Семён Терентьич умер.
Весь из хрящей и жил,
Он был старик угрюмый
И мало с кем дружил.
Он жил, неразговорчив,
Не брал спиртного в рот.
И целый день от дочки
Ждал писем у ворот.
Столичная медичка,
Предчувствовала ль дочь,
Что отгоревшей спичкой
Упасть бедняге в ночь?
И ведала едва ли,
Не знавшая тоски,
О том, как догорали
Отцовские деньки?..
Тепла, хотя бы малость,
Он ждал наверняка.
Но редко открывалась
Калитка старика.
Я заходил, случалось,
Одолжить инструмент.
Всё в целости осталось.
А вот соседа нет.
Что есть душа у деда,
Почувствовав нутром,
На доброту соседа
Я отвечал добром.
Паял к антенне штеккер,
Чтоб он смотел кино.
А дед ходил в аптеку,
Приговорён давно.
И вот его не стало,
Чужого, одного...
Я знал соседа мало,
Но всё же знал его.
Кто спросит, как здоровье,
Посетует на дождь?..
Как был ни плох - зароют -
Другого не найдёшь.
Не зря и у колонки
Вчерашние враги,
Забыв былые склоки,
Сморкаются в платки:
- Преставился, сердешный...
- Что ж, пухом ему твердь!
- Любой бы рад, конечно,
Попозже помереть,
Да где ждёт смерть-старуха,
Поди-ка, угадай?..
Течёт беседа глухо.
И вёдра - через край.
А раньше - и помои,
И прозвища во зле.
Теперь его обмоют
И предадут земле.
Ну не обидно ль это?..
Вот мимо я пойду -
И у ворот соседа
Споткнусь о пустоту.