ДОМ

1.
Резкая трель телефонного звонка разорвала ночную тишину. Я разлепила сонные глаза и включила ночник. На часах было три часа ночи. Сердце резко прыгнуло к горлу. Первой мыслью было: «Что-то случилось с мамой!!».
Схватив трубку, я судорожно прижала ее к уху, в ожидании какого-нибудь страшно-го известия, но в ней послышался взволнованный голос Андрюшиного папы, Владислава Михайловича.
— Что такое?! Что случилось?! — снова задергалась я. — Что-нибудь с Натальей Александровной?! —
Андрюша услышал шум, проснулся и выхватил трубку у меня из рук.
— Так… — сказал он, — понял… Хорошо! Сейчас приедем! —
— Да, что же произошло?! — почти закричала я. — Можешь ты мне сказать?! —
— Папиному знакомому нужна срочная помощь! — успокаивающим тоном произ-нес Андрей. — Влетел к ним среди ночи, глаза, как блюдца… Что-то случилось с его дочкой! Чертовщина какая-то! —
— Фу! — сказала я. У меня отлегло от сердца. Чужие неприятности, конечно, тоже не сахар, но они, все-таки, предпочтительнее своих!
— Ты, давай, не рассиживайся! — поторопил меня Андрюша. Он уже застегивал ру-башку на груди. — Я сейчас подгоню машину, так что, через десять минут, чтоб была, как штык! —
Я быстренько плеснула себе в глаза водичкой, подкрасила губы, и, когда Андрюша позвонил в дверь, уже стояла одетой и обутой в прихожей.
Надо сказать, что мы в последнее время очень редко навещали Андрюшиных роди-телей. Последние расследования, которые мы вели, отнимали у нас и силы, и время, поэтому видеться можно было только либо по большим праздникам, либо на днях рождений. Наталья Александровна уже примирилась с тем, что я увела у нее ее любимого сыночка, Владислав Михайлович и раньше был ко мне расположен по-доброму. Ларка, вообще, пользовалась его особым расположением, что вызывало у Андрюшиной матери тихую ярость, но гордость и воспитание не позволяли ей выказывать свои чувства в полной мере. Тем не менее, мы ста-рались поменьше дразнить гусей, и последние несколько месяцев, по преимуществу, пере-званивались, стараясь, как можно меньше, докучать своим родственникам. Впрочем, в таком же режиме мне приходилось общаться и со своей родной мамочкой. Что поделаешь? Очень может быть, что когда-нибудь мне придется жалеть, что я так мало внимания уделяла своей маме, ну, а сейчас волна событий захлестывала нас так плотно, что, даже, не давала свободно вздохнуть.
Через двадцать минут гонки по пустынным улицам нашего городка мы уже стояли перед воротами коттеджа Андрюшиных родителей. Я нажала на звонок, вделанный в при-вратный кирпичный столб, через несколько мгновений на крыльце показалась толстозадая Жанна, словно она уже давно ждала нашего прихода, и галопом помчалась к калитке, чтобы впустить нас.
Андрюша завел машину во двор. Там уже стояла чья-то чужая, и я подумала, что эта машина — того самого ночного гостя, который умудрился переполошить всех, испортив нам утренний сон.
Я не ошиблась. Когда мы вошли в прихожую, я услышала, как из зала до нас донесся сбивчивый и суматошный голос, который был мне незнаком.
— Столько времени прошло, а он все никак не может успокоиться! — с удивлением подумала я.
Войдя в комнату, я поняла причину столь нервного тона в голосе незнакомца. Он, разговаривая по телефону, давал кому-то торопливые указания.
— Нет! — говорил он. — Нет! Ни в коем случае!.. Не развязывать!.. Пока не надо вызывать!.. Давайте дождемся утра!.. Я вам говорю, не надо!.. —
Увидев нас с Андрюшей, человек резко оборвал разговор и положил телефонную трубку на рычаги.
Владислав Михайлович, в теплом домашнем халате, вышел нам навстречу. Глаза у него выглядели покрасневшими, и я поняла, что он, тоже, сегодня не успел нормально по-спать. Потом я вспомнила, что по телевизору сейчас показывают чемпионат мира по снуке-ру, а Владислав Михайлович является большим любителем бильярда, так что он, наверняка, совсем недавно лег в постель, а, может быть, вообще еще не ложился.
— Леночка! — обратился он ко мне. — Вот, Григорий Григорьевич! Познакомьтесь! —
Мы раскланялись с Григорием Григорьевичем. Это был человек лет шестидесяти пяти, то есть, чуть постарше Владислава Михайловича, мужчина с жиденькими белесыми волосиками, носом картошкой, намечавшимся вторым подбородком и брюшком, — в общем, среднестатистический уличный прохожий. Единственно, что сразу определяло его статус, так, это костюм. Сталистого цвета, двубортный пиджак, краповый галстук и золоченые запонки у запястий выдавали его принадлежность к когорте городских чиновников. Такой костюм у них — все равно, что офицерская форма у военных.
Мужчина попытался по–гусарски щелкнуть каблуками, но, поскольку дело происходило на паласе, а он был в носках, его телодвижение напомнило чем-то виляние хвостом побитой собаки.
— Михрюткин! — представился он. — О себе можете ничего не говорить! Я пре-красно осведомлен о вас из газетных источников! Как же, как же, вы наши местные знаменитости! — он поднял вверх ладони, предупреждая наши возражения. — Не спорьте со мной! Я, именно, потому и хочу обратиться к вам… — он замялся. — Чтобы не выносить сор из избы! —
— А, в чем, собственно, дело?! — спросил Андрюша, усаживаясь в мягкое кресло около торшера.
— Владислав Михайлович! — обратился Михрюткин к Андрюшиному папе. — Не в службу, а в дружбу! Сделай нам по чашечке кофе! А, то, голова кругом идет! —
Владислав Михайлович отправился на кухню, видимо, отдавать распоряжения тол-стозадой Жанне, из чего я сделала вывод, что Наталья Александровна нежится в постели и находится весьма далеко от ночных проблем, которые пали на наши головы.
Михрюткин уселся напротив нас на диван и, похрустывая суставами пальцев, заго-ворил.
— У меня есть дочь Светлана! Девочка уже большая! Взрослая, можно сказать! А, если говорить поточнее, просто перестарок!.. Может, мы сами в этом виноваты?! Не давали ей особой воли, держали под контролем… Я имею в виду себя и супругу мою, Хризантему Герасимовну!.. Короче говоря, с одной стороны, так сказать, блюли ее, а, с другой стороны, избаловали! Все, что ей хотелось, всегда, пожалуйста, на блюдечке!
Я работаю в администрации уже много лет, поэтому у меня замечательный дом, а, если говорить поточнее, просто дворец: сад, участок, клубника! Я очень клубнику люблю! — Михрюткин гулко проглотил слюну, которая непроизвольно навернулась у него при слове «клубника», и, смутившись, утер губы рукавом.
— Ну, ну! — подбодрил его Андрюша. Я тихо сидела на краюшке дивана, изучая Григория Григорьевича. Михрюткин кивнул головой и продолжил:
— Казалось бы, живи, не хочу! Все для Светочки! Она у нас единственная дочь! Од-нако нет! Не так давно в городской реестр было внесено вымороченное имущество. Вы знае-те, что это такое? Старушка умерла, родственников никаких, через полгода после смерти дом поступил в распоряжение государства и был выставлен на торги! Света загорелась идеей собственного дома! Пристала ко мне: купи, да купи! Пришлось купить! — Михрюткин закрутил головой, давая нам понять: как он не одобряет эту идею своей дочурки.
Я, наконец, решилась вставить слово, потому что у Григория Григорьевича была странная способность ходить вокруг да около, ничего толком не говоря.
— Так, в чем же дело?! Причем здесь новый дом?! —
— Нет! — Михрюткин с удивлением глядел на меня. — То-то и оно! Дом очень ста-рый! По нашим документам он был построен еще во времена Екатерины Великой!.. Ну, не в этом дело! Светочка сделала великолепный ремонт, ее жизнь начала как-то налаживаться, она, даже, завела молодого человека! Мы с женой уже, было, спокойно вздохнули, но не тут-то было! Все случилось совершенно внезапно! Дня два назад они были у нас в гостях, и Вла-дик, так звали ее кавалера, мы его принимали уже, как сына, в шутку рассказал, как Светочка разговаривала с крысой… —
— С какой крысой?! — изумилась я.
Михрюткин махнул рукой.
— Да, не важно! Может, из подвала пришла! Там под домом — здоровенный под-вал! Не в этом дело… Главное, Светочка разволновалась, устроила настоящий скандал! Я никогда не видел ее в таком состоянии… В общем, ушли они от нас в расстроенных чув-ствах, а, если говорить поточнее, поссоримшись!.. А сегодня ночью он, то есть, Владик, по-звонил нам и стал кричать в трубку, что наша Светочка хочет его убить, что она бросается на него с ножом… В общем, всполошил нас насмерть! Мы, естественно, бросились туда… Владик уже сбежал, а Светочка… — Михрюткин вдруг всхлипнул и прикрыл глаза рукой. Мы с Андрюшей деликатно потупились, давая Григорию Григорьевичу возможность справиться со своими чувствами.
Михрюткин всхлипнул еще пару раз и продолжил:
— Я никогда в жизни не видел Светочку в таком состоянии! Она, действительно, бродила по дому в одной ночной рубашке с ножом в руках… Она, даже, пыталась броситься на меня… Хорошо, что со мной были ребята из охраны! Им удалось скрутить ее, связать… Но, Боже мой, что это было!..— Михрюткин наклонился к нам и сказал таинственным шепотом. — Она вдруг начинала разговаривать каким-то чужим, незнакомым голосом… Представляете?! Мужским голосом!.. То, как запоет басом: «Вдоль по Питерской… По Тверской-Ямской…», — то начинает материться неизвестными словами… —
Михрюткин сделал паузу и, глядя на меня белесыми глазами, развел руками, де-скать, ну, совершенно незнакомыми!
— То есть, слова-то я знаю, но в таком сочетании слышу их в первый раз! Ругается, как боцман на крейсере «Аврора»! Это наша Светочка! Нежное создание! — он замолчал, жалобно глядя на нас.
Мы тоже молча глядели на него, переваривая и перелопачивая в мозгу то, что он только что сейчас нам рассказал. Насколько я понимала, все это походило на эффект, так называемого, «подселения», или, говоря церковным языком, «одержимости»! Тут, я полагаю, сошлись бы во мнении, как психиатр, так и священник. С такой проблемой нам еще сталкиваться не приходилось, и я подумала, что без Дарьи Федоровны тут явно не обойтись.
— А, что за разговоры с крысами?! — нарушил затянувшееся молчание Андрюша. — Это, в каком смысле?! —
Михрюткин заерзал на кресле.
— Владик рассказывал, что он вошел в спальню, а там, в ногах у Светочки сидит большая крыса! И Светочка с ней разговаривает!.. Ну, говорит ей что-то! — Михрюткин за-молчал.
— А крыса что?! — не выдержала я.
— А, ничего! Сидит и слушает! — сказал Михрюткин.
— А, Владик, что?! — спросил Андрюша.
— А, Владик схватил тапочек, да и кинул в крысу! — пожал плечами Михрюткин.
— А Светлана, что?! — продолжала выцеживать из него я информацию.
— А Светочка начала ругать его! — развел руками Михрюткин.
— Она, что же?! Из кружка юннатов, что ли?! — удивился Андрей.
— То-то, и оно! — снова возбудился Михрюткин. — Она мышей, ужас как, боится! То есть, боялась! А, тут — целая крыса! —
Я призадумалась, как та ворона. Только что, сыра во рту не держала!
— Так, она, что?! — спросил Андрюша. — Из-за этой крысы за Владиком гонялась с ножом?! —
— Не знаю! — покачал головой Михрюткин. — Не знаю!.. Но я, ведь, в крысу та-почкой не бросал, а она и на меня кидалась с ножом!—
— А у нее не было в детстве каких-нибудь травм?! Или, может, у психиатра наблю-далась?! — высказала я предположение.
— Да, что вы?! — обиделся Михрюткин. — Светлана у нас всю жизнь под «колпа-ком», как Штирлиц у Мюллера! Совершенно здоровенькая девочка! —
Мы с Андреем одновременно посмотрели друг на друга. Было очевидно, что Григо-рий Григорьевич обратился совершенно не по адресу. Чего это, вдруг, его осенило, что те самые детективы, которых так расхвалила местная пресса, могут помочь в его деле? Ну, съе-хала у девицы крыша, так, вызови «скорую помощь», отвези, куда надо, пусть подержат в стационаре, понаблюдают… Если есть какая-то чертовщинка, пускай приглашает батюшку, он отчитает ее, окропит «святой» водой, в конце концов! Они, там, сами должны знать: что к чему?!
— Ладно! — сказала я. — Чего вы от нас-то хотите?! —
Михрюткин сделал жалкое лицо.
— Вы-то лучше меня знаете, как найти выход из такого положения! Я еще не все сказал!.. Я тоже наткнулся на ту крысу! — Михрюткин замолчал и, потупившись, уставился в пол, словно раздумывая: продолжать ему или нет?!
— И что же она вам сказала?! — съехидничала я. Мне уже осточертели его ужимки и прыжки. Как только такого держат на высоком посту?
Лицо у Михрюткина сморщилось еще больше, и он жалобно проныл:
— Ничего она не сказала! Только кулаком погрозила! Вот, так! — Михрюткин вытянул руку вперед и потряс кулачком у нас перед носом.
Мы с Андрюшей переглянулись. Все стало на свои места: это у них было наслед-ственное! Не доставало только мамы, которую периодически сотрясают припадки!
— Только не подумайте, что у меня не в порядке с головой! — снова жалобно про-ныл Михрюткин. — Если б мне самому такое кто-нибудь сказал, я бы подумал, что у него что-то не того! Но я-то видел! Своими глазами! Своей собственной головой! — вид у него был удрученный и несчастный.
В комнату вошел Владислав Михайлович. Вслед за ним появилась толстозадая Жан-на, которая несла на подносе три чашки дымящегося кофе. Запах утра разнесся по всей ком-нате. Я глянула на часы. Была половина пятого утра. День оказался безнадежно испорчен-ным.
Григорий Григорьевич вдруг вскочил и снова бросился к телефонной трубке. По его отрывистым возгласам было понятно, что он интересуется состоянием дочери на том конце провода. Владислав Михайлович подсел ко мне.
— Ну, что скажете?! —
— По-моему, в их семейке, у них всех — полная шиза! — сказала я. — Несет какой-то бред!—
Владислав Михайлович замахал руками, призывая меня, чтобы я не говорила так громко.
— Умоляю! Сделайте, хоть, что-нибудь! Хоть, для виду! Григорий Григорьевич — большой человек в нашей конторе! Я от него завишу! Для меня… Пожалуйста! — я в таком взъерошенном виде никогда еще его не видела.
Андрюша положил свою руку сверху на его ладонь.
