В детсве я раскурутил волчок. Убежал. Мне кажется он всё ещё крутится....
(СтивенКинг)
Я шёл по улице, понимая, что мне что-то нужно сделать, что-то сказать, что-то подумать такое, что или успокоит меня, или даст смысл существованию. Просто необходимо было что-то такое. Задолбала бездеятельность, безмолвие и безмыслие кругом. Хотя кажется, что все кругом что-то делают, что-то говорят и что-то мыслят, озвучивая свои мысли и даже пытаясь их претворить в жизнь, но на самом деле это люди - волчки, бешено крутящиеся вокруг своей оси, но никуда не двигающиеся и не могущие никуда двигаться, так как ось их неустанного верчения не может быть вынесена вовне, за пределы собственных эгоистичных устремлений. И мне это противно не потому, что я презираю эту суетящуюся бессмысленность, а потому, что вижу в ней самого себя - мелкого беса, пытающегося казаться выше этого и от того выглядящего вдвойне противней....
Прохладное благородство юной осени, неспешно и снисходительно сбрасывающей с себя драгоценные наряды листвы, возбуждало в душе сезонное нарастание внутренних противоречий, подогреваемое, кстати, нежным теплом солнца, напоминающего женщину, пережившую, наконец-то, время своей бешеной популярности и окидывающую мир теперь уже мудрым и спокойным взором, лишённым жгучей страсти, но ещё не блёклым и радующим остаточными следами былого очарования.
Блеснула солнечным бликом бронзовая табличка на доме, к которому я подходил. Она оказалась принадлежащей какому-то музею, унылый вид которого говорил о том, что он умирает от безлюдия, тоски и безденежья.
"...Хорошо бы зайти, задохнуться от мрака и пыли и умереть в этом месте, словно созданном для трагического действа. Меня выпотрошат, набьют конским волосом и выставят в витрине,как типичного представителя своего времени," - подумал я без улыбки и неожиданно зашёл, повинуясь импульсу. Против входа сидело чучело пыльной совы. При моём появлнии оно ожило,пыль закружилась в луче света, протиснувшемся в узкое старое окно.
- Так это вы тут билеты продаёте? - раздался я громким голосом в этой совиной пещере, чем слегка напугал прислужницу.
- Даааа... - ответила женщина с тревогой и выпрямила спину, которая до моего прихода имела сонный изгиб к столу, на котором жирным пятном виднелся отпечаток лица.
- Нууу ?! - сказал я ещё грозней и громче.
- Что " ну " ? - спросила она,видимо,не понимая,что может понадобиться интересному молодому человеку, забредшему в затхлую музейную нору,населённую пыльными совами.
- Так продайте же мне билет или хотя бы спляшите ! - почти крикнул я в её лицо.
Женщина испугалась и стала совершенно беззащитной. У неё оказались огромные детские глаза, почти такие же огромные, но недетские груди и чуть пухлые руки, которые прижались к грудям, толи ища защиты у них, толи пытаясь их защитить.
- Не пугайтесь, я просто хочу обозреть вашу кунсткамеру.
Я улыбнулся и почесал нос. Мой расчёт оказался верным: женщина тоже понимала, что насильник стал бы чесать что угодно, но не нос, и продала мне пожелтевший билет за 200 эстонских кронн почти без ужаса в глазах.
- Однако ! - возмутился я с интонацией Кисы Воробьянинова.
- Вы пройдите по залам, посмотрите там... - она вяло и грациозно указала рукой в сторону комнат - В этом году у нас на выставке добавилась экспозиция деревянных ложек и туесов из бересты...
Я было двинулся к туесам из бересты, но тут же понял, что меня не интересуют туеса из бересты и остановился.
- А вы зачем тут сидите?
- Я вас провожать не могу, мне тут надо быть, а сотрудница ушла пораньше. Всё равно посетителей нет. Вы сами посмотрите там... - сказала сова и снова сделала знак мягкой рукой в сторону комнат с туесами и ложками.
- Нет, вы не поняли. Зачем вы проводите тут время?
