"Танцуй со мной, люби меня
На пользу всем, на злобу дня"
(Кирилл Алексеев)
Действующие лица:
1. Гамлет, куда ж он денется-то
2. Галилео Галилей
3. человечество
4. Неудавшийся Вагнер
5. Робертсон Эй, со товарищи, такожде раздолбаи
6. Паоло и Синдерелло, охотники
7. оркестранты
8. Цезарь Август
9. голоса, которые так и не показываются
10. сезонные рабочие с лестницами и ведрами с краской
11. дети с портфелями, потому что три часа дня
12. Санчо Панцер, танкист
13. трудящиеся: доцент, звонарь, шахтер с растопыренными руками, баба с ведром
14. пристав в белых перчатках, двое инкассаторов с водителем, прочие опасности
АКТ ПЕРВЫЙ
Сумерки почти до монохрома. Тесная угловая комната на треть завалена плафонами от ламп дневного света и свернутыми в трубы плакатами наглядной агитации. Поперек балконной двери к стене приперта пара лыж. На дверце электрощитовой поверх черно-желтых молний мелком нацарапано “ПОДЗЕМНЫЙ ХОД В ГРУЗИЮ”.
Гладильная доска у окна почти целиком заставлена колбами, весами и образцами минералов. Возле доски, рискуя столкнуть с края локтем бухгалтерские счеты, Галилео Галилей стоя качает колыбель человечества.
Галилей.
Закат зачислен. Солнце сняли с реи.
Японской тушью замерли каналы.
Прохожие идут. Прохожим мало,
Они совсем не те, что на заре, и
Проходят мимо, словно ты в Корее
Торгуешь веерами у вокзала.
Человечество, не открывая глаз, жмет плечами во сне.
Галилей.
И платье льнет. И ясно, что устала.
И вход в метро. И даже - “чем скорее”.
Пока он это говорит, камера начинает раскачиваться в синфазе с колыбелью, достигая половины ее угловой скорости. Нарастает стук рельс. Комната уменьшается до размеров купе. Камера, не меняя ориентации, выдвигается из окна вагона, пока окно не превращается в картину на стене комнаты Галилео Галилея.
В углу на пол со стуком соскальзывает футляр от скрипки.
Галилей встряхивает подбородком, будто желая вобрать в это движение все внезапно высвобожденное беспокойство.
От стены отходит Неудавшийся Вагнер.
Галилей (плохо изображая радушие).
Проездом?
Вагнер.
Не трудись, детерминист.
Как учит твой премудрый Соломон,
Не оба ль мы явления природы?
Пока не повернутся шестеренки,
Девице спать.
Галилей.
Ни берега, ни дна.
Разворошенный сон мрачнее яви.
Вагнер.
Так напоил бы каплями ее
Румянца для и умиротворенья.
В наш век драконы встроены в принцесс,
А значит, подобает жениху
Перековать свой меч на томик Юнга.
Когда она проснется из темницы,
Что ты в заслугу выставишь свою?
Галилей (накидывая на человечество плед).
Что отгонял бродячих музыкантов.
Я на тебя последний рыбий жир
Терпенья и студенческого братства
Истрачу.
Вагнер.
Это честь!
Галилей.
Нет, это часть,
Но добрая, как поле Кочубея.
Пойдем пройдемся?
АКТ ВТОРОЙ
Тогда же. Пешеходная лента через несколько дворов. Мокро, но не до луж.
Трамвайный звонок на краю поля слышимости.
Задний план, пролетом: на лавочке, разбавляя морось пивом, сидит Робертсон Эй со товарищи. Дождь им не мешает.
Эй что-то пробует наиграть на гитаре, сосед, что справа, смеется.
Галилей идет рублено и быстро, Вагнер едва поспевает за ним.
Вагнер.
...черной полосы
в раю не разозлить и не разрушить.
Что волком в степь, что в гвардию в огонь,
Что торговать иридиевым ломом,
Что лес валить...
Галилей.
Что пакостный режим?
Вагнер.
Пошляк.
Галилей.
Хоть керамический горшок,
Но прежде - осторожный наблюдатель.
Где дом твой, ангел? Сад, очаг, верстак?
Статьи, помимо административных?
Сам Агасфер едва ли повторит,
Куда тебя порхало по Европе.
Когда, скрипач, ты примешься за ум?
К чему тебе твои кресты и руны?
Ты тяжести не ведаешь в руках.
Вагнер.
Огню не быть пристало: становиться.
Галилей.
Огню, на крайний раз, пристало греть.
Вагнер.
O isles of Greece! Но снова как ученый
Меня ты хочешь в клетку заключить
Твоих чугунных умозаключений.
А я неуловимен, как вода,
Как снег в руке, как озеро метели.
Мне внятны все: и сокол ясный Голль,
И сумрачный германский...
