Эпизод 1-ый
Четыре года мне. Июль 1942 года.
По Волге пароход скользит в ночной тиши.
Чернее темноты лишь берега полоска.
Волна о борт его ласкающе шуршит,
Да шлёпают и шлёпают колёса.
Вдруг в небе гул. Он ширится, растёт.
Моя страшна догадка: «Самолёт,
Летит бомбить» И ожил пароход,
Куда то все спешат. «Налёт, налёт, налёт!»
Немного к берегу подался пароход
И встал во тьме, команд не понимаю.
Но вниз и на корму бежит народ,
Порядок при тревоге, очевидно, зная.
Спокойна внешне мама. Причесалась,
Свою надела кофту на меня,
Каюту оглядела «Что осталось?»,
По палубе во тьму за всеми повела.
И вот, я на краю стою. Что от меня хотят?
Толкают в спину: «Прыгай! Ну же, прыгай!»
Куда, зачем? Ведь там вода!
И так темно. Нет, не возможно прыгать.
Сильней толкнули. Прыгнула, лечу
В навстречу мне протянутые руки.
А где же мама? Я кричу, кричу,
Меня передают по лодке руки, руки.
Потом уж помню берег, самолёт
Летит так низко и по нам стреляет.
Мы за кусты, а он на разворот.
К сучкам до боли меня мама прижимает.
Эпизод 2-й
Опять четыре года. Опять сорок второй.
Жарища. Воздух раскалённый. На Волге пароход зелёный.
Бомбёжками давно разбиты стёкла.
Поэтому облезлая фанера в окнах.
Вода на солнышке блестит.
«Бурунчик» за кормой бежит.
Погода к отдыху располагает.
На палубе народ гуляет.
Я от кормы на нос бегу,
Но вдруг свернула к своему окну:
Ведь интересно, что там говорит
Тот человек, что у окна стоит.
И слышу: «Очень узко здесь,
Опасность налететь на мину есть,
Вон «Память Маркина» прошла, ей повезло.
Опасно очень, только б пронесло.
Ну, так и есть: попали!
Вот гады, что б они пропали.
Сначала на корму пойдёт, потом на нос.
Туда скорей бегите. Да скорей, без слёз».
Меня в окно засунул, почему то.
Там мама мечется и что-то ищет по каюте.
Бежим в салон. Фанера в окнах там.
И не разбить её, не выйти нам.
Вбежал матрос. В фанеру кулаком
Стучит в одном окне, в другом, в другом.
Не поддаётся. Вдруг, сломалась.
В дыру мы вылезли, а до воды чуть-чуть осталось.
Спросил: «Умеешь плавать?» Мама: «Нет».
Матрос берет меня и снова: «Нет» в ответ.
Дал круг спасательный, сказал: «Держи его повыше».
Совсем не страшно мне. Вода всё ближе, ближе.
И мы в воде. Она в цветных мазутных пятнах.
Я больше под водой и как не захлебнулась, не понятно!
А на воде качаются, плывут
Обломки, мусор, двери от кают.
Вдруг рядом с нами голова в крови.
«Да брось её, ведь захлебнулась» - маме говорит.
Спасенье – лодка, к нам её зовут,
Но в лодку только раненых берут.
А я и правда, вроде нахлебалась,
Не помню, как до берега добрались:
Толь всё же лодка нас подобрала,
А может, кто помог, и мама доплыла.
А там на берегу жара, песок, как угли,
Ни деревца, ни кустика в округе.
И час, и два, а катер не идёт,
На «Память Маркина» который отвезёт.
Потом немного помню пароход другой, каюту,
Платьишко черное пропитано мазутом…
Я – центр внимания, на мне чужое платье в пол:
Во взрослое меня одели, подогнув подол.
Ну, вот и Горький. Папа с бабушкой на пристани стоят,
Отыскивая нас, глядят, глядят, глядят,
А я кричу и им машу рукой… Увидели и зарыдали:
Кто спасся, кто погиб, до этого они не знали.
Что потрясло меня – встречающие все рыдали,
Ведь о судьбе родных и им не сообщали:
От счастья встреч, от горечи потерь – я это понимала.
Всё до меня дошло, хоть лет мне было мало.
Эпизод 3-й.
50 лет спустя. Всё та же Волга. Волгоград.
Средь Волги белый современный лайнер
Вдруг сбросил ход у якоря с венком.
По всем приметам что-то затевается
Поднадоевшим всем массовиком.
Мир, солнце, Волга, чайки над волнами,
Туристы приодеты, все с цветами,
Рассматривают памятник, что посреди реки.
Вдоль борта строятся мальчишки – речники.
Как по сценарию, вдруг солнце скрылось в тучи,
Вой пикировщиков в динамиках звучит.
Сирена пароходная завыла.
И вспомнился налёт. А сердце так стучит…
Потом речь Сталина. Глухой с акцентом голос
Звучит над Волгой сквозь десятки лет.
В словах простых такая сила, воля, вера
В неотвратимость будущих побед.
Вечная память – минута молчания,
Лишь тихо – тихо плещутся волны.
И загудел пароход
Долго, протяжно, скорбно.
Это вам, герои – сталинградцы,
К памятнику вам волна несёт цветы.
Вам, чьим последним транспортом
Стали лодки, понтоны, плоты.
Это вам, погибшим на воде,
От бескозырок ленты и воротнички
С цветами вместе в воду опустили
Притихшие мальчишки – речники.
Плывут среди цветов воротнички и ленты.
Стесняюсь я, расплакаться при всех.
Спешу в сторонку, на корму, и плачу,
Плачу, представляя муки тех,
Кто оказался посреди реки под бомбами,
Среди столбов воды, их ужас и желанье жить.
Ах, как они, наверное, молились,
Что бы им бог помог до берега доплыть.
Безмерно благодарна тем, кто так придумал
Героев – сталинградцев помянуть,
Во время благоденствия и мира
Нам души очерствевшие встряхнуть.