Вежливым моё поведение назвать было невозможно, скорее, я вёл себя как ученик, препарирующий лягушку, не считаясь с её лягушачьим достоинством. Мне просто хотелось разобраться, понять, а раз уж я заплатил 200 кронн за туеса, то решил быть наглым на все эти 200 кронн.
- Не поняла вас. Я тут работаю...
- Это я вижу ...Зачем вы тут работаете? У вас же, наверное, образование есть?
У женщины было хорошее умное лицо, хоть и слегка пожухшее от музейного тлена, да и вообще мне казалось, что музейные работники должны иметь какое-то образование,чтобы разбираться в берестяных туесах, объясняя их прелесть школьным экскурсиям и престарелым любителям старины.
- Я журналист по образованию, но работаю тут.
- Вам тут не скучно?
- Скучно, но тут больше некому работать...
- Ну и что? Разве это то, ради чего вы учились, копили знания и опыт? Вы же здесь никак себя не реализовали, погубили себя !
Женщина пожала плечами. Она никак не раздражилась на мои слова.
- Возможно, что и так...
- То есть вам всё равно, что вы бездеятельны, бессмысленны ? Всё равно, что мир желал бы принять вас как журналиста, писательницу, активную единицу общества? Вам нравится это верчение между домом, работой и магазинами без какого-то глобального смысла ?
- Я не задумываюсь...
- Напрасно! Сюда можно любую дурочку посадить с тем же успехом, и никто бы не пожаловался, что ему некачественно показали туеса и ложки. Вам не обидно ?
Её вроде бы сделалось обидно: брови приподнялись, глаза блеснули, мягкие руки сцепились друг с другом.
- Вы будете смотреть выставку ? - спросила она.
- Ваши дурацкие туеса? Наплевать на них!
- Зачем же вы пришли?
- И сам не знаю!
Я разгорячился зачем-то, а женщина наоборот вздохнула медленно, как бы успокаиваясь, и сказала:
- Возьмите ваши 200 кронн и не надо нервничать.
- Я не нервничаю!
- Нет, вы нервничаете, а в музее надо потише себя вести.
- Да плевать на ваш дурацкий бессмысленный музей! - выпалил я, сердясь больше на самого себя, как обычно бывает,когда не понимаешь,чего хочешь от непонятного мира.
- Что значит " плевать "?! - вдруг вскинулась эта пыльная сова, когда я уже взялся за ручку двери. - Вы даже не знаете куда пришли! Вы даже не понимаете что это за музей! Вы экспонаты не видели!
- В гробу я видал ваши экспонаты! - ответил я дерзко,но был примят её неожиданным напором.
- Как же вы можете так ?! Это же музей имени Якоба Хурта, нашего этнографа!
- В гробу я видел вашего Хурта!
Женщина ударила мягкими кулачками по столу, выпучила детские глаза до совиных размеров и, кажется, хотела мне сказать, но губы её не двигались, скованные сильными эмоциями. Я понял, что мне лучше остаться без этнографических познаний и двухсот кроней, чем получить деревянной ложкой по голове, но тут мой взгляд уткнулся в белый прямоугольник на груди разъярённой совы. На таких обычно пишут " продавец Ирина " или "менеджер-консультант Евфимокл", а тут было написано что-то настолько для меня неприятное, что я даже оторопел и не знал что делать, потому что глупости делаются исподволь,а для хорошего дела тужиться надо, да ещё как.
Так и получается в жизни, что каким бы умником ты себя ни считал, а судьба всегда покажет, чего ты стоишь на самом деле и сделает это так неприятно, что век этого не забудешь. Мне пришлось остаться и исправить свою ошибку. Я как мог успокоил женщину, и мы до конца рабочего дня проторчали у экспонатов. Элионора Павловна, внучка краеведа Хурта, рассказала мне всё о медных самоварах искусной работы, деревянных маслобойках, ткацких станках и, конечно же, о берестяных туесах удивительной красоты...Я слушал её очень внимательно, кивал, задавал уточняющие вопросы, а позже даже подумал, что возможно, даже женился бы на ней, благо женщина она была совсем не старая, с мягкими руками и многим, многим другим...)
Конец.