— Не дергайся, пап! Сходим, посмотрим! Сделаем умный вид, а там видно будет! Только, конечно, Лена права! У девушки съехала крыша, ее лечить надо! —
Владислав Михайлович зашептал, одним глазком подглядывая в соседнюю комнату, где мусолил в руках телефонную трубку Михрюткин.
— Он не хочет, чтоб история вырвалась на оперативный простор! Все-таки, такой уважаемый человек, а у него дочь орет маты-перематы! Он и в больницу не хочет ее класть! Для него такая ситуация все равно, что компромат! Кто его в следующий раз выберет?! —
— Вот, блин, попали мы! — с досадой сказала я. — Ладно! Придется просить Дарью Федоровну о помощи! Надеюсь, она не убьет нас за столь раннее вторжение?! —
Андрюша согласно качнул головой. Видимо, и его голову давно посетила эта мудрая мысль.
Михрюткин вернулся в нашу комнату. Лицо его было донельзя расстроенным.
— Хриза говорит, что нет никакого улучшения! Представляете, она перегрызла про-стыни, которыми ее запеленали! Три здоровых мужика, еле-еле, с ней справились! —
— Что еще за Хриза?! — не поняла я. — И почему она грызет простыни?! —
— О! Извините! — сказал Михрюткин. — Вы не поняли! Моя жена — Хризантема Герасимовна! А веревки грызет Светочка! —
Владислав Михайлович сказал, поглядывая на Михрюткина:
— Ребята! Я на вас надеюсь! Не подведите! —
Андрюша поморщился и глянул на часы. Я тоже машинально глянула на свои. Пя-тый час утра! Наверняка, Дарья Федоровна не поблагодарит нас, если мы завалимся к ней ни свет, ни заря, но делать было нечего.
— Ладно! — сказал Андрей. — Будем пробовать! Сейчас мы заедем за нашим экс-пертом, вы нас внизу подождете, а потом, уж, проводите нас к своему дому! —
Михрюткин вскочил на ноги и стоял посреди комнаты, всей своей фигурой выражая готовность следовать за нами повсюду, куда бы мы ни указали.
Делать было нечего, тянуть время до утра, видимо, было бесполезным делом: умо-ляющие глаза Владислава Михайловича подталкивали нас на решительные действия, — и мы двинулись в путь.
2.
Через полчаса мы уже трезвонили в двери Дарьи Федоровны. Конечно, если бы мы переждали еще часик-полтора, то наш визит к ней выглядел бы более деликатным: как-никак, но она с утра собирала в школу маленькую Дашку, а у нее, насколько я помнила, уро-ки начинались в восемь утра. Значит, старшей Дарье нужно было вставать, где-то, в пол-седьмого! Короче говоря, час сна мы у нее отнимали!
Дарья Федоровна открыла нам дверь, будто ждала нас всю ночь.
— Чуяло мое сердце! — сказала она. — Не знаю: почему, — но еще вчера подумала, что вы с утра заявитесь ко мне! —
— Все колдуете?! — сказал Андрюша, заходя в прихожую. — Вот, и знаете все наперед! —
— Не колдую, а ведую! — поправила его Дарья Федоровна. Однако, действительно, это было весьма странным. Мы вчера, ложась спать, даже, не предполагали, что попадем в такую странную катавасию, а наша ведунья, оказывается, уже приготовилась нас встречать. То, что дело обстоит именно так, мы поняли, когда вошли на кухню: чайник кипел вовсю, легкий завтрак на четырех человек стоял на столе, Дашка уже сидела за столом, умытая и причесанная, и, глядя на наши изумленные физиономии, весело хихикала, наслаждаясь нашей растерянностью.
— Бабуля уже говорила, что, может быть, она ошиблась! А я говорю: придут они, придут! Куда денутся?! — сообщила нам маленькая ехидница. — Мы вас уже полчаса ждем! —
— Ты, лучше, скажи: какие у тебя оценки в школе?! Двойку по геометрии исправи-ла?! Ту самую! Пифагоровы штаны на все стороны равны! — навис над столом суровый Ан-дрюша.
Девочка потупила глазки, уставясь в тарелку с омлетом.
— Исправила! — сказала она. — Только… — и замолчала.
— Что: только?! — схватился за нависшую паузу Андрей.
Девчушка вскинула голову.
— Только, оно мне надо?!.. Если я и так без книжки могу! —
— Что: могу?! — не понял Андрей.
— На любой вопрос ответить! — кокетливо сказала маленькая чертовка. — Только бабуля запрещает мне это делать! —
— Ну, да?! — усомнился Андрюша.
— А, вот, и да! — гордо отрезала Дашка.
Андрюша призадумался.
— А, ну-ка, скажи мне, что такое IQ! — он с ехидцей глянул на девочку.
— Коэффициент интеллектуальности! — отчеканила Дашка. — По-английски — In-tellectual quotient, показатель умственного развития, уровня имеющихся знаний и осведом-ленности, получаемый на основе различных тестов. Идея  и методика количественного опре-деления умственного развития детей впервые была разработана психологом Бине в 1903 го-ду, термин введен Штерном в 1911 году! —
Я захохотала. Андрюша вытаращил на ребенка глаза.
— И откуда ты это знаешь?! —
Девочка снисходительно улыбнулась Андрюше.
— Если вы это знаете, значит, знаю и я! —
— Но, как?! Как?! — заволновался Андрей.
— Очень просто! — сказала Дашка. — Я в вас впрыгиваю, и все знаю! —
— Я те впрыгну! Я те впрыгну! — заворчала, вошедшая в кухню, Дарья Федоровна. — Научила на свою голову! Теперь учиться не хочет! —
— А-а-а?! — сказал Андрюша. — А, если перед тобой будет не человек, а, скажем, компьютер, ты двух слов связать не сможешь?! И будет у тебя дважды два — пять, а не че-тыре!—
— Вот, и я ей о том же говорю! — поддакнула Андрюше Дарья Федоровна. — Я, ведь, и сама могу хорошо «впрыгивать», так что, меня на кривой козе не объедешь! Всегда узнаю: честно ты получила хорошую оценку, или с подсказкой! Сначала школу закончи, как все нормальные дети, а потом уже проявляй свои сверхспособности! А то, так, и вырастешь балдой! —
— Как с вами тяжело! — сказала девочка, горестно покачав головой. — Одна в моз-гах ковыряется, другая кошками прикидывается! А ты, дядь Андрюша, сам большой люби-тель «впрыгивать»! И не надо делать такие глаза! Я знаю! — с этими словами чадо высколь-знуло из-за стола и пошло собирать учебники в школу.
— Ну, и девица растет! — сказал Андрюша. — Пальца в рот не клади! —
— У нее потрясающие способности! — шепотом сказала, наклонясь через стол, Да-рья Федоровна. — Какая-то чистая генетическая линия от древних волхвов! Я ее держу в ежовых рукавицах, но, скажу честно, она меня годам к семнадцати заткнет за пояс! Мы, еще, сами у нее учиться будем! Попомните вы мое слово! —
Наш рассказ, точнее, пересказ информации Михрюткина, Дарья Федоровна выслу-шала с большим вниманием, причем, самое странное, меньше всего ее заинтересовало пове-дение Светланы.
— Ну, это понятно! — сказала она. — Это мы поправим в два счета! А, вот, про крысу давайте поподробнее! —
Я напрягла мозги и еще раз пересказала все, что поняла из сбивчивого повествова-ния Григория Леонидовича. Дарья Федоровна призадумалась.
— Неужто, опять джентри появился?! — сказала она после некоторой паузы.
— Какое такое джентри?! — не поняли мы.
— Это, пока, малоизученное явление! — пояснила Дарья Федоровна. — Вы знаете, что время от времени пропадают люди! Неизвестно куда! Но, еще интереснее, что бывают случаи, когда люди появляются неизвестно откуда! Джентри — это некое мистическое существо, для человека не очень опасное, которое способно принимать облик когда-то умерших людей для того, чтобы войти с человеком в контакт! Зачем ему это, пока, неизвестно! —
— Так, тут же крыса! — перебила я ее.
— Какая разница?! — возразила Дарья Федоровна. — Джентри может принять облик любого живого существа, которое когда-нибудь погибало! —
— Странно! — сказал Андрюша. — А мы никогда о таком не слышали! —
— Я же говорю, это, покамест, малоизученное явление! Вот, недавно Мак Грегор делал сообщение о появлении джентри на Алтае! Дело было так! Одна женщина, по имени Наталья, жила со своей престарелой мамашей. Работала эта Наталья в какой-то фирме. Была незамужем. В общем, на замужестве уже поставила крест. Как-то раз, она за рацпредложение получила хорошую премию, и со своей мамашей решила пройтись туристическими тропами, где ее родительница когда-то бродила в молодости. И случилось это, как раз, в горном Алтае.
Гуляли они, бродили по тропам, к вечеру ставили палатку, ужинали, а утром — опять в путь. Рассчитывали дней через 5-6 попасть в селение, где когда-то жила ее мамаша.
Однажды в пути к ним присоединился незнакомый мужчина. Тоже с рюкзаком, тоже — турист. Познакомились. Мужик оказался очень коммуникабельным, звали его Николаем, он быстро взял над женщинами шефство и пошел вместе с ними. Оказалось, что он сам с алмазных приисков, из Якутии, находится в отпуске, любитель побродить по горам, ну и все такое прочее. Одним словом, обаял он обеих женщин, и конец отпуска они уже провели вместе. И, слово за словом, дело за делом, но у него с Натальей начали складываться отношения, вы понимаете?!— Дарья Федоровна глянула на нас поверх очков.
Мы кивнули головами.
— Короче говоря, к концу отпуска Наталья и Николай расписались в загсе. Наталья, конечно, нарадоваться не могла! Кто мог о таком подумать: нашла мужа в горах!! Влюбилась она в него, само собой! Все в нем ей нравилось, даже странная фигура: торс мощный, атлетический такой, а бедра — узенькие, и тоненькие ножки! Но это она уже потом осознала! А тогда — на это никакого внимания не обратила. Единственно, что в нем было странно: у него была очень густая и кучерявая шевелюра, но он никогда не давал ей его расчесывать. И, вообще, страшно раздражался, когда она лезла к его голове. Эта Наталья, даже, пошутила однажды! Говорит: «Что же там у тебя такого секретного?! Рожки, что ли?! Так, я, вроде, повода не давала!».
Так, он на нее так зло глянул, что ее, прямо-таки, ожгло! И начал он ее сторониться, из дому уходил: вроде как ему нужно позвонить в Якутию, дескать, отпуск, хоть, и большой, но заканчивается, нужно уладить дела, и все такое прочее. А потом, как-то, ушел из дому и не вернулся! Заявили в милицию, все, чин чином, начали искать — человек, как в воду ка-нул! Документы, вещи — все оставил и сбежал! Ну, это так теща утверждать стала. Что он сбежал!
Тогда, Наталья собирает бумаги, документы, свадебные фотографии, чтобы доказать свое право на мужа-то, и едет на тот самый прииск. В отделе кадров этого рудника ее вы-слушали, посмотрели документы, и, главное, кадровик, который беседовал с женой-то, как-то странно себя вел! То есть, был очень изумленным. Смотрит фотографии, вертит в руках документы, а потом, странно так, из себя выдавливает: «Да, — говорит, — был та-кой…Только он уже лет тридцать, как умер!». Наталья, конечно, заподозрила сговор, пошла жаловаться, подняла большой шум…
Короче, подняли архивы, нашли старожилов, уже старики были, — выяснили: кад-ровик прав! Полностью Николая опознали, сопоставили свадебные фотографии с фотогра-фиями в личном деле, сомнений никаких! Но, как он оказался спустя тридцать лет в горах Алтая, да, еще, молодым, да, еще, с документами — никто объяснить не смог.
А Мак Грегор, как раз, и занимается подобными случаями. У него в картотеке таких случаев более трехсот. Он, можно сказать, главный мировой специалист по проблеме джен-три! Вот, я и думаю, не затесался ли и к нам подобный тип?! —
— Я думаю, нам надо будет эту крысу поймать, да хорошенько дать ей по голове! Пусть колется: джентри она или не джентри! — сказал Андрюша.
— Мысль хорошая! — усмехнулась Дарья Федоровна. — Только, как привести ее в исполнение?!.. Ну, а для вашей буйнопомешаной у меня есть надежное народное средство! Давайте поедем, посмотрим на месте: чем там попахивает?! —
3.
Михрюткин совсем уже заждался нас, сидя в своей машине. У меня, даже, создалось впечатление, что он маленько успел соснуть, пока мы решали и выясняли детали его про-блемы, потому что вид у него был какой-то заплывший и подслеповатый. Конечно, бессон-ная ночь в его возрасте — не подарок.
Дарья Федоровна держала в руках трехлитровый баллончик из-под огурцов, в кото-ром плескалась какая-то жидкость, Михрюткин растерянно поздоровался с ней, мы рассе-лись в машины, и Григорий Григорьевич поехал впереди нас, показывая нам дорогу.
Домик, о котором он нам рассказывал, оказался расположенным в самом центре го-рода, но я, к своему удивлению, осознала, что никогда не бывала в этих закоулках. Я-то го-род знаю, как свои пять пальцев: в детстве с пацанами облазила все подворотни. А здесь мы никогда не были. Наверное, при советской власти, здесь что-то было перекрыто, недоступно для глаз простого обывателя? Это я так сначала подумала, а потом утвердилась в своей мыс-ли, потому что на стенке домика, около которого мы затормозили, красовалась табличка: «Памятник архитектуры XVIII века. Находится под охраной государства». Уж, эту табличку мы, городская пацанва, не пропустили бы мимо своего внимания.
— Григорий Григорьевич! — обратилась я к Михрюткину. — А, что здесь было лет двадцать назад?! —
Михрюткин втянул голову в плечи, словно его ожгли ударом плети, зачем-то огля-делся по сторонам, а потом сказал вполголоса:
— Когда-то — НКВД, после этого — архив КГБ, а, когда архив переехал, поселили тут жильцов. Но это уже было совсем недавно! —
— А раньше, скажем, до революции, что здесь было?! — не отставала от него я.
— Да, откуда же я знаю?! — пожал плечами Михрюткин. — Это нужно идти в крае-ведческий музей! Дом — старый, находится под защитой государства, значит, краеведы за ним и присматривают! Чтоб, значит, под снос не пошел! Вот, они-то все знают! А я, даже, и не интересовался! Дом в хорошем состоянии, значит, можно жить! —
Я подняла голову кверху и осмотрелась.
Очень странно располагался этот домик. Со всех сторон его окружали высокие мно-гоквартирные постройки, теснящиеся друг к другу каменными боками, а старинный двух-этажный домик находился, будто в громадном колодце, защищая свои границы кованой по-лутораметровой оградой. На территории дворика можно было бы поставить еще парочку вы-соких домов, но, по-видимому, никто не смел нарушить его неприкосновенности, освящен-ной, может быть табличкой на стене домика, а, может, и чем-нибудь похлеще.