Галилей.
Кто бы спорил.
Но ты опять слетишь на мой порог,
Когда предстанет солнце слишком тусклым.
Вагнер.
Я издержался.
Галилей.
Роялти?
Вагнер.
Пошляк.
Мне достает и золота, и стали,
И пыли книг, и града на холме.
Но стоит обернуться — я один
В объеме волн в огромном океане.
Уже далеко за спиной Робертсон Эй со товарищи, наконец разобравшись с гитарой, поет: «Погода, погода, полгода — так мало...»
Вагнер (деланно-безразлично).
Я у тебя девицу украду.
Галилей.
Не у меня. Ей снится Цезарь Август,
А мне он...
Вагнер (саркастически).
Платит.
Галилей.
Только обещал.
Но то, что я скажу как виноградарь,
Ты не почти за зелен виноград.
Ее лицо — что лунное лицо:
Моря и горы видишь, присмотревшись.
От жажды мри, не выпьешь Млечный Путь.
Разбей все легионы Земноморья,
Задуй свечу — напрасно: как по силам
Тебе остаться с ней наедине?
Вагнер.
Встав наравне.
Припев «так много, так мало...», взятый уже слаженным и разогревшимся хором, обрывается звоном стекла об асфальт и, после паузы, одиночным: «А мы-то что?»
Галилей.
Никто не запретит
Тебе играть и выиграть словами.
Вагнер.
Слова — траншеи. Правила игры -
Ловушка для ступающих по плиткам.
Ты не пройдешь, где тысячи других
Твой путь не предварили до тебя
И не пройдут, дыша в затылок, после,
И прав — своей, отдельной правотой...
(Потеряв Галилея из вида, останавливается, подносит к лицу сложенные сеткой пальцы и задумчиво их рассматривает.)
Так прав и я. Карман нагрудный грея,
Гори во сне, моя Гиперборея.
АКТ ТРЕТИЙ
Накуренная бильярдная в подвале клуба. Пылинки светятся в ультрафиолете. С двух сторон шахматной доски стоят седые аксакалы Паоло и Синдерелло. На поясе Паоло (черные) висит широкий нож, на поясе Синдерелло (белые) — мушкет. В руках у каждого бильярдный кий.
Из распахнутой двери в лето доносится «Последнее письмо» «Наутилуса» в оркестровке Игоря Кантюкова.
Синдерелло нагибается, замахивается, но останавливается в воздухе. Кончик кия замирает в дюйме от слона.
Синдерелло.
Частично шах.
Паоло (жестом филиппинского хилера поворачивая ладонь над пешкой).
Четвертый микрофон.
Синдерелло.
Прибавить пар?
Паоло.
Но сбавить обороты.
А если надо, выпустим Ну И.
Синдерелло.
С его-то стажем?
Паоло.
Именно со стажем.
Синдерелло.
Он начал пить.
Паоло.
...скорее, чем ходить.
Синдерелло.
И брешет, как газета «Конспиратор».
Паоло (с сомнением дует на доску, несколько фигур покачиваются на местах, черный конь на треть уезжает через границу клетки).
Не надо придираться к именам.
Не Вешнев — Лежнев. С пресса отчеканим
И выставим к открытию торгов.
Что Марк?
Синдерелло.
Меняет ласты на коньки
И весь в горах к открытию сезона.
Паоло.
Ужасно разговорчивый старик.
Синдерелло.
Поручим превращенье серебра
Мы в золото премудрой лженауке
Алхимии.
Паоло (отчеркивая кием уголок пустого квадрата a8).
Надежнее аль-спорт,
А паче аль-дорожное движенье.
Синдерелло.
Куда ни кинь, а к марту всюду клин.
Заносит кий последовательно над несколькими разными фигурами.
АКТ ТРЕТИЙ ПРИМ
Оркестровая яма при исполнении «Последнего письма». Между партами, наклоняясь то к одному, то к другому музыканту, ходит Вагнер. Подходит к виолончелисту, отдельно от всех выводящему партию виолончели из «Все идет по плану» Егора Летова.
Виолончелист (поднимая глаза, робко).
Враги... враги... такие кулаки...
Вагнер ободряюще кивает, но скорее в сторону, не виолончелисту, а самому себе.
Вагнер.
Нам предстоит неблизкая дорога.
Играй, бумажный маленький оркестрик,
Надежды мой последний пароход.
Музыканты продолжают играть, их руки движутся, но музыка медленно замолкает. Вагнер, развернувшись, подходит к барабанной установке.
Камера берет затылок Вагнера и лицо барабанщика крупным планом. Палочки мелькают, как весла или шатуны турбины.
Барабанщик (глядя в партитуру).
Мы плен свели восхода и заката,
Огонь и лед, Юпитер и Плутон,
Цвет вишни, корни дуба.
