Дом стоит на окраине города, на пустыре
(Может лучше бы Дому тому и совсем не быть)
Стая взрослых увязла в жестокой большой игре.
Стая младших способна всего лишь смотреть и выть.
Каждый – латаный. И состоит из себя – на треть.
Но вкушает законов неписаных в полной мере.
«Ты меня не научишь, как людям в глаза смотреть.
Мне по запаху их различать, как умеют звери.
Я, увы, не сумею вложить тебе в руки жест.
Сигарету к губам , чашку кофе - с чужой руки.
Мы с тобою – часть Дома. А Дом – наше всё… и крест.
За тебя разобью о столешницу кулаки.
За меня проследи за движением облаков.
Объясни, что такое «зелёный» и что есть «алое».
Но не смей оставаться! Мы - часть Его стен и снов,
Дом – наш мир, слышишь, Сфинкс? А Наружность – она не главное».
Из-под чёрной свисающей чёлки незрячий взгляд,
Из-под пальцев искрятся токи. «Слепой, прости мне.
Остаюсь. Я совсем не хочу уходить назад.
Там – круги на воде. Мы, как камни, в их центре сгинем».
Время камни обтешет. Останется зелень глаз,
Пыль безрадостных снов, навеваемых жаром памяти.
«Где сейчас ты, Слепой?» - я спрошу себя в сотый раз.
И в настенных часах остановит полёт свой маятник.
Я его отыскал. Недоверчивый, лет семи,
Тощий в вытертых джинсах, под чёлкой глаза бесцветные.
Как мне хочется, чтоб он сумел полюбить тот мир,
Где есть мы. Чтоб любовь непременно была ответная.
По какой же причине в душе моей страх повис?
Разрастается сетью и высится исполином:
«Он полюбит тебя, лишь тебя, вот увидишь, Сфинкс.
И ты станешь ему этим чёртовым целым миром…»