В прихожую, куда мы вошли гуськом, откуда-то доносился гул голосов, невнятный шум и какие-то странные, визжащие звуки. Из соседней комнаты выбежала женщина сред-них лет, средней полноты и средней внешности. Она бросилась на шею Михрюткина и за-причитала:
— Козлик мой! Как же долго тебя не было! Мы уже не знаем, что делать! Три раза разрывала простыни! —
Я прошла в комнату. Посреди нее, на одеяле, расстеленном на полу, лежала молодая женщина в одной ночной рубашке. Женщина, словно белым коконом, до пояса была скруче-на простынями, подол ее ночной рубашки задрался, показывая все ее женские прелести, но молодым парням, которые стояли рядом и стерегли каждое движение пленницы, по всей ви-димости, было не до пикантных картинок. Рубашки их были мокры от пота, под мышками и на спине проступили темные соленые пятна.
Я, конечно, сразу расставила всех персонажей, разворачивающейся перед моими глазами драмы, на свои места: парни были охранниками Михрюткина, женщина в коридоре — Хризантема Герасимовна, а особа, лежащая на полу, — больная дочь.
По дому, словно, прошелся небольшой тайфун: там и сям валялись какие-то вдребезги разбитые вазы, изодранные подушки, книги, коробки, остатки деревянных деталей, от чего — непонятно, но видно было по лакировке, что от какой-то мебели.
— Да! — подумала я. — Устроила сегодня дочурка гала-концерт своим папочке и мамочке! —
Одержимая, затихнув на мгновение, когда мы гурьбой вломились в комнату, вновь протяжно завыла и задергалась в своем коконе, пытаясь высвободить руки от тугого пелена-ния, а парни с измученным видом двинулись к ней, сторожа каждое ее движение.
Дарья Федоровна подошла к Светлане, глянула на ее лицо, искаженное жуткой гри-масой натуги, резко сказала:
— Может, хватит?! —
Светлана на мгновение замолкла и перестала дергаться, с удивлением взглянув на ведунью, а потом взвыла с еще большей силой.
— Прошу всех посторонних выйти! — приказала Дарья Федоровна, ставя свой бал-лончик на пол и одергивая задравшийся подол ночной рубашки Светланы.
Парни вопросительно глянули на Григория Григорьевича. Тот кивнул головой:
— Выполняйте распоряжение! —
Я видела, какое облегчение отобразилось на их лицах, когда они торопливо выско-чили в коридор, а оттуда — на улицу. Когда через несколько минут я выглянула в окно, пар-ни стояли у крыльца, тихо переговариваясь между собой, курили, и на лицах их читалось блаженство. Конечно, им было бы гораздо легче дать Светочке по башке, вырубить ее, а по-том пойти спать, вместо того, чтобы целую ночь изображать из себя санитаров психиатриче-ской больницы.
— Нам тоже выйти?! — спросила я Дарью Федоровну.
— Здрасьте, пожалста! — удивилась та. — А кто же мне будет ассистировать?! —
Она встала около больной на колени и, приподняв ей голову, подсунула подушку.
— Не стойте вокруг меня, как памятники! — сказала она Михрюткину и его жене. — Идите на кухню и приготовьте тазик с горячей водой! Ты, Андрюша, будешь помогать мне! Как тягловая сила! Если начнет сильно биться, держи ее, чтобы она не поранилась обо что-нибудь!—
— А, я?! — спросила я. — У меня-то какая будет задача?! —
— А ты поможешь мне раздеть ее и тоже будешь держать руки… Или ноги! — ска-зала Дарья Федоровна.
Михрюткины ринулись на кухню, где с энтузиазмом начали греметь какими-то ме-таллическими предметами. Лица их просветлели, они заметно повеселели. Так, уж, устроен человек! Когда в экстремальной ситуации появляется лидер, который берет на себя всю от-ветственность, люди вокруг него становятся стадом баранов, которых можно вести куда угодно. Главным является то, что с них снимается всякая ответственность за происходящее вокруг, им даруется надежда на избавление от неприятных ощущений и чувство защищенно-сти. Мне на ум пришла строчка из « Записок сумасшедшего», незабвенного товарища Гого-ля:
— «Господа, спасем луну, потому что земля хочет сесть на нее», …все в ту же минуту бросились исполнять мое монаршее желание и многие полезли на стену с тем, чтобы достать луну!».
С толпой, в таком случае, можно делать все, что угодно, и совсем неважно: толпа ли это идиотов из сумасшедшего дома или стадо совершенно нормальных в психическом отно-шении людей! Это я говорю к тому, что, по-моему, никакой горячей воды Дарье Федоровне было не нужно. Она, просто, хотела занять убитых горем родителей каким-нибудь обще-ственно-полезным трудом. Боюсь, что ведунья и мне попыталась запудрить мозги. Впрочем, я лицо незаинтересованное, чего мне их пудрить?!
Дарья Федоровна возилась около связанной, Андрюша поддерживал Светлане голо-ву, Светлана, по-прежнему, извивалась на одеяле и визжала, а я прошлась по комнате, загля-нула за портьеру на дверях, ведущих в соседнее помещение, и взгляд мой упал на какую-то серую тряпку, небрежным комом брошенную почти у самого порога. Я толкнула ее носком ботинка, тряпка перевернулась, и я увидела, что это никакая не тряпка, а самая настоящая дохлая крыса, здоровенная, как такса средней величины, с длинным облезлым хвостом.
От неожиданности я вздрогнула и отступила назад. Крыса выглядела совершенно мертвой, но от этого она не была менее противной. Толстый, как веревочный кнут, хвост раскинулся на добрых двадцать сантиметров, лапки с почти человеческими пальчиками без-жизненно повисли вдоль туловища, одним словом, зверушка напоминала своим видом о бренности всего сущего. Я, в общем-то, не боюсь такого рода живности, в детстве, в нашей барачной коммунальной квартире видывала всякое, но брезгливость есть брезгливость, и я закричала, обращаясь к Андрюше:
— А-а-а-ндре-е-ей! Тут дохлая крыса! —
Андрей глянул на меня с пола. По губам его пробежала насмешливая полуулыбка.
— Так, тащи ее в кухню! — хихикнул он.
— Зачем?! — удивилась я.
— Оставим ее на обед! Поджарим крысятинки! —
— Тьфу, на тебя! — рассердилась я. — Ничего глупее не мог придумать?! —
— Не мог! — честно сознался Андрюша.
— Забери ее! — жалостливым тоном попросила я.
— Сама, сама, сама! — затараторил Андрей. — Видишь же, я занят! —
Я пошла на кухню. Михрюткины уже возились в ванной, громыхая эмалированной посудой. Я открыла кухонный ящик, нашла там моток толстого шпагата, отрезала от него кусок веревки и вернулась к крысе.
— Фиг, я буду брать ее голыми руками! — сказала я невидимым оппонентам. Мне вспомнилось, как Том Сойер и Гекльберри Финн любили крутить на веревочке дохлых крыс, привязанных за хвост, и я решила воспользоваться помощью классической литературы.
Оказывается, привязать крысе на хвост веревочку для умелых рук не представляет никакого труда. Я подцепила веревочной петелькой кончик хвоста, протянула ее вдоль без-жизненного отростка и завязала веревку мертвым узлом у самого основания. Грубо говоря, у самой задницы крысы. Потом попробовала поднять крысу за веревку. Это мне удалось сде-лать без труда.
Я вынесла тяжелую закоченевшую тушку в комнату, где Андрюша все еще возился со Светланой, и потрясла мертвым животным у него возле носа.
— Вот, счас, как крутану: будешь знать! —
— Фу! — сказал Андрюша. — Элен! На какой помойке вы воспитывались?! Убери сейчас же! Выбрось в мусоропровод! Впрочем, откуда у них здесь мусоропровод?! Выкинь в мусорное ведро! —
— То-то же! — сказала я и торжественно понесла дохлую крысу в кухню. Там, около газовой плитки стояло ведро, накрытое крышкой, куда я и вбросила окоченевший трупик животного. Плотненько закрыв крышку ведра, я сполоснула руки под краном, и тут меня позвала Дарья Федоровна.
— Лена! Пусть придет мать больной! — сказала она. — Нужно раздеть ее догола, а мужикам нечего пялиться на девушку! —
Андрюша вместе с Михрюткиным был отправлен на кухню, откуда им было строго-настрого наказано не высовывать носа, а мы втроем начали развязывать и раздевать Светла-ну. Она все еще выла и корчилась, и, как только, руки ее оказались свободны, она вцепилась мне в волосы.
Я взвыла от боли и врезала ей по рукам ребром ладони, как меня когда-то учил один мастер карате. Надо бить ровно посреди сустава, по костям. Там находится болевая точка, и налетчик всегда выпустит тебя, хоть, на миг, из своих рук. Когда я спросила мастера, а, что же потом делать дальше, он совершенно серьезно ответил мне:
— Делать ноги! —
Вот, такая, оказывается, физподготовка у наших каратистов. В данном случае бежать мне было некуда, но удар мой возымел нужное действие, потому что девица отпустила мои волосы, но вместо этого постаралась, как можно больнее лягнуть свою собственную мамашу ногой.
Дарья Федоровна решила не тратить время зря и безо всяких церемоний рванула ночную рубашку, в мгновение ока, оставив Светлану, в чем мать родила. Должна сказать, как женщина женщине, сложена она была прекрасно, но жуткое сочетание великолепного женского тела и диких гримас, которые не покидали лица девушки ни на секунду, прямо-таки, пугало. 
— Держите ее! Держите! — закричала Дарья Федоровна, когда Светлана с утробным рыком начала приподниматься с одеяла. На наше счастье, ее затекшие от пеленания руки не сразу начали ей подчиняться, и мы с Хризантемой, бросившись на конечности лежащего тела, прижали его к полу.
Дарья Федоровна откупорила свой баллончик с жидкостью и начала брызгать ею на тело Светланы, что-то при этом бормоча себе под нос. Я еще никогда не видела ничего по-добного! Жидкость, вместо того, чтобы стекать с обнаженного тела, начала стремительно впитываться в кожу, словно в губку. На местах, куда попадали капли воды, оставались не-большие красненькие точечки, которые спустя мгновение исчезали, гасли на белоснежной коже.
Дарья Федоровна методически обливала тело девушки, зона за зоной неумолимо подбираясь к шее и голове! Ноги, живот, спина, грудь уже были обработаны удивительной жидкостью, и, когда наша ведунья начала брызгать Светлане в лицо, жуткая гримаса начала потихоньку сползать, расплываться и заменилась тихим умиротворенным выражением.
Девушка уже перестала вырываться из наших рук, лежала на одеяле пластом, Дарья Федоровна обрабатывала ее затылок и шею, а Хризантема вдруг залилась слезами. Она пла-кала навзрыд, Михрюткин вопросительно высунулся в проем двери, не решаясь нарушить табу, но и не выдержав сидения за дверью при звуках рева Хризантемы.
— Гриша! — провыла Хризантема, бросаясь в кухню. — Спасли нашу девочку доб-рые люди! Я за их здравие свечки в церкви ставить буду! —
Лицо у Михрюткина задрожало, губы скривились, но он, все-таки, удержался и не заплакал, только начал усиленно вытирать пот, который обильно орошал его лоб, будто в нем открылись дополнительные каналы для потения.
Светлана села на одеяле, огляделась вокруг себя и, вдруг поняв, что она находится в полном неглиже, застеснялась и потащила к себе разодранную ночную рубашку, прикрывая грудь.
— Ну, что вы тут разнюнились?! — прикрикнула на хозяев Дарья Федоровна. — Лучше бы принесли что-нибудь из одежды! —
— Счас! Я — счас! — заторопилась Хризантема. Через несколько минут Светлана была одета в домашний халат и тапочки. Она сидела в кресле, недоуменно обводя глазами следы погрома в комнате, и по ее виду было понятно, что она ничего не помнит из того, что с ней происходило.
— А вы — кто?! — обратилась она к Дарье Федоровне. Та засмеялась:
— А, никто! Просто, погулять вышла! —
— Доченька моя! — снова взвыла Хризантема. — Это — врач! Наша спасительница! Ты, рази, не помнишь, что с тобой было?! Мы с папой чуть с ума не сошли! —
Ну, это она, конечно, переборщила! По всему виду особенно блестящим умом Хри-зантема Герасимовна не блистала, так что ее замечание насчет схождения с ума, попахивало, в некотором роде, манией величия.
— А что такое случилось?! — слабым голосом поинтересовалась Светлана.
— Боже! — вскричала Хризантема Герасимовна, драматически заламывая руки. — Боже! Она ничего не помнит! Она не помнит ничего! А, как за мамочкой с ножиком гоня-лась, ты тоже этого не помнишь?! —
— Я гонялась за мамой?! — ахнула Светлана.— Вы, наверное, шутите?! — нос ее начал краснеть и набухать слезами. Видимо, вся семейка питала пристрастие к мелодраматическим эффектам, потому что и сам Михрюткин, что-то, начал как-то странно покашливать и пристукивать носком туфли по полу.
Начинающийся утренник прикончила Дарья Федоровна.
— Вот, что, господа! — сказала она. — Я полагаю, что вам нужно забрать дочь из этого дома! Что-то он мне не очень нравится! Еще не могу сказать: что именно мне не нра-вится, но, боюсь, вы будете иметь много из-за него неприятностей! —
— Боже мой! — опять вскричала Хризантема Герасимовна. — Сделайте же что-нибудь! Сделайте! Гриша, проси этих добрых людей! Кто, в конце концов, у нас в доме мужчина, ты или я?! —
Михрюткин затоптался около Дарьи Федоровны.
— В самом деле, — забормотал он, — вы показали себя таким специалистом! Если можете помочь изгнать отсюда всю нечисть, я буду вам очень благодарен! В пределах ра-зумного! Пожалуйста! Дом весь в вашем распоряжении! Ключи на вешалке! Я так боюсь за свою девочку! Она у нас одна!.. —
Дарья Федоровна пожала плечами.
— Ну, в конце концов, можно посмотреть, конечно! — она оборотилась ко мне.
— Лена?! Ты, как?! —
Честно говоря, мне вся эта семейка не особо понравилась. Какие-то они выделанные, — что драматическая Хриза, что сам Михрюткин! Еще меня разочаровал и Андрюшин папа, который так заменжевался, когда ему понадобилась наша помощь! Я подумала, что эти Михрюткины такие липучие, что все равно начнут доставать Владислава Михайловича, Владислав Михайлович начнет уговаривать нас взяться за это дело… Опыта изгнания, как говорится, «беса», у нас не было никакого, и если бы сегодня не знания Дарьи Федоровны, то мы бы с Андрюшей имели весьма бледный вид. Оставалось только надеяться на Дарью Федоровну, а по ней было видно, что она заинтересовалась домом. Это означало, что спорить с ней, и переубеждать ее, было бесполезным делом, поэтому мне ничего не оставалось, как неопределенно пожать плечами. Этот жест можно было истолковать, как угодно, но Дарья Федоровна тут же решительно сказала:
— Ладно! Мы согласны! —
Михрюткин приободрился, повеселел и, даже, хлопнул в ладоши:
— Вот, и славненько! Вот, и замечательно! Мы сейчас уедем, не будем мешать вам в вашем благородном деле! —
Вот, так! Ни больше, ни меньше! В нашем благородном деле!! Твою, нехай, расту-дыть!