Вагнер.
Бесподдубно,
Но мало.
Барабанщик.
СЭВ и слякоть, метр и НОМ,
Ворону Керра с письменным столом.
Соединили третий и конфеты,
Порядок с кислым, опыт с пеленой.
Вагнер.
Дождь с тишиной, мир этот и иной.
Барабанщик.
Еще немного — нас побьют камнями.
Вагнер.
Друг возле ямы, лес глухой стеной.
Я скоро стану пьяницей от вашей
Готовности последовать за мной
Туда, где ждут арена Колизея
И стадион Сантьяго. Но одной
Мне не хватает подписи.
Барабанщик.
Ужели
Потребна искра?
Вагнер.
Порох, трут, запал.
Пойду взгляну на зал. Процесс захватит,
И сам не знаешь, пан или пропал.
Выходит в подвальный коридор, сворачивает в туалет и натыкается в дверях на Цезаря Августа.
Ой.
АКТ ТРЕТИЙ ПРИМ ДВА
Август.
Нет проблем.
Вагнер.
Я не искал, поверьте...
Август.
А я искал. Год круглый, Рим круглей,
Уже от остывающих углей
Идет не дым, но влага, и Борей
Приносит в окна комнаты моей
Который срок письмо в пустом конверте.
Вагнер.
Триумф и слава неподвластны...
Август.
Слушай,
Да погоди дрожать, червленый грош,
Как литератор пред семинаристом!
Я Мефистофель, что ли?
Вагнер.
Точно так!
Точнее, точно нет!
Август.
Крои минуту
И собирайся с памятью скорей.
(Заталкивает Вагнера за шиворот в кабинку, входит следом и защелкивает задвижку.)
Мне нужен труд.
Вагнер.
Собранье? Opus magnum?
Август.
Ни даже парабеллум. Чтобы видеть
Мое скребло, достаточно зайти
В меняльный дом. Причислите ль меня
К быкам, медведям, красным или белым -
В хладу веков останется одна
В зарплаты день скупая радость бедным.
Вагнер (оживляясь).
Ja! Щедрост! Милост к павшим!
Август.
Соли! Круп!
Я реалист. Я вижу, что клонится
Моя звезда не к раннему утру.
(Нажимает на спуск.)
В любой воде текущей слышу я
Уже не Рубикона — Стикса струи.
Вагнер.
Что я могу — не пифий, не авгур?
Август.
Пиши: царь не останется в долгу,
Но мнится мне, что кто колеблет струны,
Едва ли не колеблет суперструн.
Набатом ли, морзянкой, modern talking
Один за всех провалит хрупкий наст.
(Жестикулирует.)
Вонми — я жду восстания не масс!
Венера ль, Фрейя, Один или Марс -
Тебе видней, кому подмазать. Пропил
Географ глобус, но еще не трудно
Мне часть купить в одиннадцатый час
Уж если не на судне, то в потопе,
Который приключится после нас.
Вагнер (прижимаясь к кафельной перегородке и сливаясь с ней с мастерством камбалы).
Какой высокий замысел! И редкий...
Август (хлопая Вагнера по плечу).
Lunatics think alike! Консервный нож,
Забыл латынь, но, думаю, простится,
Коль ни юрист, ни мед ни ты, ни я,
Ни мы с тобой. Какого же барашка
Тебе нарисовать, любитель муз?
Вот князь лягушек, повелитель мух
Тебя готов послушать не за мзду.
Какую же сибирскую руду
Тебе, Курчатов, надобно в шарашку?
Ну, смело: «Нарисуй мне...»
Вагнер.
Одного:
Что в поле перст, ни предок, ни потомок,
Не ждет руки, не ищет своего,
Владея всем, как конунг, а не вор;
Который чист и холоден, который,
Все пережив, не ценит ничего.
На пол кабинки падает, разбиваясь на тысячи осколков, висящее над унитазом зеркало.
Цезарь Август думает секунды три, умиротворительно кивает, отпирает дверцу и, потеряв всякий видимый интерес к Вагнеру, поднимается в зал, где играют Паоло и Синдерелло.
Август.
Подай. Как надо.
Синдерелло передает кий.
Август бьет правой белой ладьей в белую коневую пешку, стоящую на g4. Пешка отскакивает от краев доски по длинной ломаной линии с неточными, но хорошо различимыми осцилляциями, пока не сшибает на пол приблизительно три четверти фигур. Август прислоняет кий к доске и в сопровождении четверки охранников выходит из клуба.
Синдерелло.
Всех переиграл.
Паоло (вместе с Синдерелло опускаясь на пол, чтобы собрать раскатившиеся шахматы).
Не тот глагол!
У двери оркестровой ямы Вагнер нервно застегивает пиджак на верхние пуговицы. Чтобы показать его, камера не наводится, а переключается.
