Иду на лыжах, не скольжу, не бегу, а именно иду. Не везёт. Вчера было солнышко, морозец и некогда, а сегодня +3. Лыжи у меня такие же, как и я, из прошлого века, деревянные, карельские, по воде не скользят. Молодёжь на пластике коньком даже в гору, а у меня строчки в голове: «мне коньком уже не надо, пуст физический запас, мне ползком уже отрада – вдруг я здесь в последний раз».
Хочется в лес как раньше с дочкой мы любили; меж могучих елей, по тропинкам, по овражкам, под смех моей Анютки, обрушивающей на меня целые снежные лавины с разлапистых ветвей, и так до самого Чёртова моста 19 века из огромных гранитных валунов в бывшей помещичьей усадьбе. С мостом и теперь всё в порядке: включен в территорию музея деревянного зодчества, а вот лесам не повезло: тысячи гектар вырезали, осталась только узкая полоска вдоль реки, и ходят туда не на лыжах, а на квадроцыклах. После них разве что на танке, а где были леса, там и танкам не пройти.
Качусь по спортивной лыжне, с непривычки – мокрый потому, что хотя и не спешу, но идти, как женщины на бульваре, я по жизни не умею. Ничего, дойду до святого родника – напьюсь холодненькой да целебной. Иду…, думаю…, вспоминаю…:
Давно-давно, в молодости, в марте защитили мы дипломные проекты и моей однокурснице-красавице дали направление под Читу, а мне под Владивосток. Расставание с ней для меня оказалось таким тяжёлым…, я буквально не находил себе места, и чтобы как-то заглушить боль, поехал на три дня к деду в деревню ночным поездом, прихватив для защиты от волков длиннущий самодельный кинжал, которым режут скотину. Дежурная по станции, узнав куда я собираюсь идти, сказала:
-Это больше десяти километров по лесам да болотам, а вчера была метель, тропки занесло, ночью заблудишься. Подремли пока на вокзале, рассветёт – пойдёшь.
Как добрался до деревни, не помню, не до этого было, но значит без приключений. Мои предки, особенно бабушка, видя, что я мечусь, сразу поняли, что со мной что-то не то, но пытать не стали. Дед Фёдор посоветовал по деревне пройтись, но зачем? Толя в городе, Паши тоже нет, одна Татьяна - Пашина младшая сестра. Обошёл я по сугробам усадьбу, заглянул во двор к овцам, корове, куры с петухом со мной пообщались, им наверху над скотом на накате из жердей тепло и уютно, и в конце за двором заглянул в дровяник. А там… спасение моей мятежной душе: дровяник доверху набит берёзовыми кряжами. Колоть, скорее колоть… где топор и колун?
Два дня я с остервенением колол эту берёзовую гору, а в голове: «Лида, Лида, Лидочка моя…!» Перед сном выходил на деревенскую улицу. Темень – глаз коли, несмотря на снег, и ещё заунывный тревожный вой волков. Тоска смертная. Дед, увидев мой кинжал, чтобы меня повеселить рассказал как он ещё до революции служил у купца приказчиком и купец ему одному доверял покупку большой партии вина, так как дед не пил и хорошо в винах разбирался. С этим вином дед отправлялся в Питер и однажды с большой суммой денег где-то на Мойке поздним вечером на него напали грабители. Бедные, они не знали, что дед всегда ходил с наганом и легко попадал в подброшенный пятак. Дожив почти до ста он не носил очков и имел все зубы во рту, и все волосы на голове хотя и седые.
-Деда, а я видел твой наган, когда ещё маленький был. На печке нашёл. И ещё ТТ , он мне больше понравился.
-Вот шельмец! Забудь, нет давно уж ни нагана, ни пистолета.
-Да я слышал, как вы с дядькой решили их сдать от греха подальше. Жалко. Я из ТТ один только раз стрелял в столб и то мимо. Отдача у него очень сильная.
Давно это было, давно уж нет моих дедушек и бабушек – царство им небесное, давно я сам – дедушка и только в памяти остались все мои дяди и тёти, Давно Лида моя из Читы перебралась в Москву.
Да, в конце пятидесятых дядька, будучи в отпуске, повёз деда в Ленинград и дед опять попал в историю: на Невском у него карманники порезали сюртук в магазине, но, как говорится – нашли дурака: куда лезли, там была колода карт, а денежки совсем в другом месте.
И ещё… захотел дед зоопарк посетить. Всю жизнь прожив с животными дед, по рассказу дяди, был в восторге от увиденного и в обезьяннике, когда макака шустро взлетела наверх клетки и повисла на потолке, выдал под хохот окружающих:"Тихо милая, убзднёшься!".