Я так разозлилась на все происходящее, что не стала, даже, смотреть, как Светлану переодевали, закутывали, обували в теплые сапоги, выводили из дому и усаживали в маши-ну. Я пошла в кухню и поставила чайник на газ.
Повернувшись от плиты к столу, я застыла на месте от ужаса. Точнее сказать, не то, чтобы я застыла от ужаса, а, скорее, оторопела от неожиданности: посреди стола сидела крыса! Крыса была большая и серая! Но дело было не только в том, что в доме опять появилась крыса, и что, теперь, эта крыса была живой, в отличие от предыдущей! Дело было в том, что у самого основания хвоста этой крысы был привязан кусок шпагата, точь-в-точь, такой же, как тот, который я привязывала к дохлой крысе!
Крыса злобно смотрела на меня, а я, не менее злобно, смотрела на нее. Потом я боч-ком двинулась вдоль плиты и кухонного стола к мусорному ведру. Боднув носком башмака крышку бачка, я заглянула внутрь! Дохлая крыса, которую я сорок минут назад собственны-ми руками укладывала туда, исчезла! Теперь она сидела, жива-живехонька, на кухонном столе, где люди обедают, и нагло зыркала на меня своими зелеными глазами.
— Слышь, ты! Джентри недоделанное! Кончай свои штучки, если не хочешь полу-чить по кумполу! — решительно сказала я крысе.
Крыса осклабила зубы, будто хотела улыбнуться, но у нее, скорее, получился злоб-ный оскал, и, ни слова не говоря, подняла свою правую лапку, сжала ее в кулачок, причем, что самое странное, лапка у нее была, ну, совсем, как человеческая рука, — и показала мне этот кулак! То есть, это было совершенно осмысленное, мало того, угрожающее действие!
— Ах, ты, тварь поганая! — обиделась я. Рука моя сама собой нащупала ручку вени-ка, стоящего у плиты, за мусорным ведром, и я, круговым движением, без замаха опустила веник на столешницу. Крыса взвизгнула, совершенно, как Хризантема Герасимовна, скати-лась на пол и пропала из виду.
Я бросилась за ней и увидела только, что серая тварь исчезла в проеме полуотворен-ной двери, которая находилась в дальнем тупиковом коридорчике, и была оббита черным коленкором. Я, было, хотела глянуть: куда побежала крыса, — но в комнату влетела запы-ханная Хризантема.
— Леночка! Забыла сказать! Все, что есть в холодильнике, в вашем распоряжении! Можете чувствовать себя здесь, как дома! — протараторила она. — Ну, я побежала! Нужно спасать ребенка! —
Хорош ребенок! С такими мясами! Ей бы в овощехранилище, каждый день, тонн по пять картошки перебрать бы, — было бы в самый раз!
Хризантема мелькнула, как та крыса, в проеме двери, во дворе взревел мотор авто-мобиля, и через пару минут с улицы возвратились Дарья Федоровна и Андрей.
4.
— Проводили! — удовлетворенно сказала Дарья Федоровна, надевая пластмассовую крышечку на свой загадочный стеклянный баллончик. — Теперь можно заняться научными исследованиями! —
— И, на кой вам это надо?! — задала я ей свой вопрос, который давно вертелся у меня на языке. — Больше делать нечего, что ли?! —
— Ой, не скажи! — протянула ведунья. — Чует мое сердце, нас ждет что-то очень интересное! —
— Повадился кувшин по воду ходить, там ему и голову сломить! — буркнула я ей. — Хочу вас поздравить! Или, нет! Можно поздравить и меня самоё! — я обратилась к Ан-дрюше.
— Скажи, пожалуйста, похожа я на сумасшедшую?! —
Андрюша внимательно начал смотреть на меня. Он таращил глаза, обошел меня справа и слева, только что, не нюхал, короче говоря, паясничал!
— Хочешь, чтобы я сказал честно?! — спросил он, наконец.
Я терпеливо ждала, пока он наиграется, а потом кивнула головой.
— Да! Похожа! — сказал Андрюша. — Особенно в профиль! —
— Ну, слава Богу! — сказала я. — А то я думала, что это мне и впрямь привиделось! —
— Что именно?! — подняла голову Дарья Федоровна.
— Да, крыса дохлая, которую я бросила в мусорное ведро, ожила, а потом еще и ку-лаком мне грозила! —
— Где она?! — вскочила на ноги Дарья Федоровна.
Я махнула рукой в сторону узкого коридорчика.
— Убежала! Вон, туда! —
Дарья Федоровна протянула ко мне руку с вытянутым пальцем.
— И в какой момент это произошло?! — она напряженно смотрела на меня.
Я наморщила лоб, припоминая все в деталях.
— Вы возились со Светланой! Она начала приходить в себя, я пошла ставить чай-ник… вот, тут крысу-то и увидела! Только она уже была не в ведре, а сидела на столе! —
— Так, может, это была другая крыса?! — вмешался Андрюша. — Я вижу, их тут развелось — видимо невидимо! —
— У моей крысы на хвосте была веревка! За которую я ее выбрасывала в ведро! В ведре ее уже не было, а у крысы на столе хвост был увязан моей веревкой! Вот, я и решила, что это — та самая крыса!—
— Так, она же была дохлой! Я сам видел! Ты же мне ее в лицо совала! — чуть не за-кричал Андрей.
— То-то, и оно! — сказала я, вопросительно глядя на Дарью Федоровну.
— Стоп! — сказала наша ведунья. — Все сходится! Как только некая сущность стала выходить из девушки, она тут же перескочила в мертвое тело крысы, и крыса ожила! Все правильно! — Дарья Федоровна задумалась. Я поняла, что, на самом деле, не все так гладко, как она говорила, и молча стояла подле нее, давая ей возможность додумать свою мысль.
— Но, как эта сущность может быть джентри?! — задумчиво продолжила Дарья Фе-доровна. — Джентри имитирует внешность уже умершего человека! Джентри не пытается подселиться в живого человека. У него для этого слишком мало сил! Значит, мы имеем дело с какой-то сущностью, которая гораздо сильнее! —
— С демоном! — иронически подсказал Андрей.
— Не говори ерунды! — обрезала его Дарья Федоровна. — Демоны — это сказки, виртуальные сущности, которые никак не могут обретаться в материальном теле! А сущ-ность, которая пыталась прихватить девушку, явно принадлежит нашему материальному миру, то есть состоит, как говорится, из мяса и костей, как и мы с вами! Только обладает сверхспособностями! Надо бы нам с вами вывести эту тварь на чистую воду! Куда, говоришь, она побежала?! — обратилась она ко мне.
Я вновь показала ей на коридорчик, который вел под лестницу на второй этаж, и ко-торый оканчивался черной коленкоровой дверью.
— А, ну-ка, пошли! — решительно двинулась вперед Дарья Федоровна.
Когда она потянула ручку черной двери на себя, я через ее плечо увидела каменные, выглядевшие старинными, массивные ступеньки, которые уходили куда-то вниз и в темноту.
— О! — сказала Дарья Федоровна. — Да, тут у них серьезный подвалище! А где у нас свет?! —
Она пошарила рукой по стенке, пытаясь нащупать выключатель, но ее поиски ни к чему хорошему не привели: никакого выключателя там не было. Пришлось нам идти в кух-ню, рыться там по шкафам и ящикам столов, в надежде отыскать, хоть, что-нибудь, могущее помочь нам в освещении темного помещения. Фонариков у Светланы, видно, отродясь не было, но оплывший огарочек свечки, видимо, оставшийся от новогодней ночи, мне удалось отыскать.
Мы прилепили нашу свечку к блюдцу, подпалили фитилек и медленными шагами, всматриваясь в кромешную темень подвала, начали спускаться по желтоватым ступеням, ис-тертым множеством подошв, вниз.
Признаюсь, было как-то не по себе. Я, вообще-то, всей этой бегающей, ползающей и пищащей живности не боюсь, я уже говорила, что навидалась досыта ее в коммунальном ба-раке, но теперь ситуация была совершенно другой: в темноте сидела какая-то тварь, непо-нятного происхождения, которая, явно, обладала интеллектом и была настроена к нам, а ко мне лично, особенно — весьма недружелюбно! Иначе, чего бы она так зловредно показывала мне кулак.
Я спускалась вниз по ступенькам, Андрюша дышал мне в затылок, Дарья Федоровна гулко топала по каменным выщерблинам ступенек, а у меня в голове вертелась-крутилась одна и та же детская страшилка:
— Как выскочу, как выпрыгну, полетят клочки по закоулочкам! —
Закоулочков, и вправду, в подвале оказалось предостаточно. Нашему взору предста-вилось довольно обширное помещение, можно сказать, подземная зала, сделанная на со-весть, на века. Громадные камни были заложены в основание стен, а от фундамента шли ва-луны поменьше до самого потолка. Опорные столбы, сложенные из мощных камней, подпи-рали пол самого домика.
Там, внизу было, самое настоящее, громадное бомбоубежище. Я, даже, представить себе не могла, что этакое может существовать в самом центре города. И, еще, я подумала о том, что очень удивительно: подземные коммуникации, которыми изъязвлена вся подземная часть нашего города, никак не затронули такое обширное пространство. Даже, труб газифи-кации и водопровода не было видно: ни вдоль стен, ни у потолка.
Но самое интересное нас ждало впереди. Мы внимательно обошли все углы и зако-улки подвала. Он был вычищен, как говорится, «под гребло», то есть, почти что подметен, как городская площадь. Другими словами, в нем не было ни единой вещи: старого ботинка, сломанного стула или ненужной оконной рамы. Но!! Там не было и крысы!!
Мы обошли все закоулки еще раз, внимательно всматриваясь в облицовку стен, в места стыков между полом и стенами — в поисках норы, дыры или, хотя какого бы то ни было, отверстия, куда бы могла протиснуться эта тварь, — ничего!!
Крыса, как сквозь землю провалилась! Или прошла сквозь стену!! Или испарилась в воздухе!! Кому что нравится!
Дарья Федоровна взяла у меня из рук блюдечко и, приподняв его вверх, еще раз внимательно осмотрела пространство подвала.
— А! — сказала она. — А сюда, оказывается, с факелами ходили! Видите, на стенах следы копоти?! Вон, как черные языки! —
Мы присмотрелись. Действительно, кое-где можно было заметить темные разводы, которые, как пленка, лежали на потолочных камнях и пачкали пальцы жирной золой.
— Все равно! — сказал Андрюша. — Нужно сюда принести переноску и осмотреть-ся, как следует! Не могла же она куда-то деться из закрытого помещения! —
— Неправильно рассуждаете, товарищ Ватсон! — сказала я. — Нужно рассуждать наоборот: если крыса отсюда исчезла, значит, где-то есть какая-то дыра, которую мы по сво-ей неопытности пропустили!—
— А, вот, мы сейчас проверим! — завелся Андрей. — Если здесь есть какая-нибудь дыра, около нее должен быть сквознячок! Ну-ка, подопри входную дверь чем-нибудь, чтоб она была открыта, тогда тяга будет посильнее! —
Я послушно выполнила его приказание. Андрюша взял блюдечко в правую руку и пошел вдоль стены, волнообразно поднимая и опуская пламя свечи. Я поняла, что он хочет определить! Если где-то будет щель, пламя свечи резко отклонится либо наружу, либо вовнутрь, в зависимости от того, куда будет дуть сквознячок. Это — старинный опробован-ный способ для нахождения тайников.
Минут через десять усилия Андрюши увенчались успехом.
— Идите сюда! Скорее! — закричал он из дальнего конца подвала. Мы с Дарьей Фе-доровной все это время стояли на ступенях, спиной ощущая близость спасительной двери.
— Что там?! — подала я голос.
— Пока не знаю! — крикнул Андрей. — Но, по-моему, я что-то нашел! —
Мы бросились к нему. Андрюша стоял лицом к стене и что-то в ней колупал паль-цем.
— Ты, что?! Хочешь в стене пальцем дырку проделать?! — изумилась я.
— Да, ты посмотри! — радостно сообщил мне Андрюша. — Видишь, как пламя дер-гается! Там, за стеной что-то есть! Какая-то пустотелость! —
Дарья Федоровна взяла у Андрея из рук блюдце и тщательно исследовала поверх-ность стены. Стена выглядела монолитом, но, действительно, огонек свечи то разгорался, то сникал, будто кто-то дул на него, когда она проносила фитилек мимо кое-каких участков ее поверхности. Однако никаких признаков отверстия или щели мы найти не смогли, при всей тщательности своих поисков.
— Бесполезное дело! — со вздохом сказала Дарья Федоровна. — Андрюша совер-шенно прав! Нечего нам тут в потемках лазить! Давайте, организовывайте свет, тогда и по-шарим здесь по-настоящему!—
Поиски крысы отошли на второй план. Впрочем, мы понимали, что, если мы разга-даем секрет необычного сквознячка у дальней стены подвала, то, наверняка, приблизимся и к разгадке таинственного исчезновения довольно крупного животного из совершенно закрытого помещения.
Мы покинули подвал, крепко-накрепко закрыли черную коленкоровую дверь, я, да-же, подперла ее ручкой от швабры, и собрались на кухне для военного совета.
Председательское место заняла Дарья Федоровна.
— Ну-с, какие будут соображения?! — спросила она.
— А какие тут могут быть соображения?! — сказал Андрюша. — Все понятно: тря-сти надо! Сейчас я поеду в хозяйственный магазин, куплю электрошнур, все остальные при-чиндалы, сделаю проводку в подвал, тогда и будем решать: что к чему! —
Дарья Федоровна оборотила свое лицо ко мне. Я зажмурила глаза и мечтательно сказала:
— Вот, если бы мы нашли в стене тайник, а в тайнике — клад! Хозяин-то, между прочим, говорил, что этому домику, бог его знает, сколько лет! Он сказал, что дом был по-строен еще при, по-моему, Екатерине! Представляете?! Еще Пушкина не было на свете, а домик уже стоял! Сколько через него прошло людей, какие тайны он может хранить!! И, да-же, клады! —
Дарья Федоровна только крякнула, а потом сказала:
— Кое-что у тебя кое-где еще не переиграло! По молодости! А меня больше заботит это непонятное существо, которое лезет к живому человеку! Чует мое сердце, не простая это будет сущность! Попрыгаем мы с ним! Увидите! —
— Может, это — домовой?! — высказал предположение Андрюша.
— Н-е-е-ет! — задумчиво покачала головой ведунья. — Домовые себя так не ведут! Они, ведь, по сути своей неагрессивны! Если, только, обидишь их чем-нибудь! Тогда они могут начать пакостить! Но всегда по мелочи! Пописают в башмак или поменяют сахар и соль местами! А, чтобы вот так корчить и ломать человека, тут большая злобность нужна! Придется мне обратиться кое, к каким первоисточникам!—
Андрюша сказал:
— Ну, понятно! Три источника, три составные части марксизма-ленинизма! —
Дарья Федоровна засмеялась, а я изумленно вытаращила на супруга глаза:
— Ты где это такой гадости поднабрался?! — спросила я.