Вагнер.
С-суровый назначенец.
А впрочем, чем не шутим? Пусть случится
Настричь и мне с барана на мосту
Не шерсти, но нитрованного хлопка.
Входит к музыкантам. Взмахивает руками, в каждой из которых по дирижерской палочке.
Камрады, батарея, холостыми -
Огонь!
АКТ ЧЕТВЕРТЫЙ, НАЧИНАЮЩИЙСЯ В ПОЛНОЙ ТЕМНОТЕ
Гамлет.
Один-одиннадцать, прием.
Иосиф не соврал: привыкнуть можно,
Но стула нет.
(Цокает языком, причмокивает губами.)
И этого искал
Я на полях как третьего пути
И медно-оловянной середины?
Какой восторг, что некого спросить:
Сей каменный мешок — удел любого,
Иль наказанье это? Или честь?
Коль нету ни судьи, ни адвоката,
Все сам себе я выправлю бумаги
И рассужу себя, как захочу.
В горах Дуная, в пламени Карпат,
На паперти ветров в корейских скалах,
На чердаках заброшенных станиц,
На выжженой земле, в дурмане степи
Я всю дорогу делал тишину
И тишиною награжден по праву.
(Зевает.)
Достало б кислоты переварить:
Я волю волен дать воображенью!
Погаснут звезды, в небе провода
Износятся, сотрется стих Шекспира
И Пушкина; лишь мне перебирать
Сражений нестареющие карты.
Придумать, что ли, публику из праздных,
Кто вечерами ждет известий с войн?
Со стороны, обходя сцену против часовой, доносится высокое и нестройное хоровое пение: «Защитникам отечества загоним пулю в лоб! Отродью человечества сколотим крепкий гроб!» Слышится стук, похожий на падение некрупных яблок на крыльцо или деревянную скамью; толчки следуют вразнобой по семь-десять в минуту и на второй минуте смолкают.
Гамлет.
Об этом у Иосифа ни слова.
И мелко для иронии судьбы!
Что ж это, мать-гертруда, означает?
Выходит, оказать сопротивленье
Еще не поздно?
(Несколько царапающих, но без скрежета, звуков, затем глухой удар.)
Надобно окошко
Во двор проделать нам.
Еще более тяжелый удар, короткий звук скольжения, удар, звук скольжения, оглушительный треск. Дневной свет. На полу под столом, опрокинувшись на правый борт, лежит деревянный гроб без драпировки. Гамлет, одетый в камуфляжный костюм, изнутри отжимает покосившуюся от падения крышку гроба, упираясь в нее тенаром и правым коленом. На бумажке, приколотой к левому плечу костюма, следы фиолетовой надписи, размывшейся до полной неразборчивости.
Крышка падает. Гамлет поднимается, тянется и, напевая: «Souvenirs de Palerme...», - разминает руки и корпус упражнением «ножницы». На ремне, перекинутом через плечо, у Гамлета висит АК, который он все это время не трогает и будто не замечает.
Нестройная песня возвращается: «Носильщиком, водителем...»; теперь к ней присоединяется оркестр. Поющих по-прежнему не видно.
Гамлет подходит к шкафу-колонке, приоткрывает дверь, достает круглую колбу. Взвешивает, принюхивается, как это делают химики — помахивая ладонью над горлышком. С подозрением отставляет обратно в шкаф.
Гамлет.
Гражданским слава!
Свои бы запаяли сразу в цинк.
Но коли парки отобрали вечность,
Негоже здесь, как в парке Фонтенбло
Транжирить драгоценные минуты.
Посмотрим, не нападало ль еще
Под этим грецким деревом орехов.
(Выходит.)
АКТ ПЯТЫЙ
Старый город. Узкая улица через холм такой кривизны, что высота точки обзора не отдаляет, а приближает линию горизонта.
Тона светлые, абсолютно преобладает белый.
Улицу преграждает прямоугольный фонтан. Гамлет останавливается у парапета.
Собравшиеся вокруг фонтана, а также несколько до и после него рабочие, переходя с места на место и переставляя приставные лестницы, красят белые стены в белый цвет.
Гамлет.
Зачем вы подновляете побелку?
Здесь нету ни потеков, ни щербин.
Ужели то приказ Червонной Дамы?
1-й рабочий.
Здесь были оскорбительные знаки
Начертаны до нас.
Гамлет.
При прежней власти?
1-й рабочий.
Погоде, моде, выпуске студентов...
Не вем. А только резались об них
Прохожие, случись им зазеваться.
Рабочий достает из кармана маркер и наносит на стену зигзагообразный знак. Камера берет знак крупным планом. Гамлет оборачивается и видит на других домах похожие пометки, одни короче, другие длинней или в несколько штрихов.
