, а потому, поспешила сказать, что если Аня не хочет, то совсем не обязательно отвечать на ее вопрос. Но Анечка стояла с опущенной головой и шмыгала носом… А потом резко подняла голову. Большие детские глаза, наполненные слезами горя и боли… и не потому, что ребенку не купили очередную игрушку, а потому, что ребенок видел войну, видел весь этот ужас…
- Папа... папу убили!.. – всхлипнула Анечка и бросилась к Ильиничне, стала прижиматься к ней.
Кто вернет отца этой девочке? Кто ответит за все детские слезы, которые льются из тех глаз, в которых должны быть лучики счастья и детской радости.
Ильинична поставила сумки и обняла ребенка. Принялась утешать девочку, рассказывая, что всё будет хорошо. Но саму душили слезы. Война прошлась по всем домам, оставляя свои отметины. Жилье – дело наживное. А вот погибших… как их воскресишь? И как вылечишь ту душу, которую разрушили, которую топтали и рвали войной? Но ребенку не надо знать, что неизвестно, когда это всё кончится. Детский мир – слишком хрупок, детская душа – невинна, и всё, что остается, на словах убеждать ребенка в том, что всё будет хорошо.
Борька хрюкнул, а секунд через пять, видимо решив, что про него окончательно забыли, громко взвизгнул.
Анечка перестала плакать и поспешила рукавом своей голубенькой кофты вытереть предательские слезы.
- Поросенок? У Вас там поросенок??? Да?
- Да… маленький он у меня, не растет, - грустно ответила Ильинична, - говорят, что он диковинный парась, будет маленький, как кошка.
- А можно… можно, я только посмотрю на него? Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста , – девочка начала улыбаться и интересоваться так, как положено было в ее детские годы.
- Конечно, можешь посмотреть. Можешь, даже поиграть с ним. Только не обижай его! Борька у нас – герой, - сказала Ильинична, но тут же одернулась, ибо ребенку необязательно напоминать о войне, - он путь большой проделал, как лягушка-путешественница.
- Мне мама про нее книжку читала, -с радостью сказала Анечка, присев на корточки и открывая сумку.
Борька высунул свой пятак и быстро спрятал. Опять чужие люди! Закончились его тепличные условия, да запахи какие-то другие. Чужие!.. Но поросячье любопытство взяло верх , и Борькина голова снова показалась из сумки, уставившись своими черными глазками на девочку, которая тихо-тихо засветилась от счастья. Простое детское счастье: видеть какую-то зверюшку и если не поиграть с ней, то хотя бы, погладить.
А Борька и не протестовал. И так, уже несколько часов неглаженный, недолюбленный и некормленный. Пусть хоть девочка погладит, а там, глядишь, он разрешит ей гладить его каждый день. Может быть, и несколько раз.
Ильинична тихонько вздохнула. Отрадно видеть, как ребенок возится с парасем. Но как там Гриша? Забрали его, ничего не сказали. Обещали потом объяснить, как и что. Прошло только несколько часов, а она уже скучала по нему так, будто половину души забрали в больницу. Как он там? Как ее роднулечка? Смогут ли ему помочь? И как дальше жить? Ведь они не могут тут быть вечно! Там ее Родина, там... где земля изрыта пулями и снарядами…
картинка (фотка) взята из Инета