Андрюша тоже захихикал в унисон Дарье Федоровне.
— Не понимает! — кивнув головой в мою сторону, сказал он ведунье. — А я в дет-стве на папиных лекциях под эти источники засыпал! В детсад устроить меня мои неприспособленные родители не смогли, так папа таскал меня в университет! Посадит на самую «камчатку», даст какую-нибудь толстую книгу с картинками, и я несколько часов сижу, вникаю в составные части! Так что, милая моя, соображай: с кем имеешь дело! Я сначала университет закончил, а, уж, потом пошел в первый класс! —
— То-то, я смотрю, ты у меня такой умный! — сделала я преувеличенно большие глаза. — А нам, дуракам, где, уж, чай пить? Так что, думаю, надо будет сходить в краеведче-ский музей и там порасспросить про этот домик поподробнее! Михрюткин, кстати, так и выразился: «там они все знают!». —
К моему удивлению, Андрюша не стал спорить со мной. Даже, наоборот, поддакнул:
— Вот, и правильно! Бери с собой Ларку, и дуйте в музей! Лишняя информация ни-когда не помешает! — он глянул на часы.
— Так! Сейчас уже девять утра! Я вас развожу по объектам: Дарью Федоровну — домой, тебя — к Ларке! Ждать вас не буду! У нее позавтракаешь, только сначала ее разбуди, я уверен, что она до сих пор дрыхнет! До музея доберетесь сами! Сбор… — он обвел глазами наши лица. — Сбор в восемнадцать часов! Вам хватит?!.. За Дарьей Федоровной заеду сам, а с вами договоримся по мобильнику: где и как вас подхватить?! Договорились?! —
Мы с Дарьей Федоровной дружно закивали в ответ головами.
5.
Андрей оказался не прав. Когда он высадил меня у Ларкиного дома и повез Дарью Федоровну домой, я поднялась на лестничную клетку Ларискиной квартиры. Протянув руку к дверному звонку, я с удивлением обнаружила, что входная дверь не заперта. Она была по-чти закрыта, но между дверной коробкой и самой дверью имелась небольшая щель, из кото-рой доносился хриплый голос Высоцкого, который заунывно выводил:
— Затопи ты мне баньку по-черному…Я от белого свету отвык…—
Я толкнула ладонью дверь и вошла в прихожую. Пение Высоцкого доносилось со стороны кухни. Я, не разуваясь, двинулась туда.
За столом сидел Василий. Перед ним стояла уже почти пустая бутылка водки, стакан и тарелочка со скукоженными ломтиками сыра. Василий сидел на стуле с закрытыми глазами и, покачивая головой в такт мелодии, мучительно и неразборчиво рычал что-то себе под нос.
На мое появление он никак не отреагировал. Впрочем, как он мог отреагировать, ес-ли глаза его были закрыты, а сам он ревел так, что, вряд ли мог слышать: что именно поет знаменитый бард.
Я толкнула его в плечо. Вася недоуменно разлепил глаза, обернулся ко мне и попы-тался изобразить на своем лице некое подобие улыбки.
— О! — сказал он. — Вот и техническая поддержка! А то мы с тренером уже утомили друг друга!—
Я не поняла.
— С каким тренером?! —
— А, вот! — Вася ткнул пальцем в полупустую бутылку. — Ты не волнуйся! У меня этих тренеров целый ящик! Зачем мелочиться?! —
С ним было все понятно. Я вышла из кухни и прошлась по комнатам. В квартире, кроме Василия, никого не было.
— А, Ларка где?! — спросила я его, вернувшись обратно в кухню.
Василий по-клоунски развел руками:
— Ма! Ма! Нэмае! Черти языком слизнули!.. — он потянулся рукой к стакану, но я перехватила его порыв и отставила посудину в сторону.
— И, что это все означает, скажи на милость?! — потребовала я от него ответа.
Вася мрачно пожевал губами, как беззубый старик, а потом сказал столу, словно вы-талкивая кашу изо рта:
— Медитирую! —
— Это я вижу! — разозлилась я, убирая бутылку со стола. — У нас непочатый край работы, а вы, господа, устраиваете пикнички… на кухне?! С какой такой радости?! —
— А у меня — праздник! — заявил Василий, провожая глазами уплывающую от не-го бутылку. — И одновременно — горе! Одним словом — ассорти!!—
Он помолчал, а потом вновь попытался подпеть Высоцкому, хрипящему про «парал-лелепипед, который будет выпит…». Я выключила магнитофон. Вася сначала не понял, что произошло и попытался продолжать подвывать Высоцкому, но на третьей строчке уже сбил-ся и начал нашаривать глазами источник звука, который так некстати подвел его в самый от-ветственный момент.
— Вова! Ты где?! — беспомощно сказал он, хлопая глазами.
— Вова пошел домой! Он уже больше не может пить с тобой! — закряхтела я, под-нимая его со стула. — Вова сказал, чтобы ты принял холодный душ и во всем слушался ме-ня! —
— Вова так сказал?! — недоверчиво бормотал Василий. — Я Вову уважаю! Пойдем! Где холодный душ?! Дайте мне холодный душ! Для души!! — а потом заорал во все горло, следуя в ванну, подталкиваемый мною в спину:
— Душа моя полна тобо-о-о-ой… —
Я затолкала его в ванную комнату, посадив на край металлического корыта, стащила с него спортивные трикотажные штаны и майку и, оставив в одних трусах, перевалила его ноги вовнутрь ванны. Стоять он не мог, поэтому я посадила его на дно, включила воду и начала, словно садовник лейкой, поливать его из душевого шланга.
— Ой! Ой! — крякал Василий, шлепая ладонями по воде. — Ой, как хорошо! Ой, как хорошо! Спасибо тебе, Вова! — потом, немного протрезвев, начал предлагать мне при-нимать душ вместе.
— Знаешь, как интересно будет?! — говорил он мне, пытаясь приподняться из скользкого металлического корыта. — Как на Маршалловых островах! —
Откуда в его голове появились Маршалловы острова, я выяснять не стала, потому что Вася, минут через пять, уже смог самостоятельно держать в руках лейку, речь его стано-вилась все более и более осмысленной, и я, наконец, вышла из ванной, оставив его доделы-вать водные процедуры.
Пока он бултыхался и булькал водой, я по-хозяйски залезла в холодильник, достала оттуда продуктов и сварганила здоровенную яичницу. Молока в доме не оказалось, поэтому омлет получился весьма условным, но вполне съедобным. Я сама смертельно проголодалась, к тому же зная поганую манеру Василия пить и не закусывать, чему подтверждением был усохший до неприличия сыр в тарелочке, надо было заставить его позавтракать.
Судя по количеству пустых бутылок, Васин пир продолжался уже не первый день, и он, наверняка, ничего толком не ел. Однако куда же пропала Ларка? Если бы она была дома все эти дни, вряд ли бы она позволила событиям развиваться в подобном русле!
Я накрыла на стол, и тут из ванной показался посиневший от холода Васенька. Он закутался с ног до головы в теплое банное полотенце, но, тем не менее, у него зуб на зуб не попадал, руки и ноги ходили ходуном. Однако он уже был вполне адекватным: глаза жалко и осмысленно смотрели на меня, а из синюшных губ вырвалась только одна просьба:
— Там, в стакане, было… немножко! Дай, для сугреву! —
Я сурово взглянула на него.
— Может, больше не надо?! —
— Ну, чё ты, в самом деле?! — обиженным тоном проговорил Василий. — Сказал же — все! А, на посошок положено! Или ты хочешь, чтобы у меня воспаление легких было?! —
Я решила в дискуссию не вступать, отдала ему отставленную водку, Вася, крякнув, вылил ее в горло, и подсел к сковороде с омлетом.
— Этт, ты, хорошо придумала! — с одобрением отозвался он о моей стряпне. — Вот, брошу Ларку, перейду жить к тебе! Не возражаешь?! —
Я сделала равнодушное лицо.
— А, что — я?! Главное, чтоб Андрей не был против! —
Вася задумался.
— Да! — сказал он после некоторой паузы. — Это, конечно, серьезное препятствие! Да, и Ларка будет возражать! Я ее знаю! —
Я, накладывая себе на тарелку добрую порцию омлета, вернулась к своему самому первому вопросу: где Ларка?!
Василий пожал плечами.
— А, черт ее знает! Ушла, хлопнула дверью, ничего не сказала! Она, вообще, как с ума сошла! Бесится, будто ей под хвост шлея попала! —
Постепенно разговорив Васю, мне удалось выяснить, что эксцессы в их взаимоот-ношениях возникают всегда, когда у Ларки начинаются «критические» дни. Лариса стано-вится беспокойной, раздражительной, злой, начинает придираться к Василию, может, даже, запустить тарелкой в своего сожителя.
— Поверишь?! — жалостным тоном говорил мне Вася. — Уже нет никакого тер-пежу! Иногда хочется взять ее за кадык, да башкой об дверь, чтобы мозги посыпались! А я, ведь, ее люблю! Когда все нормально, человек, как человек! Ласковая, остроумная, веселая! А, как начинается у нее, извини за выражение, менструация, — словно кто подменил бабу! Мегера Семушкина, да и только! Я уже не знаю, что и делать?! Вишь, не удержался! Сорвал-ся в штопор! В прямом смысле! — Василий горестно крутил головой, вновь и вновь переби-рая недавние воспоминания.
Я слушала его, слегка прибацнутая открывшимися для меня новостями. Никогда раньше Ларка ни на что такое не жаловалась, могла бы поделиться со мной, как со своей старой подругой. А теперь, когда все разрослось до катастрофических размеров, нужно будет думать: как поправлять ее здоровье. Но для этого нужно было, по меньшей мере, знать, где она сейчас находится?!
— Когда она ушла?! — начала я допытываться у Василия.
— Да, третьего дня! — сказал Вася. — Говорю же: бесилась, бесилась, — то, носки у тебя не так пахнут, то, почему я тебе должна по три раза обеды подавать, то почему ты первым пошел в душ, то, сколько же можно валяться перед телевизором?! Потом бабахнула дверью так, что я думал: с потолка штукатурка отвалится, — и ушла! Вот, и все! —
— Ну, и где она теперь может быть?! — спросила я.
— У тещи! Где же еще! — почесав переносицу, сказал Вася. — Она всегда убегает к маме! Ей нервы портить! —
Я вскочила, взяла телефонную трубку, отыскала в Ларкиной книжке, лежащей у те-лефонного аппарата, телефон ее мамы и набрала номер. В трубке гудело и пикало, но трубку никто не брал.
В прихожке послышалось щелканье замка, стук сбрасываемых с ног туфель, и нашему взору предстала Лариса Семушкина, собственной персоной.
— Слушай, подруга! — обратилась она ко мне. — А чего это ты по моим персид-ским коврам топчешься в уличной обуви?! —
Я глянула вниз, на свои ноги. Действительно, отвлеченная Васиным состоянием ду-ши и тела, я, как-то, совсем выпустила из виду, что не разулась, придя в дом.
— Извини! — сказала я, сбрасывая туфли на придверный коврик. — А где тебя но-сит?! Вася, было, уже отдавал концы, когда я его застала в квартире одного!.. —
— Выходила проветриться! — нагло соврала мне Ларка, не моргнув глазом.
— Ну, и как?! — с легкой ехидцей спросила я.
— Проветрилась! — пожала плечами Ларка. — О! А что вы тут едите?! Я тоже хочу! —
Вася угрюмо пододвинулся в сторону, освобождая Ларисе место за столом.
— Васюша, передай мне вилочку, будь так любезен! — сказала Ларка.
Василий от неожиданности, даже, поперхнулся.
— Чего?! — испуганно сказал он.
— Вилку, блин, подай! — тихим угрожающим шепотом произнесла Ларка. — Ру-чонку протяни и подай!—
— Знаете, что?! — сказал Василий. — Я пошел спать, а вы, тут, сами разбирайтесь: кому чего надо! — он остановился на пороге и суровым тоном предупредил:
— До завтрева меня не кантовать! Имейте в виду! —
— Иди, Васенька! Иди! — сказала я ласково. — Мы с Ларисой позавтракаем, да, нам  тоже нужно будет уйти по делам! А ты — отдыхай! —
— Вот, то-то же! — гордо сказал Вася и удалился в дальнюю комнату.
Я повернулась к Ларке.
— Ты чего, это, выкобениваешься?! Думаешь, не заметно?! Если нужен психиатр, могу порекомендовать! Очень хороший специалист! Что с тобой происходит?! —
Ларка поморщилась, как от зубной боли.
— Сама не знаю! Как подходит время, боли такие, что, хоть, на стенку лезь! Начи-наю нервничать, становлюсь раздражительной, злой! Сама чувствую, что веду себя, как сука, а совладать с собой не могу! — она жалобно посмотрела на меня.
— Рожать тебе, девонька, надо! Дарья Федоровна рассказала бы тебе, что это твои нерожденные детки в мир просятся! — я, как можно убедительнее, потрясла головой. — Ты поговори с ней! У нее такие снадобья есть, такие травы, такие составы, что мертвого на ноги можно поставить! Если бы ты знала, что сегодня было!!—
И я рассказала ей про наше утреннее путешествие. Ларка слушала меня, не переби-вая, только в особо драматичных местах негромко ахая и прикрывая рот ладонью.
Когда я закончила свое повествование, она сказала:
— И, что же это будет?! Я полагаю, полный амбец!! Дожились! Мы только с чертя-ми еще не связывались!—
Я покровительственно похлопала ее по плечу.
— Не боись, старуха! Дарья Федоровна с нами, а с ней нам не страшен серый волк! —
6.
Часы над холодильником показывали без четверти одиннадцать. Я вдруг заторопи-лась.
— Лара! Андрей поручил нам краеведческий музей! Надо выяснить все, что можно, насчет домика: кем и когда построен, кто в нем жил, что там находилось, и, вообще, все, что можно разузнать! Так что, давай, не рассиживайся! Ноги в руки, и вперед! —
Через пятнадцать минут мы вышли из дома и самыми короткими тропами прошли к зданию музея. Он находился несколько на отшибе от центра, неподалеку от городской набе-режной, где совсем недавно меня и Алену Незеласову пытались задавить автомобилем.
Потянув за большое бронзовое кольцо, которое, как ручка, было приделано ко вход-ной двери, я услышала колокольчики и, подняв голову, увидела систему рычагов, которая вела к источнику звона. Колокольчики висели сразу над дверью, почти под потолком. Рань-ше их не было, я это помню точно!
Из боковой комнаты к нам тотчас же вышла немолодая женщина, которая, по моим представлениям, выглядела, как образцовый музейный работник. Седые волосы были акку-ратно забраны в небольшой пучок на затылке и закреплены старинной «ракушкой». Впро-чем, может быть, эта «ракушка» была и не совсем старинной, но то, что она была старой, это — без всякого сомнения. По крайней мере, такие носили еще до войны, я имею в виду Оте-чественную!
Скромная синяя плиссированная юбка, белая кофточка и, самое главное, — я такое видела в Москве, в Историческом музее, на смотрительнице зала, — белая овальная камея, которая, как брошка, скрепляла ворот блузки на груди музейного работника. Это у таких де-ятелей — нечто, вроде ордена! За выслугу лет!