В стороне раздается звонок, похожий на трамвайный, но продолжительней.
Гамлет.
А это для чего?
2-й рабочий.
Всего лишь номер:
Сто первый дом, напротив сто второй,
Чтоб нам самим не спутать.
Улицу перебегает стайка школьников с портфелями. Один из них задевает ногой лестницу 2-го рабочего; тот падает вместе с ведром, приземляясь в лужу краски.
Дети, бегущие следом, смеются и показывают пальцами.
Гамлет протягивает упавшему рабочему руку.
2-й рабочий.
Погодите,
Измажетесь еще...
3-й рабочий (потирая бок).
Не первый раз,
Привыкшие мы.
Гамлет.
Вот еще обычай.
Не многое ль позволено им?
2-й рабочий.
Нету
У нас других детей. Когда случится
В полях пшеницы полный интерстеллар
Иль жар, какой не вынести, из них
Один нас увезет дыре навстречу.
Гамлет.
На мой, признаюсь, старомодный вкус,
Они уже сейчас невыносимы.
Где спрятаться от них?
1-й рабочий.
Часовня есть
На бугорке у Северного рынка.
Там пономарь немного заикает,
И есть родник. Не тронь ее, пришелец,
Она одна у нас.
Гамлет.
Пустой вопрос.
Мы, кажется, все грамотные люди,
Учились в школе...
3-й рабочий.
Школа за холмом
У вяза. Есть при ней библиотека-
Читальня. Не сочти за труд, пришелец,
Спросить два раза, коль не будешь понят
С налета — хоть старается смотритель,
Он не любые знает языки.
Гамлет.
Во мне не кончен спор духовной жажды
С обычной жаждой. Где тут можно выпить
Воды, вина ли?
1-й и 2-й рабочий, наперебой.
В «Бережном челне»,
Да нет, в «Прибрежном чёлне», нет, налево,
Направо, там как раз сегодня джаз,
Нет, Джа Дивижен. Только в пианиста
Ты не стреляй, пришелец!
Гамлет.
Что за геккерн
С дантесом? Чую заговор какой-то
Иль наговор. Встречали ли Кортеса
Таким же подозрением, когда он
С геологами шел в Теночитлан?
Какое зло я причинил вам?
На шум оборачивается переходящий улицу Санчо Панцер в широкополом сомбреро.
Санчо.
Стойте!
Он наш!
4-й рабочий.
Вы, мастер, знаете его?
Гамлет.
Простите?
Санчо (раскланиваясь).
Сан-чопан-чопан-чопанцер.
Пойдем со мной, пока не напугал
До смерти неповинных муравьишек.
Я тут успел обжиться, понимаю
Комер-бебер, дормир и трабахар
И научу тебя.
Гамлет.
Да что такого
Нашли они во мне?
Санчо.
Взгляни в фонтан.
Гамлет так и сяк наклоняется над водой, пытаясь подобрать точку обзора, с которой рябь минимально мешала бы отражению.
Гамлет.
Ось клята автоматика. Полжизни
Не расставался с этой железякой.
Второе «я».
Санчо.
Я чувствую, что гол,
Когда не за рулем бронемашины.
Хоть подавай в нудисты. Что, Кортес,
Погнали в Веракрус за хлебом-солью?
ИНТЕРМЕДИЯ
Сенат. Персонажи стоят на голой сцене, декораций нет.
Баба с ведром.
Он воля наша!
Робертсон Эй.
Чаянье мое!
Шахтер.
Он все, о чем мы в детстве...
Вагнер (тихо).
Не читали.
Доцент.
Народа соль!
Баба с ведром.
Полковник и майор!
Звонарь.
Прямей углов, превыше сочетаний!
Хором все.
А колебнётся — с пламенем в груди
Мы на него обрушим гневный фатум!
Шахтер.
Найти!
Паоло.
Скрутить!
Синдерелло.
Заставить!
Робертсон Эй.
Убедить!
Паоло (хрипло).
Купить!
Баба с ведром.
Влюбить!
Мимо проходит Цезарь Август, покачивая в руке пресс-папье.
Август.
Поставить перед фактом.
АКТ ШЕСТОЙ
Плеск волн. Первые такты «Невского проспекта» Александра Васильева в канонической альбомной версии.
Камеру вносят по висячему трапу в прикованный к набережной плавучий ресторан «Эндемик Сахаров». (Звук шагов оператора и лязг цепей под ними следует сохранить.)
Санчо с Гамлетом сидят за угловым столиком. Санчо с шумом наворачивает борщ деревянной ложкой. Осторожный Гамлет по очереди ломает сыр и шоколад.
Санчо.
Бежал, не побоюсь, под крики птиц.
Гамлет.
И смех детей. Постой-постой, просело -
В каком полку?
Санчо.
