***
Где-нибудь в Ницце и Сент-Дени,
в уютном сквере, у кромки, где течет Гаронна,
они пьют портвейн и виски, обсуждают в тени,
какие прекрасные круассаны с ирисками
печет мсье местный повар.
А здесь каждый день на закате
от холода умирает птица,
замерзая в предмартовском аде.
А в моей голове замурована бомба.
И то ли меня лихорадит,
то ли начат обратный отсчет.
И если случится,
что на одной из центральных улиц
в пятницу утром, в самый час пик
безмолвный каратель на голову мне гору металла обрушит,
последнее, что я вспомню в тот миг,
будет сказка про трубочиста
и как пахли бабулины груши.
И тогда никто не узнает,
как во мне жили мои слова,
как на солнце переливались,
как грели в зимы с утроенной силой,
как плели причудливых форм кружева,
когда не знали еще, что будет
их колыбель им могилой.
Процесс разложения — проклятье боящихся перемен.
Когда время — враг, пускающий метастазы, сбивающий с амбразур.
Когда смерть ничего не дает взамен.
Когда плесень сантиметр за сантиметром завоевывает яблоки,
присыпанные акацией в забытом на даче тазу.
И ты идешь, шатаясь, как на убой.
Ждешь когда начнется интоксикация,
когда закрутит смертную пляску опой.
Есть шанс, что ты выживешь.
Ведь безвреден копальхем для эскимосов.
Ведь не всегда смертельна проказа.
Но поверь мне, есть слова, которым лучше
не быть сказанными.