— Милости просим! — сказала женщина. — Мы всегда рады нашим гостям! — она сделала профессиональный плавный жест, как бы приглашая нас пройти к экспонатам, а я подумала, что с гостями, как раз, в этом заведении всегда было туговато. Еще в классе ше-стом нас, когда-то, загоняли в краеведческий музей, всех скопом, и в этом мероприятии единственной радостью было то, что не надо было идти в школу.
— Извините! — сказала я женщине с камеей. — Но еще с шестого класса я частень-ко тут бывала, — соврала, конечно, но чего, только, не сделаешь, ради успеха в предприятии, — так что, мы здесь совсем по другому делу! —
— Вот, как?! — удивилась женщина. — И, что же это за дело?! —
Я деликатно взяла ее под локоток и, подводя к окну, сказала:
— Видите ли, в чем дело! Одни наши знакомые приобрели домик! Это в Силантьев-ских тупичках, вы, наверное, знаете?!.. Так вот! На стене этого домика имеется табличка! Ну, насчет того, что здание находится под охраной государства, является памятником архитектуры, и все такое прочее! Вы же понимаете, дом перешел в частные руки, но мы, как патриоты и порядочные люди, хотели бы сохранить этот памятник в целости и, так сказать, порядке! —
— Очень благородно! Очень благородно! — растрогалась старушка. — Вы знаете, на фоне всеобщего вандализма, ваши слова, просто, елеем на душу! Честное слово! — она, даже, чуть, не прослезилась. Во всяком случае, платочек из рукава блузки потянула.
Я переждала паузу восторга музейной сотрудницы и продолжила свое вкрадчивое наступление.
— Как бы мне хотелось узнать все, все, все об этом домике! — сладчайшим голос-ком сказала я. — Может быть, у вас в музее сохранились какие-нибудь сведения, может быть, документы, имена, короче, я была бы вам безмерно благодарна, если бы вы просветили мое бесприютное невежество! —
Старушка распрямила плечи и, прямо-таки, стала на голову выше.
— Ко-о-онечно! — сказала она. — Ко-о-онечно! — старушка глядела на меня так, будто я попросила у нее луну с неба, хотя, язык ее выражал совершенно обратное. — Я по-знакомлю вас с Ксаверией Геннадьевной! Это — потрясающий специалист по достопримечательностям нашего города и края! Я сама была ее студенткой когда-то! —
Старушка заторопилась вверх по лестнице, покрытой ковровой дорожкой, на второй этаж. Видимо, у них там была, так сказать, научная часть, потому что нас в шестом классе на этот этаж не водили.
Ларка шла сзади меня, а я, еле поспевая за шустрой старушенцией, призадумалась:
— Если этой музейной сотруднице уже лет за восемьдесят, то к какой же Ксаверии она нас ведет?! А той сколько? Сто двадцать, что ли?! —
Мы вышли на второй этаж и прошли коридорчиком, который был с двух сторон за-ставлен деревянными стеллажами до потолка: с пыльными папками, какими-то гербариями, глобусами, картами на клеенчатой подложке, — одним словом весь этот натюрморт назы-вался, — мечта пожарного инспектора.
Я подумала, что, если, действительно, начнется пожар, никому из этого лабиринта уже выбраться, наверняка, не удастся.
Около двери, оббитой коричневым дерматином, старушка с камеей остановилась, приложив палец к губам, сделала таинственное лицо и проскользнула в щелочку, образован-ную полуоткрывшейся створкой.
Через несколько минут она вновь выскользнула из дверей и величественно, словно мажордом, кивнув головой, сообщила:
— Ксаверия Геннадьевна примет вас через пять минут! —
Я припомнила манеры графини Энтене, чей титул после ее смерти перешел мне в наследство, и полуприсела в книксене:
— Покорнейше вас благодарю! —
Ларка фыркнула в кулак. Я с благородным негодованием взглянула на нее, припод-няв левую бровь. Ларка закрыла лицо обеими руками и, отойдя к пыльному стеллажу, начала мелко-мелко вибрировать всей спиной. Я шикнула на нее, моя подруга отняла руки от губ и простонала:
— Умоляю, не смеши меня! А, то, ведь, чихать начну! —
Я потихоньку, так, чтобы не видела старушка-камея, показала ей кулак. Ларка опять заткнула рот рукой и начала трястись около пыльного стеллажа. Ну, что с нее взять?! Пока-жи дурачку пальчик, он начинает смеяться!
— Прошу вас! — торжественно объявила женщина с камеей, и мы прошествовали в кабинет Ксаверии Геннадьевны.
За громадным письменным столом, утопая в старинном безразмерном кресле, сидела ссохшаяся маленькая старушка с живым острым взглядом. Она походила на птичку, которая по какому-то недоразумению залетела в форточку, да, так, и осталась навсегда в этих пенатах краеведческого творчества.
При виде нас старушка приободрилась и, неожиданно твердым голосом, произнесла:
— Присаживайтесь! — она поднесла к глазам очки, вглядываясь в нас. — Так, вот вы какие?! —
— Какие?! — оторопело спросила я.
— Идущие нам на смену! — высокопарно сказала старушка.
Я с удивлением узрела, что у Ксаверии Геннадьевны блузка у ворота сколота такой же камеей, как и у нашей проводницы. Было, только, непонятно: кто кого копирует?! Логич-но было бы предположить, что младшая подражает старшей, но, может быть, у них у всех здесь в музее такая униформа?! Но для этого надо было бы увидеть какую-нибудь третью старушку. Если бы и у нее на шее болталась подобная вещица, значит, мое последнее пред-положение оказалось бы верным.
Я поерзала на кожаном сидении стула, озираясь по сторонам, но третьей старушки в ближайших окрестностях не наблюдалось, так что, мне пришлось отставить свои наблюде-ния в сторону и обратить внимание исключительно на реликт, восседавший напротив меня.
— Ариадна Сергеевна уже сообщила мне о ваших намерениях! — сказал реликт. — Что же?! Очень похвально! И я постараюсь со всей полнотой сообщить вам все, что я знаю об этом доме! — Ксаверия Геннадьевна сделала многозначительную паузу, и через некото-рое время до меня дошло, что я должна произвести какое-то телодвижение, по-видимому, призванное выразить мою благодарность и восхищение.
Я кашлянула в кулак, привстала на стуле и шаркнула по полу ногой. Видимо, этого было вполне достаточно, потому что реликт продолжил свою тронную речь.
— Полагаю, что нужно начать ab ovo! — сказала Ксаверия Геннадьевна. — Как вы полагаете, Ариадна Сергеевна?! —
— Ab ovo, Ксаверия Геннадьевна, конечно, ab ovo!! — восхитилась старушка-камея, примостившаяся позади нас с Ларкой на какой-то табуреточке.
— А, как вы полагаете, юная леди?! — обратилась Ксаверия к Ларке.
Ларка глянула на меня, несколько помедлила с ответом, а потом сказала:
— Абово, конечно, это клево! Если бы еще знать, что это такое?! —
Ксаверия взмахнула рукавами-крыльями:
— О! Простите! Я совсем забыла, что в нынешних школах уже не изучают латынь! Мы, в гимназии, в свое время зубрили спряжения и наклонения, и, вот, увы, все это враз ока-залось никому не нужным! —
— Ни черта себе! — подумала я. — Она в гимназии, в свое время, зубрила падежи! В какое время?! Сколько же ей, в самом деле, лет?! Никак не меньше, чем сто десять! —
А реликвия, поблескивая хитрыми глазками, уже поясняла покрасневшей Лариске суть выражения, которое она только что употребила, убедительно показав нам: какие мы де-билы.
— «Ab ovo» в переводе с латыни означает «с яйца», то есть, с начала! Древние рим-ляне начинали обед с яиц, а заканчивали фруктами! Так в латинском языке данное выраже-ние и вошло в поговорку! —
— Странно, однако! — задумчиво протянула Ларка. — Я, например, начинаю обед с борща! Им же и заканчиваю! —
— О! — оживилась старушка. — Кстати, слово «борщ» пришло к римлянам от этрусков! А этруски — это одно из праславянских племен! —
— Так, древние римляне, что?! Тоже борщ ели?! — оторопела Ларка.
— Конечно! — воодушевленно воспарила над креслом старушка. — Еще как ели! За обе щеки! —
— Так, а чего они тогда выпендривались?! С яйцами-то?! — продолжала негодовать Лариса.
— У каждого народа, милая девушка, свои нравы, свои обычаи, свои традиции! — парировала Ксаверия. — Тут, уж, общей меркой всех мерить нельзя! —
— Ну, да! Как у нас питье водки! — вздохнув, согласилась с ней Ларка, видимо, вспомнив батарею пустых бутылок, которую мы совсем недавно оставили у нее на кухне.
— Опять ошибаетесь! — снисходительно улыбнулась старушка. — На Руси никогда не пили спиртов! На пирах употребляли медовые напитки, браги, пьянящие, конечно, но от-нимающие, по преимуществу, ноги, но только не мозги! Интенсивно спаивать Россию нача-ли во времена Бироновщины, в середине восемнадцатого века! Что вы хотите?! К власти пришли чужеземцы, которым было наплевать на коренное население, на быдло! Быдлом, ведь, всегда управлять легче, а пьяным быдлом, тем более! —
Ариадна Сергеевна, как первая ученица в классе, подняла руку, прося разрешения вставить слово. Ксаверия милостиво кивнула ей головой.
— Разрешите мне спуститься вниз! — сказала старушка-камея. — А, то, Гликерия Аристарховна там осталась одна! — а потом добавила полушепотом. — А она плохо слы-шит! Мало ли, вдруг кто-нибудь войдет?! —
— Господи! — подумала я. — Кто ж, там, войдет?! Кому вы, на фиг, нужны?!.. И что здесь за гарнизон подобрался?! Ксаверия… Гликерия… Ариадна!! Только Венеры какой-нибудь не хватает! —
Ксаверия Геннадьевна жестом руки отправила Ариадну Сергеевну на ее служебный пост и вновь повернула голову ко мне.
— Я запамятовала, кто вам порекомендовал обратиться ко мне?! —
Я хотела, было, сказать слово «Михрюткин», но мой язык каким-то образом опере-дил меня и выпалил: «Венера Константиновна»! Сами понимаете, ничего, кроме тайного ехидства, в моем ответе не содержалось, тем более что никакой Венеры Константиновны я сроду в своей жизни не встречала,  но на Ксаверию Геннадьевну мой ответ подействовал, как звуки полковой трубы на боевую лошадь.
— О! — подскочила она на кресле. — Очень приятно! Вы, оказывается, знакомы с Венерой Константиновной?! Какая замечательная неожиданность! Ну, и как она себя чув-ствует?! Я-то, грешным делом, полагала, что она давно уже умерла! Как-никак, она старше меня лет на десять! А, она, оказывается, все еще гарцует?! Вот, молодец! И, как она?! Все такая же?! — старушка уставилась на меня заинтересованным взглядом.
— Все такая же! — неохотно начала я врать. — Как и последние шестьдесят лет!.. —
— Передавайте ей от меня большущий привет! — перебила меня Ксаверия Геннадь-евна. — Пусть, как-нибудь по свободе, протелефонует мне, или, как говорит нынешняя мо-лодежь, звякнет! —
— Обязательно! — пообещала я. — Как только повстречаю ее, обязательно передам вашу просьбу!—
— Замечательно! — просияла старушка. — Ну-с, приступим к делу?! Как я уже ска-зала, начнем с начала, то есть, от яйца! Ваш дом был построен в 1789 году, в тот самый год, когда во Франции началась революция! В самом центре тогдашнего нашего города, был пу-стырь, который остался от более ранней усадьбы конца XVI века, которая принадлежала ко-гда-то Безобразову Андрею Ильичу. Это был очень интересный человек, с не менее интерес-ной биографией.
Дело в том, что Безобразов был дворянином, приближенным ко двору царя Алексея Тишайшего. А, как вы знаете, царь Алексей Михайлович Романов был батюшкой царевны Софьи, будущего императора Петра и придурковатого царевича Ивана. Царь Алексей имел детей от разных жен, поэтому, сами понимаете, за каждым из царственных отпрысков стоял определенный боярский род, и эти кланы соперничали друг с другом, воевали и старались всеми правдами и неправдами оттеснить соперников подальше от престола.
Престолонаследие в России передавалось по мужской линии, — поэтому, когда в 1662 году Алексей Михайлович умер, трон перешел его старшему сыну, Федору. Кстати, о правлении этого Федора имеется очень мало исследований, потому что его затмил собой бу-дущий император Петр I, а, между прочим, Федор Алексеевич правил Россией целых два-дцать лет.
Но разговор не об этом. Вот, представьте себе, живет царская семья, потихоньку размножается! Подрастают детишки! Родственники царицы получают чины и должности, богатеют, развоворовывают потихоньку, что им дано на сохранение! Все довольны, все сме-ются!
Алексей Михайлович Романов был женат на Марии Мстиславской. Она ему нарожала кучу девочек, — Софья, кстати, была пятой дочкой, — и трех сыновей. Старший из сыновей в детстве умер, осталось два царевича: Федор и Иван. Иван, к сожалению, был слегка придурковат. Но, дело не в этом. Главное, все понятно, все фигуры расставлены на шахматной доске государственной власти правильно: род Мстиславских вместе с Романовыми правят страной!
Но, Мария, возьми, да и умри! И престарелый царь женится на двадцатилетней де-вице Наталье из рода Нарышкиных. В 1662 году, незадолго до смерти Алексея Михайловича, появляется на свет младенец Петр! — старушка прервала поток своих излияний и, подняв голову повыше из кресла, спросила:
— Кстати, вы верите в реинкарнацию?! —
Я пожала плечами.
— Не знаю!.. По крайней мере, мне приходилось встречать бывшего китайского им-ператора, который жил в четвертом веке до нашей эры, двух или трех Клеопатр, несколько Нефертитей и, даже, одну Шахерезаду! —
— Как, Шахерезаду?! — оцепенела старушка. — Это же литературный персонаж! —
— А, этим психам все равно! — сказала я.
Старушка погрузилась в недолгое молчание, видимо, переваривая сказанное мною, а потом тряхнула головой, словно сбрасывая с себя ненужные мысли, и продолжила:
— Ладно! Не в этом дело! Я, просто, хотела обратить ваше внимание, что Петру, по всем раскладам, даже, и не светил трон: Нарышкины — слабы, Мстиславские — сильны! Перевес сил, явно, на стороне царя Федора и его властной, сильной характером сестрицы Софьи! Но, вот, совпадение смерти царя Алексея и рождения Петра наводит на некоторые соображения, весьма далекие от материалистических: словно, где-то на небе, сменили одного царя на другого!.. Ну, да ладно, я опять отвлеклась!.. —
Я поняла, что мы с Ларкой, как говорится «влипли»! Старушка, засидевшаяся на своем царственном троне краеведения, видимо, до такой степени соскучилась по аудитории, что решила преподнести нам всеобщую историю в своем оригинальном изложении. Нет, я совсем не против того, чтобы начинать что-то с яйца, но надо же предупреждать, что это яй-цо — страусиное!!