Делиться табаком -
Настолько чтоб, пожалуй, ни в каком.
Но зуб даю, тебя я где приметил -
В листке к награде?
Гамлет.
Промах. Не имею
Наград.
Санчо.
Тогда в атаке лобовой
На батарею.
Гамлет.
Не идет на память
Ни щелочных, ни литий свет ионных.
А вот стояли рядом, было дело,
И простояли рядом до весны,
А после отошли.
Санчо.
Под Табакеркой
И из-под Табакерки. Ты скрутил
Три гайки с рельса.
Гамлет.
Две.
Санчо (сокрушенно).
Семен Семеныч!
За то и не имеешь орденов.
Гамлет.
За что?
Санчо.
За исключительную скромность
И девять знаков после запятых.
Уж коли записался в рядовые -
Будь проще. При на всякую колючку,
Как лось, как танк, как дикая охота
В дыму-тумане неба голубом!
Гамлет.
Я дик.
Санчо.
Нет, ты не Ричард. Ты другой.
Гамлет.
Хоть Гай, хоть гой, а все ж изгой, что Генрих
Навар...
Санчо (предостерегающе поднимая средний палец).
Наваррский.
Гамлет.
К чайкам наваргард.
Когда квартировали мы в Луанде,
Я затрепал до потроха роман
О шулере, заброшенном штормами
В убогое кочевье дикарей
С тюремщиком своим. Туземцы были
Голубоглазы, ростом белокожи,
Обветрились хотя, и лопотали
На ломаном голландском меж собою.
Фрегата остов гнил в заросшей бухте.
Когда ж герой схватил бразды судьбы
И выторговал имя и креолку,
Она, чьи предки правили морями,
Свою святыню вверила ему:
Взглянуть на шарик — бусину, стекляшку,
Которую в тряпье носила. Книгу
Я отложил, а после взвесил. Знаешь,
Родись я не в семействе венценосном,
А той креолкой в далях океана
И темноте лесных лукавых духов,
Хранил бы эту бусину до смерти,
Хотя б взошел к престолу Эльсинора
Иль адмиралом в рубку.
Санчо, весь внимание, деловито соскребает борщ с пустого дна плошки.
Видишь, Санчо,
Я с детства был ленив. Меня спасала
Слепая вера: зная все о малом,
Ты знаешь все.
Санчо.
Не прибедняйся, принц:
Не станешь нищим, если и захочешь.
Что наверху — внизу, любой алхимик
Тебе по книгам дважды подтвердит,
Прочтя что вниз, то вверх; не хуже мудрость
Любой заемной мудрости из книг.
Гамлет.
Когда выходишь из библиотеки,
Все яркое. Все звонкое. Резное,
Точеное. И пенится, и глушит,
И не догнать. И зная, как зовутся
Клинок, свеча и лилия снаружи,
Не знаю, как зовутся изнутри.
Санчо.
Случится снова, штык попрячь подальше,
Чтоб не полезть за знанием.
Гамлет.
Полез бы,
Да не с чего начать. Заборы, дети,
И я стою, пройдя до половины
По зебре, как родившийся секунду
Назад, и не прогнать мне наважденья,
Что потерял я бусину свою.
Санчо.
Не Архимед.
Гамлет.
Все несоизмеримо
И не равно себе.
Санчо.
Держу пари,
Что ты пришел с умышленным ответом,
Как со своею выпивкой в кафе.
Гамлет.
К червям пари. Уж коли у тебя
Прорезалось рентгеновское зренье,
Мечи на стол, что выснял, Джон Ланкастер,
А не томи кружным, как звездочет.
Санчо.
Не звездочет, что истина, то правда,
Но, кажется, идея хороша.
Пускай нас Галилео Галилей
Рассудит.
Гамлет.
Это тот, который в Риме
Отрекся трижды?
Санчо (мотает головой с досадой).
Раз. Не плексиглас.
Один не в поле воин! Не судил бы
Других за двоедушие, покамест
В себе души не сыщешь и одной.
Гамлет поднимает глаза, Санчо замечает его движение и оборачивается. Над столом нависает пристав в белых перчатках. В правой перчатке пристав держит исполнительный лист, которым обмахивается, как веером.
Гамлет.
Спасибо, прямо скажем, заведенью
За вентилятор-кондиционер.
Санчо.
Я весь вминанье.
Пристав.
Ложная тревога.
Не вы, а друг ваш нужен мне живым
И целым, при мундире и параде.
Гамлет.
Как есть, с вещами? Ордер? Два звонка?
Пристав.
Хоть сорок тысяч. Только подпишите
Контракт.
Санчо.
На Сахалин?
Пристав.
В день серебра,
В фонтанный день торжественный концерт
Последнего восточного квартета,
Добро и мир на кончике штыка,
Назад всего, а к случаю банкет
Обещан Синдерелло и Паоло.
