Уйду, когда запахнет талым снегом
И осторожно тронутся ручьи,
Когда в простуженном февральском небе
Зависнут прилетевшие грачи.
Былое вдребезги сосулькой разлетится,
Но, видит Бог, в том не моя вина,
Что я в кормушку мерзнущим синицам
Уже не брошу пригоршню пшена.
Не для меня уже подует южный ветер,
Травою юной прорастет земля,
И скворушка с цветущей белой ветки
Впервые пропоет не для меня.
Итожа то, что есть, и то, что было,
Я с запоздалым сознаюсь стыдом,
В том, что судьба моя, строптивая кобыла,
Несла меня совсем не тем путем.
Несла по буеракам, бездорожью,
Летела, закусивши удила,
В аллюре бешено-неосторожном
Все норовила выбить из седла.
Метафора другим не лучше и не плоше,
Да и кому какое дело, наконец,
Была ль моей судьбою злая лошадь
Иль молодой, но шалый жеребец?
Либо осел с мохнатою спиною,
Которому ни пряник ни указ, ни хворостина,
Они смеялись просто надо мною,
Да что с них взять: скотина есть скотина.
А если шутки прочь, то первопутком
В кураже молодого озорства,
Я тормознул случайную попутку
И укатил куда – то не туда.
И прожитое было все не то,
И это «все не то» досадливо смущало,
Как будто влез в чужое я пальто
И в нем меня немилосердно жало.
В делах я, впрочем, не был бестолков
И не был чужд высокому искусству,
Поскольку в нежных вазах для цветов
Растил белокочанную капусту.
Но все вершилось мною впопыхах,
Просторный мир мне был стесненно – малым,
А рядом, на цветочных лепестках,
Спокойно бабочка дышала.
А на капустный лист взбиралися улицы,
Гудел в траве несуетливый шмель,
И ежевесно прилетали птицы
Из сытых, да не нашенских, земель.
Еще был день: соловушка защелкал,
А по упругой новорожденной траве
Шла от колодца рыжая девчонка
И солнышко несла в своем ведре.
Легко прошла, лукаво поманила
Зеленым взглядом из–под бронзы челки…
Исчезло все, все пролетело мимо,
Лишь солнышко все плещется в ведерке.