— Извините! — сказала я. — Вы же говорили, что дом был построен, как бы, в честь Робеспьера и Дантона, а начинаете рассказывать о времени за сто лет до его постройки! Я что-то не догоняю!—
Старушка предупреждающе подняла сухонький пальчик вверх.
— Не спешите с выводами! Все, что я говорю, имеет прямое отношение к вашему домику! Вы, по своей детской наивности, полагаете, что некие события происходят именно тогда, когда они происходят?! Не так ли?! —
Мы с Ларкой переглянулись. Уж, больно мудрено старушка закрутила фразу. Что она хотела сказать этим?! А бабушка продолжала:
— Если вы идете мимо стройки, и вам на голову падает дубовая стропила, то скажи-те мне на милость: когда началось это событие?! Когда спилили дерево? Когда распустили его на брусья? Когда затащили его на крышу? Или, может быть, когда на землю упал желудь и откатился в сторону, дав жизнь новому дереву, из которого когда-то будет сделана эта стропила?! Вы можете, определенно, сказать мне?! —
— О-о-о! — протянула я. — Вы хотите сказать, что в мире все взаимосвязано, и причины всех событий закладываются задолго до свершения этих событий! А, кто с этим спорит?! —
— Ну, вот! — удовлетворенно сказала хитрая старушка. — Я же обещала вам — ab ovo — то есть, рассказать о сути этого домика, которая была заложена задолго до его по-стройки! Если вам неинтересно, могу не рассказывать! —
И, вот, тут, мне стало по-настоящему интересно! Что-то, действительно, непростое было во всем этом! Не зря Дарья Федоровна так принюхивалась и фыркала, когда мы иссле-довали подвальное помещение! Не зря она сказала:
— «Чует мое сердце!» —
И я горячо запротестовала:
— Нет, нет, нет! Рассказывайте дальше! Мы полностью в вашем распоряжении! —
Старушка потерла сухонькие ручки.
— Я начала рассказывать о противостоянии кланов Мстиславских и Нарышкиных только потому, что Андрей Ильич Безобразов пал жертвой междоусобных баталий между враждующими сторонами. А его биография, как раз, тесно связана с тем местом, на котором впоследствии будет выстроен тот дом, который вас так интересует! Понятно?! —
— Понятно! — кивнули мы с Ларкой головами, следя за ходом размышлений Ксаве-рии Геннадьевны.
— Так вот! — сказала старушка. — Андрей Ильич был представителем крупного дворянского рода. Этому роду удалось выжить при Иване Грозном, чего нельзя сказать про многих и многих иных представителей древних родов! А, вот, на Андрее Ильиче род спо-ткнулся и захирел!
После смерти царя Федора реальную власть в стране захватила царевна Софья со своим любовником, Василием Голицыным. Так получилось, что перед самым свержением царевны Софьи и ее фаворита Голицына и отстранением их от власти сторонниками Петра I, Андрей Ильич был назначен воеводой на Терек.
Пока он ездил по своим делам на юг, пока поворотил назад, в Москве случился переворот, к власти пришли Нарышкины, а его бывшие начальники подверглись всяческого рода репрессиям. Сами понимаете, Андрей Ильич ехал назад ни жив, ни мертв: кто его знает, что там ожидает впереди?!
Возвращался он по Волге, и в Нижнем Новгороде у него хватило дури обратиться к волхвам, чтобы те предсказали ему будущее. Боярин участвовал в магическом действе! Что, там, ему напророчили, нам неизвестно, а, вот, когда он прибыл в Москву, следом за ним пришел и донос: дескать, так и так, боярин Безобразов прибегал к ворожбе, чтобы извести жизнь молодого царя! Нарышкины подняли большой шум, представили дело, как заговор против Петра, и Андрея Ильича вместе с его приближенными казнили страшной казнью!
Жена же его в это время была беременной и находилась в нашем городе, где у Без-образова стояло родовое имение, как раз, на том самом месте, где через 99 лет построит свой дом другой дворянин, фамилия которого будет Безруков! И никто не будет знать, что Семен Безруков приходится родным внуком убиенному Андрею Ильичу! Понимаете?! — старушка наклонилась к столу, пытливо вглядываясь в наши лица.
Мы молчали. Черт его знает! В генеалогии дворянских родов мы не очень-то разби-рались, но естественный вопрос: почему внук стал Безруковым, если он — Безобразов, на язык напрашивался. Наконец, Ларка нарушила молчание.
— А, почему он стал Безруковым?! — спросила она.
— Старушка откинулась на спинку кресла.
— Ну, это же просто! Жену Безобразова не казнили вместе с мужем, а сослали в Тихвинский монастырь! В монастыре она родила девочку. Девочка выросла у дальних род-ственников, в большой тайне! Повзрослев, она вышла замуж за некоего захудалого дворяни-на Безрукова, от которого родила сына, Семена Безрукова!
Усадьбу же разграбили и сожгли, казнив перед этим на ее дворе множество прибли-женных Андрея Ильича! Кровь там лилась рекой, так что, можно сказать: данное место ста-ло, в некотором смысле, проклятым!! Дальнейшие события, связанные с этим местом, с до-мом, построенном на месте бывшей усадьбы, подтверждают мои слова!
И, самое главное, ходила легенда, что Андрей Ильич все свои сокровища, а их было, ох, как, немало, прятал где-то в окрестностях своей усадьбы: то ли в подземельях, то ли в ка-такомбах! И еще одно немаловажное известие! Якобы, боярин Безобразов не чурался чер-нокнижья, и у него, дескать, в тайных помещениях, действительно, творили какие-то дела местные колдуны! Вот, такая информация дошла до нас!
Само собой, Семен Безруков хорошо знал тайную историю своей семьи. Мало того, сами понимаете, он себя ощущал, словно принц в изгнании! Безобразовы — это звучало ко-гда-то мощно, а про захудалых Безруковых никто, по сути дела, и не слышал!
Больших чинов он по службе не достиг, но, зато, много ездил по заграницам, полу-чил хорошее образование, в том числе и метафизическое! Вы понимаете, о чем я?! —
Мы с Ларкой дружно замотали головами. Отрицательно, конечно!
—  Занимался он вызыванием духов, магией и прочими иными дурацкими вещами! — слегка раздраженная нашей безграмотностью, сказала Ксаверия Геннадьевна. — Одним словом, посвятил свою жизнь суевериям! Семен Безруков, видимо, всю жизнь сравнивал се-бя со знаменитым дедом и хотел, если можно так выразиться, соответствовать предку! — ба-бушка переложила зачем-то с места на место тяжелое пресс-папье, стоящее на столе по ле-вую руку от нее. 
— Французская революция застала его в Париже, откуда он бежал, видимо, спасая свою жизнь! Или еще по какой-нибудь причине! Известно, только, что из Франции он прие-хал совсем не бедным человеком, потому что сразу же по возвращении из-за границы выку-пил участок, на котором когда-то стояла усадьба Андрея Безобразова, и поставил там камен-ный дом, один из лучших в городе. Это сегодня домик не смотрится, а тогда это был, просто, роскошный дворец! —
— А, не могло ли быть так, что он пытался отыскать сокровища своего деда?! — вставила я слово. — Для того и застолбил этот участок под себя?!—
— Может быть, может быть! — покачала головой старушка. — Впрочем, я повто-ряю, он уже к тому времени был совсем не бедным человеком! Может, поживился чем-нибудь во время беспорядков во Франции, может, сумел заработать каким-нибудь иным способом?! Кто теперь это может угадать?! Когда он строил дом, ему уже шел шестой десяток! Не мальчик!
Известно, еще, что умер он какой-то страшной смертью! Его нашли сидящим в углу комнаты! Семен Безруков прикрывал голову толстой книгой, глаза его были выпучены от ужаса, рот полуоткрыт, словно, кто-то очень сильно его напугал! Врачи констатировали раз-рыв аорты сердца! Но это было уже значительно позже того, как дом уже был построен! Ес-ли не ошибаюсь, в 1814 году! —
Ксаверия Геннадьевна замолчала и стала глядеть в окно, за которым под порывами ветра ветка дерева качалась взад-вперед, вверх-вниз, словно черная громадная рука, которая машет вам вослед, провожая в дальнюю дорогу.
Мы сидели присмиревшие. Как-то странно, в какие-нибудь полчаса нам удалось мысленно переместиться, перенестись во времена весьма отдаленные от нашего сегодняшнего дня, но, несмотря на это, совершенно близкие и понятные. Все то же самое! Любовь, ревность, борьба за власть, тяга к комфорту, желание денег, богатства, почестей, — и где они сейчас, эти честолюбцы и сребролюбцы?! Лежат в мокрых могилах, плоть давно уже отстала от костей, мозги вытекли через пустые глазницы! Могильные черви теперь властвуют над ними! А когда-то они распоряжались жизнью и смертью множества людей, и, судя по тем историческим сведениям, которые дошли до нас, делали они это до нельзя отвратительно!
Я глянула на часы. Стрелка приближалась к часу дня. Старушка перехватила взгля-дом мое телодвижение и спросила:
— Вы куда-нибудь торопитесь?! —
— И да, и нет! — сказала я. — Просто наш шеф не любит, когда мы опаздываем на какое-нибудь совещание! —
— А, к какому вам часу?! —
— К шести! — отвечала я.
— Ну! — оживилась старушка. — У нас с вами, просто, уйма времени! Можно ска-зать, целая вечность впереди! Поверьте мне на слово! Когда вы доживете до моих лет, пой-мете, о чем я говорю! —
Я пошевелилась на стуле.
— Не понимаю одного! — сказала я. — Вы говорили о каком-то проклятии, связан-ном с местоположением нашего домика! На основании чего вы сделали такой вывод?! На основании инфаркта, который случился с его хозяином?! —
— Нет, конечно! — улыбнулась старушка. — Простите, я, даже, не поинтересова-лась вашими именами! — она остановилась и вопросительно глянула на нас.
— Елена! — представилась я.
— А, по батюшке?! —
— Елена Юрьевна Друзева! —
— Очень приятно! — сказала Ксаверия Геннадьевна. — А, вас как, юная леди?! — обратилась она к Ларке.
— Лариса Семушкина! — смущенно ответила Ларка.
— А, по батюшке?! —
— Не люблю я, когда меня называют по отчеству! — буркнула Ларка.
— Почему это?! — удивилась старушка.
— Папаня мой, алкаш, бросил нас с матерью, когда мне было совсем ничего! Про-тивно называться его инициалами! —
— М-да! — сказала куда-то вверх  Ксаверия. Она помолчала, а потом посоветовала:
— А вы простите его! Он, ведь, собственно, несчастный человек: лишиться общения с такой красивой и доброй девушкой, как вы, это же большое несчастье! Он, и так, потерял больше, чем приобрел! А через сто лет все, что вас так тревожит сегодня, не будет иметь ровно никакого значения, поверьте мне!—
— Да, уж, что ж, там, не поверить?! — изумилась Ларка столь далекому прогнозированию будущего. — Когда лапти склеишь, какая тебе разница: с отчеством тебя будут вспоминать или без такового! —
— Как вы сказали?! — заинтересовалась Ксаверия Геннадьевна. — Лапти скле-ишь?!.. — она потянулась рукой к маленькой записной книжице в медной обложке.
— Ну!.. Копыта откинешь! — пояснила Ларка. — Перекондубасишься, одним сло-вом!—
Старушка глядела на нас, не до конца понимая, что пытается ей сообщить Лариса.
— Это все означает — умереть! — подсказала я старушке. Ксаверия оживилась.
— Позвольте, я запишу! Так вы говорите: лапти… —
— С-к-ле-ить! — по слогам произнесла Ларка. — А копыта — откинуть! То есть, перекондубаситься! —
— Пе-ре-кон-дубасить-ся! — записала старушка слово в книжечку остро отточен-ным карандашиком. — Очень хорошо! —
Она подтянула к себе поближе телефон и, подняв трубку, прокричала в нее:
— Ариадна Сергеевна! Голубушка моя! Сделай нам, пожалуйста, по чашечке чая! Как ты умеешь! Пока я тут не перекондубасилась! — и с торжествующим видом положила трубку на рычаги аппарата.
У меня возникла внутренняя улыбка и, даже, шевельнулась некое чувство нежности к этой усохшей представительнице рода человеческого! Я подумала:
— А, ведь, ничего старушка! Боевая! И, ведь, когда-то, тоже, флиртовала, заводила романы, одним словом, давала дрозда! Господи! Неужели и я когда-нибудь стану такой?! Не-е-ет! Лучше не дожить! —
А старушка убрала свою книжечку в металлическом переплете и, поудобнее усев-шись в кресле, продолжила свой рассказ.
— Вы спросили меня: почему я употребила слово «проклятие», когда излагала исто-рию  дома?! Отвечу вам! Дело в том, что после смерти Семена Безрукова, о доме начала хо-дить молва, как о доме с привидениями! Очевидцы утверждали, что своими глазами видели, как бывший хозяин, со свечой в руках, по ночам разгуливает по дому в шлафроке и домаш-них тапочках на босу ногу! Он, словно разыскивает что-то: заглядывает в ящики столов, шу-рудит в камине, простукивает стены, спускается в подвал, и там производит невероятный шум!
Сами понимаете, охотников жить в доме с такой славой становилось все меньше и меньше, и, в конце концов, наследники Безрукова сдали домик городу в аренду. Городское начальство сначала планировало разместить там городскую больницу, но, когда вновь нача-лась паника по поводу старого Безрукова, который бродит по дому, здание отдали под ана-томический театр для местного медицинского училища. По ночам, кроме трупов покойников и сторожа, который жил в сторожке во дворе, на территории усадьбы никого не было, и беспокойство по поводу привидения вскоре затихло.
Так продолжалось вплоть до революции семнадцатого года. Когда же грянуло это непоправимое несчастье, в лучший дом в городе, само собой разумеется, поселилось все-сильное тогда ВЧК. Вы, наверное, видели постройку, во дворе дома у дальней стены?! Там в те времена располагались гаражи Чрезвычайной Комиссии. И там же, у стены, — вы еще можете найти следы от пуль, если хорошенько поковыряться, — совершались расстрелы не-угодных для властей элементов.
Допросы и пытки арестованных производились в подвале здания, а расстреливали уже на улице. Механики заводили автомобили, моторы ревели, заглушая выстрелы и крики жертв, а потом на тех же автомобилях трупы вывозились в какой-нибудь овраг за городом и вываливались там, на прокорм диким зверям и птицам. В те времена дикая живность, навер-ное, разучилась охотиться, потому что корма для нее было предостаточно! Чекисты труди-лись на совесть!—
Ксаверия Геннадьевна прикрыла глаза своей сухонькой ручкой, словно воскрешая в памяти те безумные годы уничтожения русского народа, невольным свидетелем которого ей довелось оказаться. Мы почтительно молчали, подавленные страшной картиной, которую она нарисовала нашему воображению.