Санчо.
Падеж. Обещан ими или им?
Пристав.
Вот крючкотвор!
(Достает из кармана полоску бумаги, разворачивает.)
По буквам: «Цезарь Август.
Концерт обещан именем моим».
Санчо.
Я слышал прежде про оживший нос,
Живую тень... Но чтоб сбегало имя
В имперских канцеляриях чудить?
Большой ученый!
Пристав.
Что за граммар-наци!
Санчо.
Grammaire-фрайкор. А также импедант
И Виктор Хара карагеоргинов,
Абрама Брама, сель для селюков
И мор для моряков, хотя не Морген,
Стрелок из стрелок лука-чеснока
Честного чёса Чосера и Чанга,
Бобрец с облитерациями, Гамлет,
Готовность! Моложавый уложер
И ультражор в зажилинах Желязны
И Медны, начинай считать до пять,
Как только из ушей начнет дымиться,
Бобинный бинго, динго-динахром,
Минойский Ной и чемпион по бегу.
Перешагнув через неподвижно лежащего пристава, подходит к столику охранника, перегибается через барьер и заглядывает в мониторы видеонаблюдения.
У нас есть фора в улицу с тобой
До поворотца.
Отсыпает на поднос из кошеля щепотку серебряных. Гамлет тоже роется в карманах, но вместо денег вынимает патрон калибром в три десятых дюйма. Смутившись, прячет патрон обратно.
Санчо машет головой.
Санчо.
Свидимся еще,
Тогда сочтемся хоть в наполендорах,
Хоть в каури, хоть дружеским тычком.
А все ж и в наш невежественный век
Изрядно пригождается словесность!
АКТ СЕДЬМОЙ
Через солнечный переулок от набережной, в банковском квартале, двое инкассаторов с лопатами и в робах «Карман-Банг» размеренно грузят в кузов автомобиля «БелАЗ-75600» купюры из раскрытого банкомата. Водитель самосвала мечтательно курит на подножке кабины, пытаясь попасть колечком дыма в облако.
Санчо.
Броня.
Гамлет.
Броня?
Санчо.
Полцарства за броня.
Гамлет перебрасывает автомат Санчо, подбегает, пригнувшись, к водителю и распрямляется перед самым его носом.
Гамлет.
Дай закурить.
Водитель (выходя из оцепенения).
Л-логин?
Гамлет.
Услуга «Трезвый
родитель».
Санчо душит водителя до обморока захватом сзади. Гамлет вскакивает на пассажирское сиденье, пропуская Санчо за руль. Санчо рвет из прикуривателя и бросает в окно навигатор «ГЛОНАСС». Гамлет тянет на себя рычаг подъема кузова. Ревет мотор.
Инкассаторы бросаются собирать рассыпавшиеся по тротуару банкноты. Камера берет их сквозь клубы пыли.
Звучит, если не будет проблем со смежными правами, музыка из заставки телесериала «Капитан Пауэр и солдаты будущего» со всеми сопровождающими репликами радиообмена. (В крайнем случае подойдет «Final Countdown», но окончательное решение о замене за режиссером.)
Гамлет.
Где у этого мустанга
Гашетка?
Санчо (не оборачиваясь).
Опусти покамест кузов,
Заманим их в тоннель.
БелАЗ спускается в овраг и проезжает знаки «Тоннель» и «Ограничение максимальной высоты». Санчо выжимает и держит сцепление, глушит двигатель, резко сворачивает направо, в квартал, и некоторое время едет по инерции, пока шум моторов позади не начинает стихать.
Гамлет.
Мы в школьный сад
Приехали?
Санчо.
Я знаю коридор
В сад университетский. Заводись ты,
Собака!
Гамлет.
Газ?
Санчо.
Не верю. В бурдюке
Достаточно, чтоб выйти на орбиту
И улететь на Марс. Похоже, свечи
Ни к дьяволу. Смотри, по той тропе
Ты добежишь, акацией прикрывшись,
До подворотни. Там, на КПП,
Последняя ушла на ужин смена
Минут назад.
Гамлет.
А ты?
Санчо.
Останусь тут
И повлеку создание препятствий
Движенью средств. Должно меня хватить
На полчаса активной обороны.
Мне солнцем будет фляжка коньяка
И доза цианида.
Гамлет.
Врешь, Химейер!
От нас ведь только этого и ждут:
Подняться погребальными кострами
На этой ли, другой ли стороне -
Не суть. Я, принц владетельных кровей,
Принять тебе приказываю смерть
От старости и в собственной постели.
Гамлет и Санчо бегут, пригнувшись, к пустому контрольно-пропускному пункту.
Из домика выскакивают двое курсантов.
1-й курсант.
Пароль!
2-й курсант.
Пароль!
Санчо.
