* * *
На пыльный вокзал выхожу, как в бреду,
По майскому лугу бесцельно бреду.
И горько мне рвать на полянах цветы,
Mне кажется – смотришь из прошлого ты,
Мне прошлое спать по ночам не; даёт,
И прошлое утром со мною встает,
И кажется мне в бесприютности дня,
Что нет в настоящем покамест меня.
На рассвете
Вдалеке, как огромная глыба,
Тихоходная баржа плыла.
И плескалась под скалами рыба,
Звонко капали звуки с весла.
Пахло мятой и хвоей паленой,
Мокрый бакен краснел вдалеке...
Мы сидели под лодкой смоленой,
И летели вдоль рощи золеной,
По смеркавшейся тихой реке,
Старой песни щемящие строчки,
Звон гитар, будоражащий кровь.
В небе месяца тонкая бровь
И созвездий горящие точки,
И просились пейзажи в стихи...
Вот и вывела счастья кривая –
Восседать на коряге ольхи.
Крепкий чай из ковша попивая.
И светились веселые лица,
Дикой прелью дышали леса…
А костер, как огромная птица,
Все стремится
взлететь в небеса.
Элегия
В рыжих дебрях боров
Успокоились звонкие трели,
Словно заперли их до весны
На дубовый засов.
И прозрачную даль,
Просветленную грусть акварели,
Заменили густые,
Тяжелые краски лесов.
Прелых листьев настил
Будет снегу роскошной постелью...
Смотрит осень в окно,
Ливни песни поют про нее.
Эти вялые дни
Запорошены желтой метелью,
И горелой листвой
Над горами летит воронье.
На земле эти дни,
Как и встарь, далеко не случайны.
Я их грустную суть
Никогда-никогда не пойму.
И поэтому мне
С беспокойным сознанием тайны
Так тревожно бродить
По осенней тайге одному.
Словно кто-то за мной
Из захвоенной мглы наблюдает,
Схоронившись от взгляда
В громадных расщелинах скал.
И вокруг тишина,
И листва надо мной опадает.
И легко на душе,
Словно истину я отыскал.
Всюду нежная грусть:
В невеселой походке лосиной,
И тихом паданье капель
И в мерном движенье хвои...
И закружит перо,
Отлетая от стаи гусиной,
Чтобы я написал им
Печальные строки свои.
Осень на Алтае
Пропитались свинцом облака
Над горами Алтая,
Веют глуби болот
Темной зеленью старых икон.
И на черной воде
Так контрастна листва золотая,
Словно эта листва
Частью солнца была испокон.
И повсюду покой...
По дорогам, равнинам и селам
Осень пестрой цыганкой
В стремительном танце прошлась.
Пахнут срубы домов
Древней Русью, церковным расколом,
Староверческой кровью
Калина в лесах налилась.
И когда листопад
Невесомо ложится на плечи,
Слышу звон колокольный,
Плывущий из дальних веков.
Старым миром пахнет
Из кержацкой растянутой речи,
Из пронзительных взглядов
Моих дорогих земляков.
Здесь на лицах людей
Отшумевших веков отраженье...
Горы чутко хранят
Отзвучавшие в далях шаги.
Первобытный обряд
Исступленного самосожженья
Вспоминают скиты,
Потонувшие в дебрях тайги.
Здесь под знаком креста
Неповинные души судили,
Ухищренный обман
В грустном имени бога тая.
И в глубинах тайги
Седовласые старцы бродили,
Неизвестно откуда
Пришедшие в эти края.
Здесь настояна жизнь
На старинных легендах и сказах,
И в горах до сих пор
Вспоминают былые бои.
И рдяные кусты, среди скал,
Словно в каменных вазах,
Одиноко качают
Громадные ветки свои.
Опадет красный лист,
Пролетит невесомый, мгновенный,
Пронесутся ветра,
Обнаженность ветвей шевеля...
И опять тишина,
Облака
И покой вдохновенный,
Словно здесь никогда
Не страдала от горя
Земля.
Первый снег
Дремали скалы в лиственном заносе...
По пестроте тайги бродили лоси,
И оси у натруженных телег
Скрипели нам о том, что будет снег.
И он упал на сосны и дороги,
Все побелил: и крыши, и пороги,
Всех оторвал от самых нужных дел.
Он так прошел, как будто недотроге
На свадьбу платье белое надел.
О, как он шел! Как пашни, души пели…
Как он искрился!
Люди не успели
Спешащим шагом по нему пройти.
Он мягким скрипом вымостит пути...
В нем что-то есть от будущей капели.
Утро на станции
Февраль метет снега седые,
Ветрами стылыми продут,
Путейцы – парни молодые,
Вдоль мерзлой линии идут.
Скрипят студеные морозы,
Поют гудки на голоса.
Свистят в тумане тепловозы
И шумно дышат в небеса.
И там, в лучах горящих, алых,
В парах, как будто в облаках,
Стоят рабочие на шпалах
С ломами звонкими в руках.
Их куртки желты, лица строги,
Сильны их руки и красны...
Они в ответе за дороги
По рельсам мчащейся страны.
Лист курая
Выйду на развилке – прямо в поле,
по грунтовке двинусь, не спеша.
Как свободно дышится на воле!
Как врастает в степь моя душа!
Словно здесь жила она веками,
вдаль глядит и что-то признает:
то ли журавлей под облаками,
то ли в пыльной дымке горизонт.
Тянет с юга запахом соломы,
сметанной в высокие стога.
Все так неизвестно, так знакомо,
будто впрямь – родные берега.
Тронешь пальцем жесткий лист курая,
вздрогнет он, и эту дрожь храня,
памятью какой-то, я не знаю,
вспомню, как он согревал меня.
Вот, стою в нескошенном загоне,
вытряхнув из обуви песок,
как щенок, в усталые ладони
тычется усатый колосок,
На отгоне
Опять повороты в судьбе
И жизнь, словно поезд, в разгоне.
Я пел под гитару в избе
На древнем чабанском отгоне.
Читал я стихи о лесах,
О вечности горного сана.
И пела звезда в волосах
Ковыльной степи Зайсана.
И ночь, словно сажа, плыла,
А ветры шальны и упруги...
Окончен концерт — пиала
Ко мне приплыла прямо в руки.
И месяц взошел на холме,
Лимонным теплом обдавая...
Сижу, словно шах, на кошме
И чай с молоком попиваю.
И вижу глубинную суть
Чабанского мудрого взгляда.
Когда же домбру принесут?
Нам спеть про Алтай
Вместе надо.
И спели…
В дорогу с утра
По трассе промерзлой и трудной.
И рядом с гитарой домбра -
Родная сестра семиструнной!