— Крови, связанной с этим домиком, как вы сами можете видеть, было невероятное количество! — сказала старушка, спустя некоторое время. — Простите меня! Для вас это уже история! Или страшная сказка! А для меня, будто, все было только вчера! Страшное время: безжалостное и безумное! Словно в мир откуда-то пришли не люди, а какие-то мон-стры, — без малейшего чувства человечности, справедливости, порядочности! На улице мог лежать ребенок и умирать от голода, а в двух шагах от него, в ресторане, мог пировать с про-дажными женщинами какой-нибудь чекист или высокопоставленный партийный деятель! — старушка брезгливо передернула плечами. — Мразь!! — 
— А, куда все эти люди потом подевались?! — с трепетом в голосе спросила Ларка.
Старушка удивленно поглядела на нее.
— Никуда не подевались! Спокойно доживали свой век, получали ордена, дачи, квартиры, удостаивались Сталинских премий, писали книги, становились депутатами, имели персональные пенсии!! То есть, жили среди нас, ликуя и припеваючи! По красным датам календаря приходили в школы и рассказывали молодому поколению о тех замечательных годах их молодости, когда они были героями! — Ксаверия опять зачем-то переложила пресс-папье с одного конца стола на другой.
— Правда, везло не всем! Некоторые сами получали пулю! Если проштрафливались перед советской властью! Как, например, Михрюткин! —
Меня, словно током ударило. Я, даже, привскочила с места.
— Как вы сказали?! Михрюткин?! Какой Михрюткин?! Это, ведь, не очень распро-страненная фамилия! —
Ксаверия Геннадьевна согласно кивнула головой
— Совершенно с вами согласна! В тридцатые годы начальником НКВД города был Григорий Евсеевич Михрюткин! Фигура брутальная! —
Видя, как у нас опять непроизвольно вытянулись лица, старушка поправилась:
— Брутальный, значит, жестокий! Много крови на его совести и руках, но, видно, есть Бог на небесах! Прибрал! —
Я заерзала на сидении.
— А, как-нибудь этот Григорий Евсеевич был связан с нашим домиком?! —
Старушка помедлила с ответом совсем на какую-то долю секунды, а потом утверди-тельно кивнула головой.
— Естественно! Я же говорила, что пытали и допрашивали в подвале, расстреливали на улице, у гаражей. На первом этаже у них была контора, а на втором — жил начальник НКВД, вместе со своей семьей! —
— А за что же его расстреляли, — продолжала допытываться я, — если он был, по вашим словам, такой брутальный?! —
Ксаверия Геннадьевна помялась, помялась, а потом призналась:
— Не люблю я сплетничать! Это, как бы вам сказать, не научный подход! Мало ли кто что говорил?! Мало ли кто-то что-то пересказывал?! —
Тут вмешалась Ларка.
— Вот, как интересно вы выражаетесь! — старушка поглядела на нее, даже, вздрог-нула с некоторым испугом, потому что доселе Ларка сидела, как мышка, и  не подавала голоса, а тут гаркнула во все горло. — Вы же — историк?! Правильно?! — старушка с готовностью кивнула головой.
— А, что такое история, как не собрание всяких сплетен, мнений, пересудов, пере-сказов! Вон, есть известная фраза: «историю пишут победители»! То есть, кто победил в битве, тот и врет, как хочет, и о чем хочет! Мнение второй стороны никого не интересует! А потом историк утверждает, что это — научный подход, хотя знает, как минимум, полправды! А, если быть точными, он знает только тот миф, который ему оставила заинтересованная сторона! Вот, мы и спрашиваем вас: какой миф лежит в основе расстрела гражданина Михрюткина?! —
Старушка покраснела и, отведя глаза в сторону, проговорила:
— В основе расстрела гражданина Михрюткина лежал миф о том, что он является агентом французской, немецкой и японской разведок, а также то, что в годы гражданской войны оказывал активное содействие мусаватистским организациям на юге России. —
— Ну! — сказала Ларка, глядя на историка выпученными бараньими глазами, кото-рые она умеет делать, когда хочет на кого-нибудь произвести впечатление. Видимо, Ларкин немигающий взгляд произвел нужное впечатление на Ксаверию, потому что она робко пере-спросила:
— А, что, ну?! —
— А на самом деле, как все было?! —
— Ладно! — махнула рукой Ксаверия Геннадьевна. — Расскажу, как все было на самом деле!.. У Григория Евсеевича имелась семья: жена, — она работала учительницей русского языка и литературы, — и малолетний сын! Жили они, как я вам уже говорила, на втором этаже вашего домика! Не помню уже, в каком году, кажется в 35-ом, секретаршей начальника НКВД стала одна молодая женщина! Смазливенькая такая, одним словом, фи-фочка!
Прошло совсем немного времени, и эта фифочка закрутила со своим шефом роман! Учительница — в школу, а любовники, так сказать, не отходя от кассы, поднимаются на второй этаж и…, сами понимаете! —
Щечки у нашей старушки раскраснелись, и я с удивлением поняла, что ей, действи-тельно, стыдно, или, как говорят сегодня, неудобно рассказывать посторонним людям о вся-ких, там, омерзительных похождениях, пускай, даже, и неприятного для нее человека!
Передо мной сидел осколок той забытой имперской России, которую мы уже нико-гда не сможем понять и узнать во всей ее полноте, потому что больше не существует людей, которые являются носителем того времени! А предметы?! Что же предметы?! Как говаривал мой знакомый дворник об одной антикварной вещице: жалязяка она и есть жалязяка!
Старушка покрутила головой, словно каждое слово сплетни давалось ей с трудом, а потом продолжила, отвечая нашему любопытному вниманию:
— Ну! Короче говоря, бросил Михрюткин свою законную супругу вместе с мало-летним сыном, то есть, официально развелся, отселил их в какую-то коммуналку, с жильем тогда было туговато… —
— Да, оно и сейчас не легче! — сочувственно поддакнула ей Ларка.
— Вот, именно! — почему-то сказала Ксаверия Геннадьевна. — Супругу, значит, проводил подобру-поздорову, а сам женился на этой своей секретарше! Но, скажу вам, да-мочка была, еще, та! Как только стала начальницей, такой себя выказала барыней, куда там! От подчиненных Григория Евсеевича только пух и перья летели! Очень, уж, была капризна!
И, вот, году, по-моему, в 38-ом приспичило ей выбраться за границу! Мир, значит, посмотреть и себя показать! Уехали они в отпуск во Францию, а обратно Михрюткин вер-нулся один! И смех, и грех! Бросила его фифочка, смылась прямо из гостиницы, со всеми деньгами, вещами, так что несчастный муж был вынужден обращаться в советское консуль-ство, чтобы те снабдили его деньгами на обратную дорогу!
Вернулся Михрюткин в наш город, а месяца через два за ним приехали и прямо в кальсонах увезли из дома! А, уж, потом, по городу прошел слух, что его расстреляли, как врага народа! Ну, тогда каждый день кого-нибудь расстреливали, поэтому никто особенно о нем не жалел! Тем более, у него самого руки были по локоть в крови! —
В комнату без стука вошла Ариадна Сергеевна. Она принесла на декоративном ста-ринном подносе три чашки ароматнейшего чая, благоухание от которого разнеслось по всей комнате. Мы в восхищении приподнялись со своих стульев, а Ксаверия Геннадьевна, видя ошеломительный эффект, произведенный на нас ее ученицей, довольно засмеялась.
— Не вы первые! — сказала она. — Однажды тут, в моем кабинете сидели мои ки-тайские коллеги, и, когда вошла, вот, так же, как и сейчас, Ариадна Сергеевна, они устроили ей овацию! —
Чай, действительно, заслуживал овации! Мы рассыпались в похвалах, умоляли ста-рушек научить нас заваривать чай так, как это делает Ариадна Сергеевна, а старушка-камея стояла, прижимая к себе поднос, глаза ее сияли торжествующим блеском, и я, своим испор-ченным сознанием, ненароком подумала о том, что этот выход с подносом — давно и вели-колепно отрепетированный спектакль, в котором каждый из актеров получает свою долю аплодисментов и восхищения! С другой стороны, чай, действительно, был таков, что не грех было и поучаствовать в старинном представлении!
— Ариадна Сергеевна! — обратилась Ксаверия к старушке-камее, когда энтузиазм наших охов и ахов несколько поутих. — Ты, случайно, не помнишь, как звали пассию Мих-рюткина?! Ну, ту, которая от него в Париже сбежала! —
Ариадна Сергеевна наморщила лоб.
— Лицо помню! — сказала она через некоторую паузу. — Лицо, вот, прямо, стоит перед глазами! А имени не помню, убей Бог! — она встрепенулась.
— Это нужно у Гликерии Аристарховны спросить! У нее на имена феноменальная память! Сейчас сбегаю! —
Ариадна Сергеевна рысью бросилась к дверям, а Ксаверия Геннадьевна, прихлебы-вая душистый чай, сообщила нам:
— Гликерия Аристарховна — это удивительный человек! Великолепный ученый! Фантастическая эрудиция! Я когда-то была ее ученицей! Она читала нам в университете курс общей антропологии! —
Я внутренне ахнула. Глянув на Ларку, я поняла, что и она не пропустила эти слова Ксаверии Геннадьевны мимо ушей! Что же это за место: краеведческий музей, — если здесь собралась такая когорта долгожителей?! Это было, просто, невероятно!
Зазвонил телефон. У Ксаверии на столе стояло два телефона, и один из них, как я поняла, был внутренним. Вот, по этому, по внутреннему, хранительница музея и заговорила с Ариадной Сергеевной.
— Вспомнила?! — обрадовано сказала Ксаверия. — Как ты говоришь?!.. Елизаве-та?!.. Елизавета Павловна?!.. Понятно!.. А фамилию, случаем, не вспомнила?.. Да, нет!.. То, что она стала Михрюткиной, само собой… Я имею в виду девичью!.. — Ксаверия оторвала трубку от уха, прикрыла микрофон ладошкой и несколько раз поморгала глазами, давая нам понять, что Ариадна Сергеевна сейчас пойдет и все выяснит у престарелого эрудита, нужно только подождать.
Потом она опять приложила трубку к уху:
— Как ты говоришь?!.. Безрукова?!.. Это точно!.. Говоришь, следствие по делу Мих-рюткина выяснило?! Понятно!.. Спасибо! — старушка положила трубку, и уже на возврат-ном движении ее руки лицо Ксаверии Геннадьевны начало наливаться морковным соком. Мы с Ларкой, тоже, сидели, как ударенные пыльным мешком из-за угла.
Немая сцена продолжалась не меньше трех минут, а потом Ксаверия Геннадьевна сказала:
— Ах, я, старая ворона!.. Девочки!.. — она обвела наши лица изумленным взгля-дом.— А, не родственница ли наша парижская путешественница самому Семену Безрукову?! —
Мы уставились друг на друга, потому что нам всем одновременно пришла в голову эта мысль.
— А, мне все понятно! — вдруг заявила Ларка. Мы со старушкой с удивлением обернулись к ней.
— Все ясно! — уверенно сказала Ларка. — Наследница Безруковых удачно пережи-ла революцию, приехала в наш город, покрутилась вокруг чекистского домика, потом устро-илась на работу, потом вышла замуж за начальника! Трех лет ей вполне могло хватить, что-бы разыскать безбородовские сокровища! Она, небось, могла ходить в доме, где ей заблаго-рассудится?!
Нашла клад, спрятала его у себя на втором этаже, потом подбила мужа на поездку за границу, а там взяла и смылась, оставив родное ВЧК с носом! Молодец, баба! Провела опе-рацию на высшем уровне! —
— Да! — сказала старушка. — В те времена, чтобы выехать за границу, нужно было быть каким-нибудь большим партийным начальником! Если бы такая бредовая мысль при-шла в голову обыкновенному рядовому человеку, то, все равно, дальше Магадана он бы не доехал! — хранительница музея загрустила и умолкла.
— А, что?! Больше об этой… Елизавете Павловне… никаких известий нет?! — спросила я Ксаверию Геннадьевну, пытаясь отвлечь ее от печальных воспоминаний, но ста-рушка, упорно оставалась, прямо-таки, подавленной и задумчивой. Наверное, переживала, что сама не смогла сопоставить «а» и «б»?!
Ксаверия отрицательно мотнула головой.
— Как в воду канула! Да и кому она была нужна?! Вскоре началась война, в город пришли немцы! — она вдруг оживилась. — Да! Самое интересное! В этом домике во время оккупации располагалось гестапо! И опять, у той же самой стенки начали расстреливать лю-дей! Я же вам говорю: этот дом, словно, притягивает к себе кровь, смерть, страдания! Очень странное и удивительное совпадение! —
— А, может, и не совпадение!! — пробормотала я, как бы, про себя, но Ксаверия все равно это услышала.
— Что вы имеете в виду?! —
Я встала и прошлась по комнате, разминая ноги.
— Я имею в виду разные паранормальные явления, которые могли бы происходить в этом доме! У вас нет никаких сведений об этом?!.. Кроме, конечно, призрака старого Безру-кова?! —
Ксаверия Геннадьевна замахали руками.
— Нет, нет! Уж, увольте меня от этих страшилок! Это не по моей специализации! Если хотите что-нибудь узнать новенького из этой области, обратитесь к специалистам! Кстати! Третьего дня нас посетил гость из Москвы, он сейчас работает в архивах нашей Публичной библиотеки! По-моему, доктор наук, профессор, автор множества книг, именно, по тем вопросам, которые вас так интересуют! —
Это было интересно. Я подумала, что нам не помешало бы пообщаться с таким зна-ющим человеком, как этот профессор.
— А, как его найти, не подскажете?! — умоляющим голосом попросила я Ксаверию. — И, может быть, вы знаете, как его зовут?! —
— Ну, почему же — «может быть»? — слегка обиделась старушка. — Я еще, слава Богу, из ума не выжила! — она тряхнула седенькими кудельками на голове, словно собира-ясь встать. — Владимир Иванович Щербаков! Остановился в гостинице «Ганзейский двор»! Там спросите, вам скажут, в каком номере! —
Мы поблагодарили нашу гостеприимную хозяйку, пообещали навещать ее. Ксаверия особенно настаивала, чтобы мы пришли к ней и рассказали, если нащупаем что-нибудь но-венькое!
— Не могу без новостей! — призналась она. — Если не удается посмотреть по теле-визору последние известия, ложусь спать, как побитая собака! —
Мы спустились на первый этаж. Ариадна Сергеевна, как памятник неизвестному солдату, находилась на своем посту. В музее было тихо и пустынно, и мне на мгновение ста-ло стыдно, что у нас в городе существуют такие замечательные старушки, но никому они не нужны со своими знаниями, воспоминаниями, богатым прошлым…
— Ариадна Сергеевна! — обратилась я к старушке-камее. — А какое-нибудь звание у Ксаверии Геннадьевны есть?! —
— Да, вы что?! — изумилась Ариадна Сергеевна. — Она, ведь, членкор Академии Наук, Почетный академик, наверное, двух десятков иностранных Академий! По ее учебни-кам полмира учится! —
Ларка растерянно развела руками.
— А я думала, что академики бывают только в Москве! —