А все-таки она
Вращается!
Описывает автоматом круг в воздухе и делает предупредительный выстрел.
Курсанты в ужасе коммутативно прячутся друг за друга и аннигилируют.
Гамлет и Санчо, задыхаясь и помогая себе руками на особенно крутых подъемах, бегут вверх по лестнице, пока не врываются в комнату Галилея.
АКТ СЕДЬМОЙ ПРИМ
Комната Галилея, как в первом акте, только солнце в шестом часу: едва клонится к закату.
Галилей.
Входите! Чем богат.
Прошу заметить выгоду обзора
И прочность камня. Строили навек!
Вы здесь расчет хотите пулеметный
Поставить?
Гамлет.
Не ботаник, но солдат!
Но мы пришли...
Санчо.
Приехали.
Гамлет (отмахиваясь).
Залезли! -
Расчетом за иным. Прошу простить,
Когда вопрос покажется мой детским.
Галилей.
Хоть старческим. Как друг мой говорил,
Декарт...
Санчо.
...Don't put the Cart before the?..
Галилей.
Одну минуту. Кто из вас клиент?
Вы оба? Я могу принять семью,
Но нужно знать заранее.
Санчо (поспешно).
Я выбыл.
Дождусь в притворе.
Выходит, садится на ступени, достает из кармана смартфон и раскидывает кубики в «2048» большим пальцем левой руки, продолжая держать правую на спусковом крючке автомата.
Галилей.
Детский, вы сказали,
Вопрос? Начните с завтрака, с яйца,
Как говорят латиняне — ab ovo.
В начале было слово. Что за слово?
Гамлет.
Носки. Светает. Бабушкин компот
И каша с маслом. Холодно. Просыпал
Фасоли зерна посреди двора
Какой-то зеленщик. Копыта бьются
За крепостной стеной. И солнце бьет
Над рощей и хоккейною коробкой
В глаза. И, поворачиваясь, ходит
Лучей котовый ус. Скажите, мастер,
То солнце, что видал над стадионом
Я малым чадом, и вот это солнце,
Что рвется к соснам западного края
Из наших мест за нашим за окном, -
Одно и то же?
Галилей.
То же.
Гамлет.
Поклянитесь.
Галилей.
The best of all my knowledge and belief.
Гамлет.
А воздух, что вдыхал я по дороге
К конюшням Эльсинора, и другой,
В котором пыль танцует у окошка?
Галилей.
О воздухе спросить бы Торичелли,
Ему видней, да год его расписан
До декабря. Но из соображений
Квантмеха я б, однако, положил,
Что тот же.
Гамлет.
Три хронометра бери
В поход, коль одному не доверяешь
По слабости души. А это время
И время то, что вспыхнуло огнем
На сцене Маршака и Пастернака -
Одно и то же?
Галилей.
Нету у меня
Другого хода времени, хотя бы
Для очень коронованных особ
И приближенных к ним.
Гамлет.
Одно и то же?
Галилей.
Одно и то же, брат.
Гамлет (ошеломленно отступая и прислоняясь к дверному косяку).
По правде... правде...
Галилей.
Покуда жизнь не переубедит
Двойным слепым плацебо-испытаньем.
А что ваш друг?
С лестницы раздается автоматная очередь, но, судя по тембру выстрелов, все они попадают в кирпич. В дверь спиной вперед вваливается Санчо, за ним, размахивая белой повязкой вокруг левого запястья, входит Вагнер. На повязке проступает кровь, но не сильно.
Галилей.
Всем сесть. Идет сеанс.
Ну, не предупреждал ли я, коллега,
О пагубе охоты на светил
Орбит нездешних? Что с твоей рукою?
Вагнер.
Удар мяча. Они пришли бы брать
Твой стол рабочий штурмом и осадой,
Но эта вот, в корзинке...
Галилей.
Ты же взял
Высокую и тонкую работу
Склоненья.
Вагнер.
Не склонить пришел я вас,
Но выпрямить! Да всем найдется место
Под небосводом бреющих полей
Симфонии моей. Глас Лорелей
Не ближе уготованного мною
И матери объятья не родней.
Я все верну!
Гамлет.
Ты опоздал немного.
Герасимы всегда идут ко дну.
Прости, ди-джей, но в формуле твоей
Натяжка. Уравненье несовместно.
В нем нет корней.
Подмигивает Санчо и вышибает коленом дверцу электрощитовой.
Дверца проваливается внутрь и со скрипом качается на петлях. Из открывшегося темного коридора дует ветер; Гамлет уходит навстречу ветру. По мимике скул заметно, что он улыбается.
Человечество, до сих пор спавшее, стонет, садится, протирает глаза.
Человечество (вслед).
Эй!
Сквозняк выносит из коридора льдинки и несколько сосновых иголок.
КОНЕЦ